ГИЛЬДЕНСТЕРН. Его величество, милорд…
ГАМЛЕТ. В самом деле, сэр, что это с ним?
ГИЛЬДЕНСТЕРН. Они уединились в совершенном расстройстве.
ГАМЛЕТ. С расстройством желудка? Это, наверное, с перепою.
ГИЛЬДЕНСТЕРН. Нет, милорд, скорее от желчи.
ГАМЛЕТ. Обратитесь к личному врачу его величества, это будет гораздо благоразумней. Моя микстура может сделать короля еще более желчным.
ГИЛЬДЕНСТЕРН. Прошу вас, милейший принц, держаться в своей речи некоторого стержня и не сторониться в каком-то испуге сути дела.
ГАМЛЕТ. Считайте, что вы меня стреножили. Излагайте.
ГИЛЬДЕНСТЕРН. Ваша огорченная до глубины души августейшая матушка поручила нам пойти к вашему высочеству…
ГАМЛЕТ. Я вас приветствую.
ГИЛЬДЕНСТЕРН. Простите, милейший принц, теперь не до этикета. Либо – если вы соблаговолите дать нам нормальный ответ – мы выполняем просьбу вашей матушки, либо, с вашего разрешения, откланиваемся, и дело с концом.
ГАМЛЕТ. Не дам, сэр.
ГИЛЬДЕНСТЕРН. Чего, милорд?
ГАМЛЕТ. Нормального ответа, Ведь я, если помните, не совсем нормален. Вам, то есть моей матери, придется обойтись ненормальным ответом. Ну да ладно. Вы сказали, моя мать…
РОЗЕНКРАНЦ. Вот именно. По словам вашей матушки, она крайне потрясена вашими выходками.
ГАМЛЕТ. Потрясающе! Редкий сын способен потрясти мать до такой степени. Что же трусит вслед за этим потрясением, не подскажете?
РОЗЕНКРАНЦ. Она просит вас перед сном зайти к ней в будуар для разговора.
ГАМЛЕТ. Повинуемся, будь она нашей матушкой хоть десять раз подряд. Что еще вам надо от меня?
РОЗЕНКРАНЦ. Вы когда-то хорошо ко мне относились, принц.
ГАМЛЕТ. Да, и мое отношение к вам не переменилось, клянусь этими ворюгами и хапугами! (Указывает на свои руки.)
РОЗЕНКРАНЦ. Милейший принц, что вас так возбуждает? Вы отказываетесь поделиться с верными друзьями своими бедами и тем самым сжигаете за собой все мосты.
ГАМЛЕТ. Сэр, я еще не всего добился в жизни.
РОЗЕНКРАНЦ. Как же так? Разве король во всеуслышание не объявил вас своим наследником?
ГАМЛЕТ. Вы правы, но «пока травка подрастет…» – что там говорит о голодной лошади народная мудрость?
Возвращаются МУЗЫКАНТЫ с флейтами.
Любезный, дайте-ка мне посмотреть вашу флейту. – Осадите назад! И что это вы отираетесь у меня за спиной? Можно подумать, вы подкрадываетесь ко мне с наветренной стороны, чтобы загнать в западню.
ГИЛЬДЕНСТЕРН. Милорд! Моя услужливость проявляется с излишней настойчивостью только потому, что моя любовь к вам лишена деликатности.
ГАМЛЕТ. Мудрено выражаетесь. Лучше сыграйте нам на флейте.
ГИЛЬДЕНСТЕРН. Но я не умею, милорд.
ГАМЛЕТ. Но я же вас прошу.
ГИЛЬДЕНСТЕРН. Честное слово, не умею.
ГАМЛЕТ. Ну ради меня.
ГИЛЬДЕНСТЕРН. Я даже не знаю, как ее и в руки-то брать.
ГАМЛЕТ. Это так же просто, как лгать. Перебирайте пальцами эти клапаны, ртом дуйте в это отверстие, и благодаря вам неизреченная музыка вырвется на свободу. Вот, посмотрите.
ГИЛЬДЕНСТЕРН. Но я не могу всем этим распорядиться. Я не музыкант и с гармонией не в ладах.
ГАМЛЕТ. Понимаете теперь, в какое ничтожество вы меня превращаете? Вы беретесь играть на мне; вы собираетесь распоряжаться моими клапанами; вы намерены извлечь из меня тонику моей тайны; вы хотите манипулировать моими регистрами; вы смеете, черт вас возьми, ставить меня ниже флейты, хотя и не можете вытянуть ни звука из нее, из этого органа в миниатюре, наполненного изумительной музыкой. Можно считать меня каким угодно инструментом, можно порвать мои струны, но играть на мне – невозможно.
Входит ПОЛОНИЙ.
Храни вас Бог, сэр!
ПОЛОНИЙ. Милорд, ее величество с нетерпением ожидает вас.
ГАМЛЕТ. Вон облако, похожее на верблюда, видите?
ПОЛОНИЙ. Клянусь Богом, милорд, вылитый верблюд!
ГАМЛЕТ. Я хотел сказать, похожее на крысу.
ПОЛОНИЙ. Да, у этого верблюда спинка, как у крысы.
ГАМЛЕТ. То есть, как у кита.
ПОЛОНИЙ. Точно, как у кита.
ГАМЛЕТ. Ладно, я иду к матери. (В сторону.) С ними в самом деле рехнуться можно. – Скажите ей, что я уже иду.
