— Выходи! — а в ответ тишина, — Выходи! — повторяю я и встаю спиной к выключателю, сложив руки на груди.
Дверь открывается, а затем выходит он. Глаза опущены в пол, губы поджаты. Полотенце на бёдрах.
«Вот же гадина! Мистер секс».
Ногти до боли впиваются в предплечья. Хоть так надеюсь вызвать отвращение к нему и злость, что столько времени он врал мне в глаза.
— Ну! Я жду! Начни хоть что-то говорить! — из-за всех сил сдерживаюсь я.
Не могу поднять на него глаза. Стоит только нашим взглядам встретиться и злость, как рукой, снимет.
— Милан…, — еле говорит он, голос хрипит и даже пропадает, — пожалуйста, прости меня.
— Ты… ты…
Меня накрывает осознание, что полицейские правы, что он… в глазах темнеет.
— Мил…, — подхватывает меня под руки Дима и несёт на кровать, усаживает на неё, поддерживая под спину, — Я виноват перед тобой. Я не должен был втягивать тебя в это. Знаю, что не должен был…но… так получилось…. Ты… ты единственная, кто… Мне было так страшно тогда. Я… я… Только ты могла меня понять, помочь мне пережить этот ад. Прошу, прости меня! — виновато говорит он и отворачивается от меня.
Закрывает лицо руками и встаёт с кровати.
— Понять? Помочь? То есть, если я сидела, то…
Дима шмыгает носом. Я поворачиваю голову в его сторону и вижу, что по его щекам текут слезы.
— Все просто, Мил, я трус. Мне стыдно, честно. Я не мог пойти к предкам, потому что не хотел их разочаровывать. Не мог пойти к друзьям, ведь я для них всегда такой крутой, дерзкий и уверенный в себе тип. Но ты… ты знаешь, что такое тюрьма и это правда, как не крути. Но и тут я не смог найти силы, чтобы, признаться. Да, и как сказать той, кто тебе нравится, что ты убил человека, пусть и в пылу защиты собственной шкуры. Да, что там нравится? Я без ума от тебя. Ты шикарная, классная. Мне с тобой так хорошо, спокойно и надёжно. В первый раз, да, я пришёл к тебе, потому что струсил, и нужно было где-то отсидеться. А вчера… Я понимал, что это риск. Я нашёл укромное местечко и все равно поехал к тебе. Я так хотел к тебе. Хотелось, пусть и эти два, три, сколько там осталось дней… Ведь ориентировки уже по городу расклеены. Я хотел провести эти дни с тем, кто мне дорог и нужен.
Дима подходит ко мне, охватывает колени и смотрит в глаза.
— Ты дорога Мне. Пожалуйста, прости меня, если сможешь. А, если нет, то я все пойму, и уйду, чтоб не тянуть тебя обратно в эту грязь. Я уйду и никогда больше тут не появлюсь, честно.
— Ты вообще собирался мне об этом рассказать?
— Честно? Мил, я настолько идиот, что думал, что это само как-то рассосётся. Прости
Вырываюсь из его рук. Встаю и иду к окну.
— Да, не сказал бы ты никогда. Нет, не так. Ты бы просто трахнул меня раз двадцать и смылся. Вы ж все так делаете. А Мила, она добрая, наивная, чуткая девушка, все простит и поймёт, каждого приголубит, — слезы ручьями льются по щекам. Смахиваю их остервенело, а они текут и текут.
— Нет, конечно, нет. Я не…, — Дима обнимает меня со спины и крепко прижимает к груди.
Его тело пылает, сердце стучит.
— Отличный ты план выбрал! — разворачиваюсь к нему лицу и плюю слова ему в лицо. Меня нещадно несёт. Они летят вперёд мыслей, — Соблазнить меня, трахнуть и ничего об этом не рассказать! А уж, когда я б по уши втрескалась в тебя, каждому слову б верила, тогда и рассказал бы, и то может быть! — бью его в грудь, — Мудак, ты, Дим! Ненавижу, сука!
— Да, я последняя сволочь. Но я бы никогда так с тобой не поступил.
