На озеро опустилась белая ночь. Откуда-то из-за леса поднялась раскрасневшаяся луна. Она долго подозрительно разглядывала белесую, будто вьюжную, поземку стелющегося по озеру тумана. Потом успокоилась, побледнела, стала прислушиваться к трелям соловья. Восторженно задрожала на воде лунная дорожка. Все живое погрузилось в сон. И только «Кассиопее» было не до сна. Вода нашептывала ей строки, какие однажды сочинил хозяин, глядя на закат:
Ива шаль заката в воду уронила, Розовые блики волны унесли. Ночь, в любви купаясь, их собрать забыла, И наутро всюду лилии цвели.
И наступило утро, что всегда вечера мудренее. Он пришел бодрым и веселым. Прошептал свое привычное: "Здравствуй, милая!" Ласково погладил румпель, нежно провел рукой по гику. «Кассиопея» счастливо застучала фалами, дабы как еще ей было выразить свои чувства?!
И опять они были только вдвоем. И опять у островов над ними качалось небо. Хозяин, как прежде, нашептывая яхте нежные слова. "Умница!", "Красавица!", "Лебедушка!". По вечерам он что-то записывал в судовом журнале, при этом губы его по-детски шевелились.
3 июля.
12.15. Прошел траверз Успенской церкви. Ветер западный.
12.16. Обошел «Спарту». «Ермак» возвращается под мотором и берет «Эгле» на буксир. Идет осторожно. На малом газу щупает дно. Ветер стихает. Солнце жарит вовсю.
13.10. Снова ставлю спинакер.
13.11. Прошел остров Раше. Ход — два узла. Левым бортом прохожу Сосновец. Ветер такой слабый, что спинакер то и дело опадает.
15.00. Раздуло с северо-запада. И раздуло хорошо, баллов до пяти. Двинулся дальше. Ход неплохой — восемь узлов. Я устроился на релинге и долго любовался тем, как «Кассиопея» рассекает волны.
15.15. Причалил к Большому Сокольему с западной стороны. Сходил на остров, пообедал.
16.55. Под одним гротом перешел в Скалистый пролив.
18.00. Попробовал рыбачить. Мелочь клюет бойко, но кончились черви. И уж больно насели комары. Перешел к луде и встал возле тростника. Целых полчаса любовался закатом. Солнце садится за тучу, медно-красное. Потом на удочку поймал окуней на уху. На луде и заночевал.
На следующий день утром все вокруг затянуло дождем. Ветер стих. «Кассиопея» распустила паруса бабочкой, легко запорхала над водяными барашками, умываясь моросящей с неба влагой. После обеда дождить перестало. Распогодилось. Хозяин бросил якорь, взял в руки кошелку и, крикнув ей: "Будь умницей!", скрылся в березняке. «Кассиопея» терпеливо ждала. Наблюдала за чайками, которые сидели на носовом релинге и шустро крутили белыми головами, выискивая в воде разыгравшихся рыбешек. Потом задремала, нежась в лучах полуденного солнца. Проснулась, почувствовав в парусах ветер. На горизонте показалась грозовая туча. В камбузе тревожно задребезжала посуда. Со стола сполз на пол судовой журнал. Из него выпала большая фотография. Ванты яхты разом натянулись до предела. Это была фотография той девушки! Добродушная улыбка ее была столь очаровательной, что «Кассиопею» охватило ревностной дрожью. Насмешливо свистнул задира ветер. Она дернулась всем корпусом и рванулась в открытое озеро. Но хозяин уже бежал к берегу. Из лукошка сыпались белые грибы. Ему было не до них! Легко вскочил в тузик и быстро догнал яхту. Зарифил грот. Сменил паруса. Мало-помалу в его уверенных руках «Кассиопея», наконец, пришла в себя. Тогда он спустился в каюту, поднял с пола судовой журнал и фотографию. Долго ласкал снимок взглядом, потом снял со стены рамку с фотографией регаты и поместил туда портрет девушки. У «Кассиопеи» разом обвисли паруса. И огромное небо свернулось в рваный лоскуток.
А после плаванья «Кассиопея» целых две недели стояла, привязанная к пирсу, неуклюже покачиваясь от своих тяжких дум. Слава Богу, что никто не приставал к ней с расспросами: ни пластиковая «Криста», ни «Белая лошадь», ни тяжелый «Ермак». Время застыло, как капля древесной смолы. И все вокруг оцепенело от зеленой скуки. За пыльными ольховыми кустами был виден кусочек асфальтовой дороги. Иногда по ней проезжали машины. И в каждой из них «Кассиопее» чудился хозяин. И тогда продолговатые иллюминаторы начинали отчаянно сверкать. Но машины проходили мимо, и все вокруг снова погружалось в дремотную тишину. Однажды на тропинке из-за гаражей появлялась чья-то фигура, «Кассиопея» вздрогнула, напряженно прислушиваясь к шагам. Но это были посторонние люди. Она снова впала в какое-то забытье и во сне страдала от мучительных видений. Все время чудились круги на воде. А на мачте сидела чайка с человечьим лицом.
