А ветер завывал все свирепее. Девицы в каюте уже выли в голос. Их стенания переворачивали душу. Нужно спрятаться за какой-нибудь остров. Стал вглядываться в размытые очертания горизонта. Ближе всех была скалистая гряда по левому борту. Но в ней нет ни одной подходящей бухты. Придется ее просто обогнуть. Там спустить паруса и бросить якорь. Валерка понял его сразу, по одному зигзагообразному взмаху руки. Яхта неслась на скорости в двенадцать узлов. За грядой было чуть тише. Спустили грот. Бросили первый якорь. Слава Богу, глубина позволяла. Ну что ж? Поболтает немного. Будет мужикам романтика, девочкам — урок.
Не успел подумать, как якорь пополз. Бросили второй. Тоже не держал! Этого только не хватало! Не кинуло бы на скалы! Валерка кожей прочувствовал обстановку. Внимал каждому слову. Прыткий парень, что ни говори. Словно мысли читал. Не успеешь подумать, он уж кошкой в ту сторону. Удлинили якорные веревки, но и это не сыграло никакой роли! А скалистый остров пьяно и грозно продолжал двигаться навстречу. Косая стена дождя перекрыла видимость. Нда-а-а! Ситуация! А в голове, словно издеваясь над бренной человеческой сутью, всплывали картинки недавнего веселья. «Кореша» отрывались на все двести. В кают-компании пир стоял горой. И какие уж там им нужны были красоты! Музыка, вино, картишки, сальные анекдоты. Кичились перед девицами своими «подвигами». Если верить их «россказням», по ним уж давно плакала тюрьма. В этом пьяном «оре» не было слышно только голоса Старшого. Александр терпел весь этот бордель, покуда не увидел, как «Аэропорт» погасил о палубу «хабчик». Это было последней каплей. Тут уж сорвал на Валерке все скопившееся зло:
— А ну-ка пусть смоются в каюту! Чтобы не было наверху ни одной пьяной рожи!
Валерка отреагировал тут же. Добром уговорил всех спуститься вниз. Александр слышал, как в его адрес из уст «толстоголового» летели матерные угрозы, и в душе усмехнулся:
«Сейчас вам, мужики, не до того будет! Смотрите, не описайтесь!»
А белые гребешки волн уж подпрыгивали на высоту трех метров, сплевывая на палубу пенистый гнев.
Из люка показалась голова гитариста.
— Эй! Капитана! Сделай так, чтоб поменьше качало! Карты со стола падают! — Впервые обратились к нему. Это язвительное «капитана!» царапнуло самолюбие. Молча задраил люк.
Из каюты донесся истеричный женский плач.
— Мама! Боюсь! Эй вы, идиоты! Где спасательные жилеты?! Я же плавать не умею!
— Никакие спасательные средства не помогут, девочки! Конец сентября. С холодной водой шутки плохи.
Александр произнес это так спокойно, что самому вдруг смешно стало. И вздрогнул от Валеркиного гомерического хохота. Тот взорвался, как резиновый мяч, лопнувший под колесами гусеничного трактора.
— Ой, не могу! Ой, насмешил! Резанул правду-матку напоследок! Вот так вдел! Попались! Ничего не спасет: ни мобильные телефоны, ни золотые цепи, ни счета в швейцарских банках! Молись, братва! Вспоминай грехи! Всем тут Бог судья!
Он хохотал с такой неистовостью, что каюта в ужасе оцепенела. И словно в подтверждение его слов грозно ухнула о борт очередная волна и яхту подкинуло так, что даже у самого зашлось внутри. «Кассиопея» скрипела и стонала, как в бредовом жару. Казалось, еще немного — и канет, бедняга, в кипящей пасти разбушевавшейся стихии. Однако судно, как упрямый «Ванька-встанька», раскачиваясь во все стороны, изо всех сил тянулось мачтой к небу. Занемевшими от холода губами Александр шептал, словно заклинал: «Потерпи, милая! Не склоняй головы! Ты ведь у меня сильная, я знаю!» Однако злобные завывания ветра достигали уже такой звуковой высоты, что сердце заходилось жалким трепетом. А тут еще киль глухо и зловеще ударился о подводную глыбу. И снова их окатило водой с ног до головы. Последовал второй удар, третий! Валерка закашлялся, притих. Очертания скалистого берега растворились в мокрых сумерках. Ни звезд, ни луны… И только остроугольные молнии время от времени озаряли волнообразную линию горизонта. И тогда, обложенные суетным страхом мысли, стали прорываться к Богу. Взглянул на Валерку. Тот тоже шептал молитву с закрытыми глазами. Это хорошо. А дома, наверное, молится за него сестра. Голос троих да услышан будет! «Отче наш! Сущий на небесах! Да святится имя твое!..»
