И я должна передать ему сверток по маминому поручению. Я всегда об этом знала.
- Но вы не знаете, что там?
- Конечно, нет, что-то личное и мамино. Зачем я буду рыться в ее жизни. Она мне наказала - просто передать, что я и сделала. А вам с удовольствием подарю книги. В том числе - прижизненный сборник Гумилева.
- Еще раз - спасибо. Я обязательно приеду. Звоните мне, если потребуется помощь или поддержка. В любое время.
«Есть нечто, - вспомнила Анна слова Генриетты, - что не пропадает в веках и передается из рук в руки…» И возможно, сейчас портрет Гумилева находится в чьих-то руках. Но для Генриетты все уже закончилось: и жизнь, и романы, и вода, подступающая к самому дому, и та волшебная ночь, когда они сидели и беседовали в ее доме. Все позади. Как сказал один поэт, не Гумилев, но тоже из великих:
Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце,
стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.
Анна посмотрела на часы и заторопилась на работу.
Татьяна Устинова
О карманных слонах
Каждое утро по моей спальне ходит слон. Он топает, сопит, все роняет, а я сплю, понимаете?!
Телефонный будильник - труля-ля, труля-ля! Дверь в ванную - ба-бах! Вешалки в гардеробе - ды-дынц!
Слон возится очень долго. Он бреется, бодро напевает, открывает воду, выпускает из рук душ, и шланг грохочет по краю ванны. А я сплю. Вернее, я пытаюсь, но не могу! Невозможно спать, когда в комнате слон.
Нет, а можно собираться и не греметь всем, что громыхает, и не ронять все, что падает, и не спотыкаться обо все, что попадается на пути? А можно как-то запомнить, что я тоже человек и у меня фатальная, многолетняя, неизлечимая бессонница, я засыпаю под утро - всегда! - и для меня этот грохот через три часа мутного сна - мучение, пытка?… Нет, а можно хоть раз в жизни собраться тихо и быстро, чтоб я не ныряла под одеяло, когда неожиданно вспыхивает свет и хлещет меня по глазам, чтоб не наваливала на голову подушки, пытаясь спастись от грохота?…
Нет, нельзя. Ничего этого нельзя, слоны тем и отличаются от людей, что никаких таких тонкостей не понимают и понимать не хотят. По утрам они бодры, деловиты, озабоченны и радостно трубят, приветствуя восходящее солнце, даже если никакое солнце вовсе не восходит, а на улице непроглядная темень и дождь!… И я раздражаюсь, раздражаюсь порой до слез, но это ничего не меняет. Слоны не понимают женских слез. Им все равно.
Мы созваниваемся иногда раз в день, а иногда пять - в зависимости от того, как именно сегодня пошла жизнь. Если сын Тимофей зевал по сторонам на английском или получил пару по самостоятельной, то миллион, и каждый раз мне влетает за то, что я плохая мать и не оправдала надежд. Мой вопрос: «Зачем ты тогда на мне женился?!» - остается без ответа, зато я должна немедленно ответить на его вопрос, как жить дальше в свете полученной двойки и имеет ли вообще смысл такая жизнь, раз уж двойка получена. Ну и так далее.
А тут я уехала в Питер, как будто по делам, хотя дел там было кот наплакал, почти не было там дел, но это такое счастье - взять и уехать в Питер, придумав дела!… Там осень висит в воздухе мелкой дождевой пылью, и свинцовая невская вода за дальним мостом перетекает в воду, которой полны небеса, и не понять, где река, где небо, а где дома, серые и мокрые, как все остальное, - в общем, красота!…
И там нет никакого слона!…
Я поздно встала, долго собиралась, никто в это время не трубил, что уезжает и чтоб я собиралась быстрее, сколько можно возиться! - потом еще кофе пила, и тоже очень долго. Я пила кофе и видела себя со стороны, такую прекрасную, свободную, но в то же время деловую, ловко отвязавшуюся от слона, который остался в Москве, и впереди у меня был целый день почти что на мое усмотрение - немного приятной работы, немного приятных разговоров, а потом все, что угодно!…
Официальный костюм - в саквояж. Туфли на шпильках туда же. Джинсы, кроссовки, мокрая куртка, капюшон, то ли утро, то ли вечер, пакет из книжного магазина - ах как я люблю питерские книжные магазины, и Дениса, директора самого большого из них, тоже люблю, и разговаривать с ним одна радость!…
Я долго разглядывала книжки, выбирала, смаковала, а потом еще таскалась по центру, забрела в какую-то картинную галерею, где было представлено современное искусство. С искусством ничего не вышло, ибо никто и никогда не убедит меня в том, что неровно нарисованные карандашом на белом листе бумаги параллельные линии на самом деле есть «Покровская церковь над рекой Чайкой в зимний вечер»!
Но даже это не испортило мне настроения!…
Тут вдруг выяснилось, что день давно перевалил за вторую половину, а мне никто не звонит. Никаких истерик по поводу того, что к завтрашнему дню необходимо собрать гербарий, а также указаний, чего именно хочется на ужин.
А ты вообще помнишь, что я в Питере?… Черт, нет, забыл!…
Я остановилась посреди Невского проспекта, выудила телефон и нажала кнопку. Со всех сторон меня толкали, и дождь припустил, но я стояла.
«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны…»
Я набрала еще раз и опять прослушала про аппарат.
Но так не бывает!… Телефон у него включен всегда. У нас дети, родители, соседи - однажды мы забыли запереть дверь, собака вышла на площадку и улеглась караулить, и никто не мог войти, и мы мчались с дачи, чтоб забрать собаку, и всю дорогу выясняли, кто, черт побери, не запер эту проклятую дверь и кто, черт побери, не проверил, заперта она или нет… В общем, телефон он не выключает никогда!…
Я опять набрала, и опять никакого толку! И тогда я решила, что, должно быть, деньги кончились, а он, ежу ясно, про это позабыл, вот абонент и не отвечает! Нужно заплатить.
Железный ящик, принимающий деньги, оказался в ближайшем магазине, но в него уже пихал купюры какой-то дядька, и мне пришлось ждать. Автомат зудел, пищал, выплевывал бумажки, дядька подхватывал и пихал обратно. В общем, было ясно,