Однажды в полдень она все-таки услышала его шаги! «Кассиопея» узнала бы их за версту. Не веря себе, прижалась кранцами к пирсу и замерла в предвкушении встречи. Но он шел не один. С ним опять была та девушка! Рюкзаки их были тяжелы. С досады «Кассиопея» долго не могла развернуться, плохо набирала ход. С трудом понимала его команды. Была такой неуклюжей, разбитой и подавленной, словно только что оправилась от тяжелой болезни. Хозяину, видно, было стыдно за нее перед девушкой. Он явно нервничал. Суетился, спотыкался на ровном месте, как маленький. А потом и вообще чуть не поранил руку, не вовремя спустив клавишу стопора. «Кассиопея» раздраженно хлопала парусами и сердито косилась на девушку, которая сидела за румпелем. Но та была абсолютно спокойна. Прицепиться было не к чему. Единственное, чем могла досадить ей «Кассиопея», так это окатить мелкими брызгами, что скапливались за кормой. Что и делала время от времени. Но девушка только весело улыбалась, как-то по-детски морщила нос, и сама подставляла под брызги разгоряченное лицо.
Они плыли долго и далеко. Причалили к берегу на закате. Девушка легко спрыгнула на берег и стала собирать дикий лук, что рос в забитых землей трещинах скалы. Забыв закрепить носовой, хозяин поспешил следом за девушкой. «Кассиопея» снова почувствовала себя лишней и ненужной. Надулись обидой паруса, и яхта отошла от берега! Хозяин вовремя оглянулся и едва успел схватиться за ускользающий конец. Обласкивая нежными словами, все пытался уговорить, успокоить… А потом, делая запись в бортовом журнале, прошептал: "Уже дважды забываю спустить паруса. В третий раз мне это просто так с рук не сойдет!"
Это были поистине пророческие слова. Потому как обида бродит в душе сильнее перекисшего вина. Бьет в нос ядовитым запахом накопившихся претензий. Бурлит и клокочет в поисках выхода. Попробуй, качни сосуд с гремучей смесью!
Путешествие уже длилось две недели. И все эти две недели звезды преданно сопровождали яхту в пути. Даже тогда, когда небо затягивалось облаками, они отыскивали рваные просветы, чтобы держать свой зоркий глаз на парусах.
«Кассиопея» почти не спала по ночам. Все прислушивалась к негромкому шепоту влюбленных. Хозяин рассказывал девушке о каких-то перевоплощениях, о силе мысленной энергии и чудотворных возможностях любви. В такие минуты «Кассиопея» начинала мелко дрожать от какого-то непривычного возбуждения. А звезды, знай, подмигивали друг другу, тайно направляя ход его философских рассуждений в истинное русло.
Как-то однажды, сидя на палубе, Хозяин сочинил девушке стихи. И получилось это у него неплохо:
Упала ночь сырым листом. Намокший день совсем угас. Металась грусть в лесу пустом, Не зная сна, не видя нас. И капель стон в сырой траве О той весне напомнил вновь. Когда луна спала в листве, И нас с тобой нашла любовь.
Девушка прижалась щекой к его груди. И вдруг неожиданно спросила:
— Сашь! А если у нас родится ребенок? Ты будешь оставлять меня и уходить в плаванье один? — При этом нижняя губа ее по-детски обидчиво прикрыла верхнюю.
— Ну что ты, Машенька! Откуда у тебя в голове такие мысли?
Год, другой «Кассиопея» постоит на берегу. Ничего с ней не случится. А когда малыш подрастет, будем всюду таскать его с собой в «кенгурушке». Идет? — И сделал ей «утиный рот». С силой всосал в себя обе щеки так, что рот действительно стал похожим на утиный клюв. Это вышло очень смешно. И далеко побежал по воде счастливый девичий смех!
И только «Кассиопеи» было не до смеха. Мария первой заподозрила неладное. С каким-то страхом, глядя в глаза женщины на гроте, шепотом спросила:
— Сашь! Ты только не смейся надо мной, ладно? Но мне иногда кажется, что «Кассиопея» ревнует меня к тебе.
— Вот так выдумала! — вскинул он на девушку удивленный взгляд и засмеялся, закинув назад голову.
И тут под килем «Кассиопеи» заскрежетали камни. И ванты звякнули расшатавшимися нервами. Но Хозяин даже не обратил на это никакого внимания.
— Слышишь? — приложила девушка палец к губам. — Ей больно от твоих слов! Ты давно не смотрел на грот. Знаешь, какое у нее измученное лицо!
