забрать свою руку, но Рустам не пустил, потянув за собой по тротуару.
— Там на главной улице всегда таксисты клиентов ждут, — пояснил он. И тут же продолжил: — Слушай, Галя… Салим прост как валенок. Готовит хорошо, но… После контузии у него что на уме — то и на языке. Зато брат при деле держит, таким тяжело… Ай, всё равно нехорошо получилось…
Галина ничего не ответила. Ощущение тепла ушло. После жаркой чебуречной воздух кололся, возвращая к действительности.
— Галя, смотри на меня. — Рустам остановился и она послушно перевела взгляд куда-то на его переносицу. Вроде бы и в глаза, но мимо. — Марина была давно, лучше себе нашла, из таксистов. А я такой как есть, Галя. Всякое было. Что дальше — Бог знает. Но сейчас я именно там, где хочу быть. А ты?
— Я не знаю, мне… мне домой пора, Рустам, — лишь сказала она.
В молчании они дошли до широкого проспекта. Около такси Рустам наконец-то отпустил её руку, договорился с водителем и открыл Галине дверь на заднее сиденье.
— Не провожай меня, тебе потом долго ехать, — Галина смотрела в сторону, и Рустам всё понял правильно.
Захлопнув за ней дверь, он подошёл к окошку таксиста и расплатился. Вернулся на обочину и небрежно отсалютовал Галине на армейский манер. Машина тронулась, Галина закрыла глаза, закуталась в воротник пальто. Оно пропахло чебуреками. Теперь этот запах всегда будет напоминать ей о Рустаме.
Всю дорогу до дома она пыталась вспомнить, а кто, когда в последний раз ей задавал простой вопрос: «Тебе сейчас хорошо, Галя?» Когда в последний раз она сама себя об этом спрашивала? Когда её «хорошо» стало для всех неважным?
* * *
Двухкомнатная «гостинка», которую семейство Закировых именовало домом, встретила Рустама тишиной и запустением — впрочем, как всегда. Иса, подрабатывавший по ночам дворником-грузчиком-сторожем, отсыпался перед работой. Дэн же, наверняка, шатался где-то по городу с такими же, как он, лоботрясами.
Рустам был не в духе, и дверь за ним громко хлопнула, став первым внешним проявлением злости.
Ещё с армии он знал: злость бывает разной. Бывает как защита ценного — именно это праведное негодование поддерживают на войне, превращая в источник силы. А бывает, наоборот, злость слабых — глупцов, юнцов да сломанных — когда за свою жизнь ответственность не берут, считая, что другие люди им должны, злой рок ополчился, да мало ли ещё отмазок… Наконец, есть злость — бомба внутри. Та, что долго и упорно подавлялась. Никогда не знаешь, когда такая рванёт и скольких с собой прихватит. Она годами может жрать изнутри, под видом придуманной самим себе вины превращая людей в неврастеников. У таких — «всё говно», у них «всё хуже всех», они ни на что не способны, а ночами их это душит, стискивая горло ощущением несправедливости. Почему я? Почему так? Мир виноват, или всё же я сам — полное ничтожество… И хоть оба варианта неверные, но в чёрно-белом, отравленном самоедной злостью сознании оттенки не воспринимаются — разве могут быть у дерьма оттенки?
Такие обозлённые — кто и против мира, и против себя самого — на пути разрушения. И у Гали Рустам почувствовал те самые нотки придуманной вины и чувства несправедливости, узнал. Он сам жил с этим долгое время. До ранения — когда в армию удрал от родительской опеки. И после — пока принимал свою новую одноглазую реальность. И себя винил, и жизнь проклинал, и снова думал, а не свалить ли куда подальше — на вахту, или в горячую точку какую.
Галя сейчас такая же — раненая и полуслепая. И тоже бегством спасается, не знает пока — от себя не убежишь! Отступать, пока все возможности не использованы — не выход. И Рустам отступать не собирался, пусть ситуация сложилась досадная, но… Как там у Высоцкого: «Обидно мне, досадно мне, ну ладно!»
Рустам прошёл в комнату, стянул свитер. Потом на кухню, открыл холодильник, глянул на полупустые полки и закрыл. Пытался и дальше напевать шуточную песню, но смеяться совсем не хотелось.
Кулаки сжались, вздувая вены, разгоняя кровь. Какой уж там «ну ладно»?! Вот что значит «молчание — золото»! Это относится и ко всем бабам, и к нему самому, и к Салиму, и вообще!
На мгновение мелькнула мысль, а не позвонить ли той самой Марине? Нет, не для встречи — чтобы отшить окончательно! Хотя нет, в топку! Но злости нужна дорога, нужно дать ей выйти… Рустам зарёкся, что спать не ляжет, дождётся младшенького для разговора по душам.
И дождался. Когда Дэн появился в дверях, Рустам уже встречал его в коридоре, выразительно поигрывая ремнём. Он помнил, что сказал Гале, и не собирался пускать его в ход. Но вид ремня — сам по себе весомый аргумент в случае Дэна.
Низенький, поджарый, зеленоглазый, с чёрными волосами, свалявшимися в нечто, напоминающее перекати-поле, характером не пойми в кого, шебутной. Но при всех своих многочисленных недостатках, Дэн был умным парнем, и сразу сообразил, что к чему.
— Ой… Батя… — судя по всему, пацан отчаянно боролся с искушением захлопнуть дверь и броситься наутёк. Но жизнь научила и его: бегство — не выход. Младший всё-таки вошёл в квартиру и запер дверь.
— Ну что, паршивец… Допрыгался? — голосом, не предвещающим ничего хорошего, осведомился Рустам, надвигаясь на сына. — Ты что натворил, паразит?! Балет, а?! Билеты «по блату»?!
— Батя, ты чего? Это ж шутка была! Я вообще думал, что это стёб такой у тебя про богемную кралю! Ты и юристка — серьёзно?! — Дэн отчаянно стремился проскользнуть в комнату брата, но не тут-то было, и он свернул на кухню.
— Шутки у него! Шутки! — бушевал Рустам, зайдя следом. — Хорошо ещё, что Гале понравилось!
— Ах, она уже Га-аля?! — перешёл Дэн в контрнаступление. — А когда она в гости придёт, знакомиться? А мамой её уже сейчас называть, или пока «тётей Галей» обойтись?!
— Прикуси язык, не то лишишься его! — рыкнул Рустам, нервно взмахнув ремнём. — Твоё какое десятое дело?!
— Отец, да как ты не понимаешь… — Дэн пытался перехватывать инициативу в споре.
— Какого хрена? Просил же не орать, когда сплю… — это проснулся Исмагил. Бледнокожий здоровяк с чёрными волосами, в его случае напоминающими не то верхушку пальмы, не то шапку кавказских горцев, Иса подпирал головой дверной косяк, скрестив на груди огромные ручищи. — Ну, что за «тётя Галя»?
— А ты не знал? Батя на балет ходил, на свидание! — выдал Дэн с издёвкой.
Иса посмотрел на брата так, будто тот поведал
