— Слышишь? — приложила девушка палец к губам. — Ей больно от твоих слов! Ты давно не смотрел на грот. Знаешь, какое у нее измученное лицо!
— Машь! Выброси это из головы, прошу тебя! В фантазиях можно зайти очень далеко. А мысли материальны!
Но девушка никак не могла успокоиться.
— Знаешь, в детстве у меня была собака. Когда ко мне приходили подруги и мы начинали шептаться, не обращали на нее никакого внимания, она — ты не поверишь! — она, как человек, обхватывала свою морду лапами, заползала на брюхе под кровать и начинала выть!
— Ну и что? Собака — живое существо. А яхта — совсем другое дело. Кусок дерева и кусок ткани.
— Нет! Не другое! — неожиданно зарделась девушка. — Вспомни! Ты же мне сам говорил, что все вокруг дышит, живет, чувствует и даже говорит. Только «всяк на своем языке»! Даже у роз жестче становятся шипы, когда к ним подходит злой человек. Я сама об этом читала.
— Правильно! Но опять же, цветы — живые существа. А «Кассиопея» … — просто творение моих рук.
— А помнишь, ты еще говорил, что можно материальное поднять до уровня духовного! И тогда вещь…
— Маша! Перестань!
— Нет! Ты разговаривал с ней! Я слышала!
— Да?! — растерялся Александр. — Я просто шутил.
— Не лукавь! Вовсе не шутил! — Глаза у девушки сделались неродными и колючими — куда там розам с их шипами!
— Машенька, ну успокойся, ладно? — И Александр быстро перевел разговор на другую тему: — Хочешь, сделаю тебе сюрприз?
— Не хочу я никаких сюрпризов! Не слышишь ты меня! Или специально не хочешь слышать!
— Ой, как тебе не идет, когда ты сердишься! — передразнил ее он.
— Отстань!
— Ну, Машь! Ну, хватит тебе злиться! — Шутливо боднул лбом в висок. — Скажи, чего бы тебе сейчас хотелось вкусного?
— У тебя все равно этого нет! — отвернулась от него Мария. — Любишь ты меня дразнить!
— Нет, честно! Я волшебник.
— Ой, не могу! Фантазер ты, Сашка! И за что я тебя люблю? Сама не знаю. Ты ведь не от мира сего. Сейчас я тебе покажу! Держись! — И капризно топнула по днищу яхты ножкой: — Хочу шампанского и шоколадку с орехами! Не достанешь — утоплю!
«Кассиопея» вздрогнула, как от удара молнии. Заметался в гневе темный взгляд женщины на гроте, да так, что в панике вспорхнули с леерных стоек полусонные чайки.
— Считай до десяти! — загадочно прищурил серые глаза Александр.
Никто, кроме звезд, не смог бы уловить недоброй усмешки, что застыла в дакроновых глазах Кассиопеи. Встроенный в переборку мини-бар хозяин мастерил целых две недели. Кнопка — сучок была еле заметна. Нажимаешь — и звучит музыка. Под музыку медленно открываются зеркальные створки. А там…! И шампанское, и коньяк, и шоколад с орехами…
Чтобы не слышать восторженных писков Марии, «Кассиопея» глубже уткнулась носом в торфяной настил каменного берега. Но уснуть не смогла. Девушка запела. Ее пение, нежное, как цветочный луг, и очищающее, как перезвон колоколов, медленно растворили накипь обид и претензий, что скопились за день и застили свет серой поволокой. Следом за песней думы невольно устремились туда, где нет места раздражению, соперничеству, ревности…
На другой день они проснулись с рассветом. Красное солнце еще только-только пыталось вынырнуть из озерной воды. Предстоял дальний путь домой. Александр быстро сварил кофе, принес на подносе к постели Марии. Поцеловал девушку в висок и с шутливым пафосом произнес:
— Утро доброе, сударыня! Кушать подано!
Потом вышел из каюты, стал подтягивать якорный конец. Веревка завернулась и запуталась в ногах. Александр возился с ней долго. Яхту тем временем относило ветром в сторону. Фал тоже вытащил с трудом. Кассиопея наблюдала за ним с высоты поднятого грота. Наблюдала холодно и безучастно. Хозяин снова даже не поприветствовал ее. Стоило ему поднять голову, она тут же устремила свой надменный взор вдаль. Похоже, Хозяин что-то заподозрил, потому как долго ходил вокруг мачты, внимательно вглядываясь в выражение ее лица.
Был полдень. Солнце зависло над самой головой и подрезало шлейфы бегущих за яхтой теней. Горячая палуба жгла ступни босых ног. И даже ветерок не приносил желанной прохлады, а лишь облизывал кожу сухим шершавым языком.
— Искупаться бы! — сонливо потягиваясь от истомы, мечтательно произнес Александр.
— Ну уж нет! — с капризной ребячьей интонацией возразила Мария.
— Это почему? — шутливо приподнял он бровь.
— Потому что сегодня второе августа. Ильин день. Илья
Пророк уже кинул камушек в воду. Значит, купаться нельзя!