ПОЛОНИЙ. Я так и передам.
ГАМЛЕТ. «Уже!» – не так все просто. – Ступайте, гоcпода.
(Все, кроме ГАМЛЕТА, уходят.)
Сейчас начало шабаша ночного: Повеет адом, встанут мертвецы. И я бы мог сейчас – что там убить! — Упиться кровью, от чего наутро Пришел бы в ужас. Стоп! Меня ждет мать. О, сердце, человеческим останься, Жестоким, но не до остервененья, В грудь сына дух Нерона не вселяй! Кинжал речей на меч я не сменю, Перед самим собою лицемеря. Зато упрек мой будет тем больней, Что я решил не прикасаться к ней!
(
Уходит.)
Акт третий. Сцена третья
Комната в замке.
Входят КОРОЛЬ, РОЗЕНКРАНЦ и ГИЛЬДЕНСТЕРН.
КОРОЛЬ. Нам он противен да и посягнуть На нас безумец может. Посему: Вот вам бумага, живо собирайтесь И в Англию плывите вместе с ним. Он одержим, к тому же – наш наследник, И в этом заключается опасность, Какою нам нельзя пренебрегать.ГИЛЬДЕНСТЕРН. Мы в путь готовы, добрый государь. О, сколь свята и праведна боязнь — Лишить опоры подданных своих, Которым вы даете кров и пишу!РОЗЕНКРАНЦ. Борясь со злом, обычный человек Всю мощь своей души бросает в бой. Тем более обязан защищаться Тот, от судьбы которого зависит Существованье множества людей. Кончина короля, как водоверть, Затягивает всех, кто подвернется. Вот если, предположим, колесо, Стоящее на горном перевале При помощи бесчисленных растяжек, — Качнется ненароком – в тот же миг Полопаются жалкие крепленья. Потом все рухнет. Так из года в год: Король вздыхает – охает народ.КОРОЛЬ. Прошу вас не оттягивать отъезд. В смирительной рубашке надлежит Быть этому ходячему кошмару.РОЗЕНКРАНЦ и ГИЛЬДЕНСТЕРН. Мы тотчас отправляемся, милорд.
(РОЗЕНКРАНЦ и ГИЛЬДЕНСТЕРН уходят.)
Входит ПОЛОНИЙ.
ПОЛОНИЙ. Милорд, он в будуаре королевы. Я из-за ширм за ними послежу. Ведь нужен, как заметили вы тонко, Свидетель, понадежнее, чем мать: Истолковать слова родного сына, Она не сможет так, как надлежит. Все, мне пора. А вы бы не ложились — Я перед сном с известием приду.КОРОЛЬ. Я буду ждать. Спасибо, добрый друг.
(ПОЛОНИЙ уходит.)
Так согрешил я – тошно небесам. На мне стоит печать братоубийцы, Древнейшего преступника земли. Я даже помолиться не могу; Хочу и должен – но не в состоянье: Слова молитв от крови тяжелы. Я медлю, как слуга у двух господ, Не знающий, какому угодить. Да окунись я в кровь родного брата, Ужели не смогли бы небеса Мне руки окаянные умыть? Вот милосердье, нечего сказать: Колоть тебе глаза твоим грехом! Зачем молиться, как не для того, Чтобы паденья вовсе избежать, А коль упал – вновь на ноги подняться? Грех замолил – и не было греха. Так как же мне прикажете молиться? «Прости меня за то, что я убил»? Немыслимо! Пойти на преступленье, Чтоб обладать короной, королевой, Почетом, ни о чем не сожалеть И ожидать прощения за это? Так, пользуясь порочностью людской, Злодей богатый душит справедливость И гнусными дарами поощряет Продажный суд. На небе – все не так. Там все твои дела как на ладони, Там – сколько ни хитри – тебя заставят Дать показанье о своих грехах. Так что мне делать? На себе проверить Божественную силу покаянья? А если Бог на это не дал сил? Нет, я свихнусь! В груди – чумная ночь! И не отмыть помоями души — Хоть утони в них. Ангел мой, спаси! Согнитесь, ноги! Каменное сердце, Стань сызнова младенчески невинным! Все, может, образуется еще.
(Отходит в сторону и становится на колени.)
Входит ГАМЛЕТ.
ГАМЛЕТ. Вот бы его прихлопнуть за молитвой! Пустячный труд – и он на небесах. Вот и вся месть. Тут стоит поразмыслить. В аду из-за мерзавца мой отец, А я за это собственной рукою Мерзавца в рай небесный отошлю? Но так не мстят, скорей – благодарят. Отец был после трапезы убит, В соцветии грехов, как май в цветах. Кто знает, как за то с ним разочлись? Но, надо полагать, отцу пришлось Довольно туго. Разве это месть — Проткнуть врага, когда его душа Чиста и к вознесению готова? Конечно, нет! Не время, шпага! Будет миг страшней! Когда он выпьет, выйдет из себя, Займется кровосмесною любовью, За карты сядет, выбранится вслух, За делом о Спасенье позабудет, — Ты так его тогда ошеломи, Чтоб, пятками сверкнув, он рухнул в ад Вслед за своею черною душою. Но мне пора. Ждет мать. – Молись пока. Дай сроку мне еще два-три денька.
(
Уходит.)
КОРОЛЬ (вставая). Слова порхают, мысли – все при мне. Одни слова на небе – не в цене.
(
Уходит.)
Акт третий. Сцена четвертая
