- Время уходит безвозвратно. Ничего тут не поделаешь.
Легкий вздох вылетел из Идиной груди.
Они вели себя так, словно Анны рядом не было…
- Хочешь еще чаю?
- Я уже сыт… Кажется, нашей девушке требуется отдых.
- Но я не хочу спать! - вырвалось у Анны.
- Я о Гене, - сказал профессор.
- Мы не мешаем маме, - прошептала Ида. - Когда я тебя еще увижу?
Профессор смотрел прямо перед собой. Пауза длилась и длилась…
- Завтра рано вставать. Деловые и научные встречи. Ида, даст бог, мы еще свидимся.
- Когда? Жизнь такая короткая… - Анне показалось, что женщина сейчас заплачет.
Профессор резким рывком поднялся с дивана.
- Анна! Как вы? Завтра у вас напряженный день…
Анна поняла, что ее призывают в союзники. Уже во второй раз за последние дни.
- Да, столько всего надо успеть! - с фальшивым энтузиазмом воскликнула Анна. - Уже с утра придется ехать по делам.
- Тогда нам пора. Откланиваемся и уходим.
- Я разбужу маму.
- Ни в коем случае. В таком возрасте сон - и лекарство, и блаженство.
Медведев наклонился и едва коснулся губами руки хозяйки дома, но та не проснулась.
- Мама обидится…
- Скажи ей, что я не хотел вырывать ее из объятий Морфея. Она, как вакханка, легла на зеленые травы Эллады и впала в легкую летаргию от зноя и чувств.
- Ты неисправим. И в самые трудные моменты - шутишь.
- А что еще остается делать, Идочка?
Еще несколько минут они о чем-то тихо переговаривались, Анна же в это время вновь внимательно просмотрела снимки из семейного альбома.
Они вышли в коридор, длинный и бесконечный. Анне казалось, что шаги Александра Николаевича отпечатываются в тишине четко и гулко, как поступь командора из пушкинского «Каменного гостя».
На прощание Ида с приглушенным всхлипом поцеловала профессора в щеку. Он ответил дружеским похлопыванием по плечу.
- Все хорошо, Ида, все хорошо, - повторял он как заклинание.
На улице было светло.
- Я предлагаю немного пройтись.
Какое-то время они шли в молчании, но затем профессор заговорил:
- Бедная Ида! Как вы поняли, у нас был в молодости роман, который закончился ничем. Я уехал в Италию - думал, на год-два, но предложили постоянную работу, я остался, потом встретил русскую студентку - женился. У нас двое детей, и я счастлив. Почему-то считается, что люди должны тосковать по первой любви и думать, что там было великое счастье, мимо которого они прошли.
Уверяю вас, это не так. Я вполне счастлив и о другой жизни не помышляю. И честно - не могу себе ее даже представить. Ну какая могла бы получиться из сумасбродной Иды жена и мать? Все в доме было бы вверх дном, кутерьма, беготня… разве это жизнь?
- А может, это и есть настоящая жизнь? - негромко сказала Анна. - Не все можно втиснуть в размеренное существование, иначе жизнь станет похожей на пребывание в концлагере. Иногда хорошо, когда вверх дном, в этом есть что-то живое и честное.
Профессор неловко дернулся, но ничего не сказал.
- Вы - странная, - пробормотал он. - Но спасибо за вечер.
Лицо профессора было печальным и помолодевшим. Раздался звонок, он отошел в сторону и стал тихо говорить по-итальянски. Анне показалось, что по долетевшим до нее словам и интонациям она узнает голос аспирантки Флоры. Как все банально, мелькнуло в голове. И какие мужчины трусы. Им важен покой, все яркое и оригинальное их пугает. Брак - для людей, молодая любовница - для себя. И все втиснуто в жесткие рамки. А Ида, видите ли, была для него слишком сумасбродной. И куда пропал тот мальчик с сачком?
Профессор подошел к ней, Анна помимо своей воли посмотрела на него с легкой неприязнью.
- Я сейчас вызову такси. Мы ведь с вами не прощаемся, - чуть ли не заискивающе произнес он. - В январе у меня будет мероприятие в Москве - приходите. Если что - пишите мне по электронному адресу. Рад был познакомиться.
Он подал Анне руку. Вскоре она уже сидела в машине и смотрела на Петербург, проплывающий в окне.
«Вот еще некий кусок жизни позади… - думала она. - «Как о воде протекшей будешь вспоминать». А здесь - вода как буквальная метафора и символ жизни…»
И Анна тихо прошептала, прощаясь с городом:
И все ж навеки сердце угрюмо,
И трудно дышать, и больно жить…
Машенька, я никогда не думал,
Что можно так любить и грустить…
В Москве Анна не находила себе места. Казалось, она упустила нечто важное, но теперь не могла вспомнить - что.
А однажды она проснулась посреди ночи и поняла. Вспомнила фотографию, на которой была запечатлена молодая Генриетта Дормидонтовна. Она была на даче не в сезон, в пальто, с пакетом, в котором, судя по очертаниям, могла быть картина. Тогда получается - есть шанс, что портрет не сожгли? Он уцелел? И выражение лица у нее при этом испуганное - словно она делает что-то опасное и запретное.
Анна лежала и слышала, как гулко бьется сердце. В кухне она залпом выпила стакан холодной воды, ей хотелось позвонить в Питер и поговорить с Генриеттой. Она вспомнила, что у нее нет телефона питерских знакомых.
Утром она списалась с профессором, и он прислал ей номер Идиного телефона. Анна позвонила; голос Иды был тихим и печальным.
- Мама умерла, два дня назад похоронили. Она умерла через неделю после вашего визита. Видимо, воспоминания оказались для нее губительны, а может быть… просто пришел черед…
- Соболезную, - пробормотала Анна. - А я хотела ее спросить кое о чем.
- Теперь уже поздно. Но, если вы приедете в Питер, я могу подарить вам несколько книжек из маминой библиотеки на память. Мне все равно оставлять их некому.
- Спасибо.
- И мама тоже понимала, что все уйдет с нами. Нам некому передать свои вещи и библиотеку. В эти дни приходил один-единственный человек из маминого прошлого. И все.
- А… зачем он приходил? - Голос у Анны сел.
- Забрал на память пакет, который Геня ему оставила.
- Какой пакет?
- Не знаю, - с легким недоумением ответила Ида. - Это была мамина воля. Она говорила, что за пакетом придет друг юности - один лютеранин.