— Рассуждаешь, как моя матушка! Когда я был мальчишкой, ей цыганка велела беречь меня от воды. А у меня вся жизнь с водой связана. Я к качке привык так, что дома без нее уж и заснуть не могу. Вот поженимся, придется тебе меня каждую ночь укачивать. Согласна? — Он засмеялся и пошел за полотенцем. — Кстати, — донесся из каюты его громкий голос, — в прошлом году двух астрологов катал. Составили на меня персональный гороскоп. И что бы ты думала? По звездам выходило, что мой дом — вода.
— Сашь! А кем ты в прошлой жизни был? Знаешь? — почему-то спросила Мария.
— Нищим! Причем, горьким пьяницей, который покончил свою жизнь самоубийством.
Девушка изменилась в лице.
— А за самоубийство, Сашь, какая кара?
— В следующих жизнях эти люди умирают в свои самые счастливые минуты.
— Никогда не буду отпускать тебя одного в озеро! — в ужасе прошептала девушка. — И не вздумай купаться! Слышишь?!
— Ты что, командовать мною хочешь? Тогда я буду делать все с точностью «наоборот». На меня еще никому не удавалось накинуть узду. Терпеть не могу мужиков, которые у женщин под каблуком! Даже в Библии сказано: «Да убоится жена мужа своего!»
Спустившись на кормовой трап, крикнул:
— Маш! Да ты не дуйся! Лучше посчитай, сколько секунд под водой пробуду!
— На старт! Внимание! Марш! — весело скомандовал сам себе и нырнул в синеватую глубь.
Плыл под водой почти две минуты. Мария считала. И уже стала волноваться. Но тут далеко в стороне из воды выторкнулась его светло-русая голова. Отфыркавшись, помахал ей рукой. И над водой пронесся счастливый крик: "Ма-ри-а-я! Я люблю тебя-а!" И снова скрылся под водой. И вынырнул еще дальше. Теперь ему в ответ летело звонкое: "Ты-ы мо-о-й! Не отдам никому-у-у!"
"У-у-у-у!!!" — злобно подхватил, откуда ни возьмись, сильный порывистый ветер. По воде пробежал легкий ропот. Тревожно закричали чайки. Глаза Кассиопеи вспыхнули недобрым огнем. Она встрепенулась, напряглась, расправила белые крылья и что было сил, помчалась прочь от Хозяина. И закачалось тревожное небо. И замерли звезды в предчувствии беды. «Кассиопея» стремительно неслась туда, куда устремился обезумевший от ревности взгляд. Будь на пути скалы, она, не задумываясь, врезалась бы в них и разбилась вдребезги вместе с этой девушкой, что металась по палубе бескрылой птицей. Своим беспомощным криком она подгоняла «Кассиопею» сильнее любого ветра! Сколько прошло времени — кто знает? Мария все сидела у мачты, крепко обвив ее руками. Она уже не кричала и не плакала, безучастно смотрела на воду. Яхта замедлила ход только тогда, когда увидела на горизонте свою соседку «Локки». «Кассиопея» не хотела этой встречи и даже не ответила на приветствие. Но «Локки» резко поменяла курс и стала догонять ее. На палубу «Кассиопеи» спрыгнул мужчина с рыжеватой бородкой. Он тряс девушку за плечи, о чем-то спрашивал. Но та молчала. И только махнула рукой туда, где остался Хозяин. В уверенных руках бородача «Кассиопея» успокоилась, паруса ее обмякли, и яхта медленно поплыла назад. Они долго кругами ходили вокруг того места, где хозяин нырнул в воду, но его уже нигде не было видно.
Мария не могла ни плакать, ни говорить. Звезды знали, как иногда страшно люди умеют молчать! Ни один крик души, ни один скорбный плач не мог бы сравниться с убийственной силой такого молчания.
Но вот, наконец, «Кассиопея» подошла к пирсу. Пошатываясь, девушка сошла на берег и долго, молча, в упор, смотрела в застывшие от тихого ужаса глаза женщины на гроте. И от этого взгляда «Кассиопею» охватило такое жуткое оцепенение, что даже поднявшийся ветер не сразу смог вывести ее из этого состояния. До нее вдруг, наконец, дошло: ничего невозможно вернуть назад! Изо всех сил билась она бортами о пирс. Да так, что отрывались пузатые кранцы. Скрипела и стонала от безысходности и отчаяния. И стон этот гулким эхом отдавался в железных гаражах, метался по пустым коридорам старого дебаркадера, распугивая крыс. И только вода хладнокровно отражала ее стенания, строго охраняя покой своего немого царства.
А потом наступила ночь. И «Кассиопее» все время чудилось, что хозяин где-то рядом. Она вздрагивала и, холодея от ожидания, прислушивалась к каждому звуку, каждому шороху, каждому легкому дуновению ветерка. И всюду ей мерещился Хозяин. Прошло восемь долгих бессонных ночей. На девятый день с утра на борт ступила чья-то легкая нога. «Кассиопея» вздрогнула, прислушалась. Это была та женщина, что вышила женский портрет у нее на гроте. Женщина поставила на штурманский стол черную рамку с фотографией Хозяина. Он улыбался! А гостья зажгла девять свечей и, глядя на икону Николая Угодника, что висела в углу прямо над штурманским столом, стала молиться. Потом она нежно погладила резные стойки, что отделяли камбуз от кают-компании. По железной мачте «Кассиопеи» пробежала нервозная дрожь. По впалым щекам женщины катились слезы, а по деревянной обшивке корпуса яхты медленно стекали капельки живицы.
