Поднявшись туда, он вошел в просторный зал, занимавший чуть ли не целый этаж, и сразу понял, что попал в рай библиофила. Книги, очевидно, предназначались для своих, они лежали в старинных готических шкафах в открытом доступе, и можно было наслаждаться чтением столько, сколько душе будет угодно.
Лунин в задумчивости прошел к шкафу с русскими поэтами, для начала выбрав почему-то серебряный век, взял с десяток томиков, устроился в кожаном кресле у окна, и начал листать их. Делал он это неторопливо, со вкусом, наслаждаясь знакомыми с юности строчками, и особенно хорошо шел Мандельштам, с его тревожным и пронзительным восприятием прошлой русской революции. С новыми событиями это гармонировало неплохо. Лунин внимательно просматривал не только основные работы, но и наброски, шутки и пародии, заглядывал в письма и примечания. Взгляд его всегда выхватывал цитаты очень быстро, и пропустить стихотворение он не мог, разве что какое-то слепое пятно легло бы как раз на эту страницу.
Просмотрев упадочный и декадентский серебряный век, он перешел к предшествовавшему столетию, где тоже было немало мрачных авторов и трагических спившихся талантов. Время от времени, чтобы передохнуть, он подолгу глядел в окно, выходившее на большую площадь с чахлыми деревьями по краям.
Погода на улице менялась. Начиналась первая в этом году метель. Небо заволокло клубящимися тучами, нависавшими как серые ватные комья. Еще через час в воздухе уже ничего не видно было от падающего снега, обрушившегося с неба настоящей лавиной.
Чуть позже небо немного прояснилось, но пейзаж за окном разительно изменился. Никаких следов странного запоздалого лета, царившего в городе в последние дни, больше не было. Вокруг было все белое и застывшее, как будто блеклая обитель мертвых проступила через мир живых.
Покончив с русскими поэтами, Лунин взялся за переводных, кое-что на всякий случай просматривая и в оригинале. Он сносно читал на четырех или пяти европейских языках, но ему почему-то казалось, что в стихотворении прозвучала русская нотка, так что он больше налегал на переводы. К тому же слово «монотонный» — хотя по звуку оно и соответствовало строю поэзии русского золотого века, это выражение казалось Лунину более современным, оно могло возникнуть если не в более поздних текстах, то в переводах. Раньше сказали бы «однозвучный» или что-нибудь еще в том же духе.
Проведя полдня в библиотеке, Лунин начал задумываться о том, что расследование он ведет как-то уж слишком своеобразно. Никто толком не сказал ему, что делать, так что он волен был поступать как ему заблагорассудится — но может быть, пора уже было заканчивать с филологическими изысканиями и переходить к каким-то более активным действиям.
Ничего, однако, по-прежнему не приходило в голову. Оставалось только это загадочное стихотворение. На некоторое время Лунина даже посетила праздная мысль направить своих парней, которые там где-то маялись без дела, на то чтобы прочесать всю эту библиотеку страницу за страницей, но он сразу от нее отказался. Хотя, наверное, это задание бы они выполнили.
Оторвавшись от окна, он посмотрел на картинку перед ним в развернутой старой книжке. На гравюре было изображено Мировое Зло. Мировое зло не выглядело впечатляющим — это был маленький лесной бесенок с рожками, выглядывавший из болота. Рядом с ним извивался крупный чешуйчатый змей с радостным выражением на морде. Тонкими линиями был передан проливной дождь.
Какой-то хлопок послышался на улице. Лунин выглянул в окно. Белый молочный туман сгущался над площадью. Уже как будто начало немного темнеть, короткий декабрьский день клонился к вечеру. Или это тучи не пропускали свет, скрывая от людей солнце.
Странные мысли полезли в голову Лунину. Понять психологию убийцы можно было, только если вскрыть его мотивы — не так, как все тут делали, а по-настоящему глубоко. Вопросы тьмы и света явно были важны для него, иначе с чего бы он приправлял свои убийства этой специей — поэзией и философией. Хотя, конечно, если он решил так выяснить свои отношения с мирозданием, плутать во всем этом они могли еще очень долго.
С улицы донеслись громкие крики. На площадь выбежало несколько человек, потом еще, с разных сторон. В руках у них были какие-то плакаты, ветер трепал их оборванные края. На белом снежном фоне эти далекие темные фигурки казались маленькими, как будто игрушечными.