Вошел в такой транс, что перестал ощущать реальность. В яростном вое ветра почудилось церковное пение: высокое, многоголосое и чистое, как хрустальный звон. И вдруг в голове откуда-то пробилась странная на первый взгляд мысль: «Имел ли ты право предвзято относиться к этим незнакомым тебе людям? Не по нраву пришлись? Не того поля ягоды? Но ведь с твоего молчаливого согласия они оказались на яхте! Значит, для чего-то это было нужно! Не случайно кидает судьба людей навстречу друг другу. И сейчас ты отвечаешь не только за их жизнь…»
Больше сотни раз повторил он молитву, когда, наконец, на небе появились первые просветы. Неужели попали в центр циклона? Сквозь рваные дыры туч вынырнули звезды. Они притягивали к себе, и невозможно было оторвать глаз от этого ясного кусочка неба. И вдруг осенило: так это же Кассиопея! Недавно вычитал в каких-то научных журналах, что зафиксированы мощные радиоизлучения, исходящие от этого созвездия. Причем происходят они с определенной цикличностью. Эти излучения, по наблюдениям ученых, оказывают необычное влияние на жизненные процессы планеты.
Александр еще долго завороженно смотрел на скопление звезд. Странно, но темные клубы облаков почему-то обходили прогал стороной. Ветер стихал. Стальные челюсти якорей, наконец-то, цепко вонзились в озерный грунт. И хоть глубинный поток воды по ярости своей все еще мог бы сравниться с водопадом, яхта твердо застыла на месте. Александр терялся в догадках, сколько же прошло времени с начала шторма. Два часа? Двенадцать? Целая вечность? Угадать было невозможно. Но небо на востоке уже засветлело. Впереди, наконец, проявились призрачные острова. Тогда подняли грот. Вид женщины, вышитой на парусе, потряс так, что Александр тут же опустил глаза. Все лицо предательски пылало. И умудрилась же сестрица выдумать это чудо! Она корпела над своим твореньем целую зиму. И надо сказать, образ женщины получился на редкость впечатляющим. Когда в парусах играл ветер, глаза оживали и излучали такие эмоции, что становилось не по себе.
У острова, выпустив компанию на долгожданный берег делать шашлык, они с Валеркой долго прибирались в каюте, тщательно намывая все углы. И только потом завалились спать. Отключились на целых десять часов. Если бы кто видел их в спальных отсеках в тот момент, не удивился бы, узнав, что эти места под палубой яхтсмены называют «гробами».
На обратном пути обошлось без приключений. Попутный ветер лихо подгонял яхту, которая неслась под хорошим креном. Но никому теперь и в голову не приходило делать команде какие-либо замечания. Девицы лежали в каюте пластом, боясь поднять головы от дивана. Мужики, все как один, обитали наверху. Те двое, что помоложе, мирно беседовали с Валеркой, помогая ему по надобности подтягивать шкоты. Старшой сидел рядом с Александром у румпеля. Лицо пожилого человека на первый взгляд было спокойным. А вот в глазах творилось такое!.. Словно шторм, начавшийся на стыке неба и воды, перенес всю свою смуту в его душу. И буйство этой внутренней стихии не утихало, а наращивало баллы.
Привычки совать нос в чужие дела за Александром не водилось. Спросят — ответит: коротко, просто, открыто. А потому разговор завязался не сразу.
— Смотри-ка, домой, как на крыльях, летит! — неизвестно к кому обращаясь, кивнул на грот Старшой. — Будто живая. Так чувства и играют.
Александр тоже взглянул на парус. В глазах вышитой на парусе женщины, и правда, светилась улыбка.
— Кто вышивал-то? Жена?
— Нет, — почему-то вдруг смутился Александр, — сестренка младшая.
— Значит, не женат?
— Некогда было. Яхту десять лет строил.
— Сам, что ли? — искренне удивился Старшой, и в его взгляде впервые за все эти дни появился какой-то живой интерес.
— Сам, — впервые улыбнулся Александр. — Каждая рейка, каждая гайка через вот эти руки прошла. Иногда кажется, что прирос к ней не только душой, но и телом. Помните тот момент, когда во время шторма под килем заскрежетали камни? Мне будто в позвоночник железный клин вбили. А когда затрещали паруса, задыхаться стал. Вот как это все объяснить?
— Да-а-а! — покачал головой Старшой, не отводя глаз от «Кассиопеи». — В каюте и то жутко было, представляю, что творилось наверху! — Некоторое время он молчал, словно раздумывал, стоит ли ему открывать незнакомому парню свою загнанную душу. — Счастливый ты! Такое чудо сотворить! — Говорил медленно, взвешивая каждое слово, словно вынимал из душевного кладезя не слова, а слитки золота. — А, знаешь, я мог бы купить десяток таких яхт, как твоя. Только радости у меня в жизни от этого не прибавилось бы.