Завязалась перепалка, люди бурно жестикулировали. Лунин смотрел на это, не отрываясь, в этом было что-то завораживающее, как открытое пламя. Внизу на площади, очевидно, происходило что-то, имеющее отношение ко всем последним событиям, и впервые ему пришло в голову, что может быть, он напрасно относится ко всему этому так легкомысленно. Слишком много тут было задействовано сил, и его обычная манера смотреть на все со своей колокольни, возможно, сейчас была не очень уместна. Сначала надо было хотя бы разобраться в том, что происходит.
Спор становился все оживленнее, откуда-то подошла еще небольшая группа людей. Лунину даже казалось, что он слышит обрывки их речи, хотя разобрать было ничего невозможно.
Вдруг полумрак разорвали яркие вспышки, и несколько человек упало. Остальные начали разбегаться в разные стороны. На снегу осталось несколько неподвижных тел, рядом с одним из них темнела черная лужица. Лунин надеялся, что это был раненый, а не убитый.
Кто-то похлопал его сзади по плечу. Захваченный зрелищем, Лунин не слышал, как к нему подошли. Одним рывком он обернулся, увидел Кириллова и перевел дух. Появления этого человека всегда были эффектны — он нарочно, что ли, так планировал?
— Вот так у нас все и заканчивается, — сказал Кириллов, тоже посмотрев в окно.
— Что тут происходит? — спросил Лунин.
Кириллов пожал плечами. Он был бледен, но не казался испуганным.
— Политическая борьба. Обычное дело.
— И кто все эти люди?
— Наверное, кто-то из социалисth="ов. Они чувствуют, что проигрывают, и пытаются отыграть обратно.
— А тут есть социалисты?
— Более чем достаточно. Ну что, пойдем?
— Куда?
— Сейчас объясню. Кстати, а чем ты здесь занимался?
— Искал убийцу. Что же я могу тут еще делать.
— Как, прямо здесь? В библиотеке?
— О, ты знаешь, отличное место для поиска. Правда, согласно классике, в библиотеках обычно находят трупы.
Лунин вернул книги на полки, и они вышли в коридор.
— Начальство распорядилось выделить тебе дом, — сказал Кириллов. — Не можешь же ты все время здесь оставаться.
— Тут было не так уж плохо, — пробормотал Лунин.
Они спустились в комнату, и Лунин стал собирать свои вещи.
— Я даже не спрашиваю тебя, как ты меня на этот раз нашел, — сказал он Максиму.
— Просто спросил внизу, где ты. Мне сказали, что в библиотеке. Я сразу понял, что расследование продвигается быстрыми темпами.
— Ты будешь смеяться, но я в самом деле кое-что уже нашел. Есть от чего отталкиваться. Кстати: а в свете этих событий на площади все это по-прежнему остается в силе? Ничего не меняется?
— С чего бы? Никаких особенных событий не произошло.
— Ну как, ты же видел, в живых людей стреляют. Прямо посреди города.
— Я думаю, это скоро закончится. Карамышев не любит таких вещей, но пока не удается с этим справиться.
— Он же тоже был когда-то чем-то вроде социалиста.
— Те времена давно прошли. Сейчас все по-другому. Ну что, ты готов?
— Да, пошли.
Они вышли из дворца, и Лунин загрузил свои вещи в машину. Куда опять приведет его судьба? Его перемещения по этому городу были хаотическими, как метания тени от летучей мыши. И главное, подневольными — он никак не мог перехватить инициативу.
— Большой дом-то? — спросил он, чтобы чем-нибудь занять время.
— Сейчас увидишь, — ответил Кириллов. — Тут все близко. Городок маленький. Даже удивляешься иногда, какие события происходят, и такая крошечная сцена.
— Да уж, событий больше чем надо. А вы не думали, что все эти трупы тоже произошли от каких-нибудь таких стычек?
— Хм, прямо в квартирах? До этого еще не дошло. И потом, стычек ведь тоже пока еще не было. Это первая.
— А что, эти ваши социалисты, какие-нибудь другие варианты борьбы не пробовали? Они же могут выиграть на выборах.
— Боюсь, это уже нереально. Эрнест крепко взял дела в свои руки.
Машина свернула с главной улицы, которой никак не могли подобрать новое название — по крайней мере, вывесок еще не было — проехала еще немного и остановилась. Там начинался поселок из двухэтажных домиков, очень симпатичных, построенных еще немцами или шведами. Многие из них были завиты плющом, красноватым или сероватым по зимнему времени.
— Дом пустой, — сказал Кириллов, когда они входили во дворик. — Въезжай и располагайся как хочешь.
— А кто здесь раньше жил? — спросил Лунин, оглядываясь. — Такое чувство, что отсюда вчера выехали.