— Но поступил же! — ору я и бегу в ванну
— Услышь меня! Я не использовал тебя, не использовал! — догоняет он меня в дверях комнаты, хватает за руку и притягивает к себе, — Я хотел быть с тобой, мне хорошо с тобой! — кричит он так сильно, что вены на его лице отчётливо краснеют.
— Я тебе не верю! — отвешиваю ему пощёчину и бегу на кухню.
— Но я говорю тебе правду.
— Мне насрать!
— Пожалуйста, не злись на меня. Я клянусь, что не хотел тебе зла. Так получилось. Что мне сделать, чтобы ты поверила?
— Рассказывай, как все было, или проваливай отсюда на хрен!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ты и так все знаешь.
— Ни хрена подобного. Говори! — мой голос срывается, и я закашливаюсь.
Дима оказывается рядом, и озабоченно смотрит на меня.
— Хорошо, хорошо. Я все расскажу, только успокойся, — усаживает меня на стул и наливает мне и себе стакан воды, делает глоток и продолжает, — в тот день я шёл к Глебу, и ко мне прицепился качек. Наехал на меня, говорил, что я девушку его на тусе трахнул. Хотел поквитаться со мной. Мы начали драться. Он пинал меня, бил, не хотел останавливаться. Но потом… Я уж и не помню, что и как… Только помню, что стою с окровавленным перочинным ножом в руках. Так страшно стало, что я чуть не обосрался. По факту, ноги сами меня к тебе принесли. В первую очередь я думал только о себе. А когда пришёл, то не смог ни слова выдавить из себя, — Дима снова опускается передо мной на колени, — Прости, — утыкается носом в колени.
— Сказочный долбаеб…, — легонько хлопнула его по макушке, — А тебе не приходило в голову, что рано или поздно тайное станет явным? И, что, если он был ещё жив? И вообще, сколько не бегай, все равно поймают и на чёртову зону прямым рейсом в один конец отправят. А там, поверь, мигом сожрут, кости перемоют и выплюнут. Не знаю насколько пацанская тюрьма отличается от женской, но не думаю, что сильно. Когда я сидела там за смерть пятилетнего воспитанника в детском саду, то надо мной постоянно издевались, — вспоминаю и мурашки бегут по коже размером с яйцо, — Меня насиловали, подкладывали иголки и всякие острые предметы в постель. Меня несколько раз травили тухлятиной, насекомыми и дохлыми крысами в еде. Меня постоянно били. Да, у меня проблемы с психикой из-за этого начались, что помимо судимости не даёт мне устроиться на нормальную работу. Я постоянно срусь с родаками из-за этого. У меня нет друзей. У меня никого нет кроме них, как бы они меня не выбешивали. И… тебя. Да, с такой, как я, никто не хочет ни быть, ни общаться, не дружить. Именно из-за всего этого я зарабатываю на жизнь, тем что я тр…, — недоговариваю я и между нами повисает удушливая тишина, а я отворачиваюсь, и зажимаю рот рукой жалея о последних словах.
— Не бойся, скажи. Чем ты зарабатываешь?
— Ничем! Отвали! Я не хочу тебя видеть и слышать! я не хочу тебя ни капли! Все, что было между нами ничего не значит. Ничего не было, ясно тебе?! Я не позволю тебе отправить меня на второй срок. И знаешь, что? Дружба дружбой, но это перебор! Я туда никогда в жизни не вернусь! — воплю я и прячусь в ванной.
— Ты не можешь вот так всё говорить. Это же не правда. Ты специально так говоришь, чтобы отомстить мне! Я знаю, что тебе было так же прекрасно со мной, как и мне с тобой. Ты бы не смогла так соврать. Ты не такая! — кричит он и лупит кулаком в дверь.
— Да, пошёл ты на хрен… я врала тебе… так же, как и ты мне! — я выскакиваю из ванны и бегу в комнату надевать джинсы и футболку.
— Нет, я не верю тебе. Ты врёшь мне. Я никогда в это не поверю! Я же нравлюсь тебе, — хватает меня за руку в коридоре и заставляет посмотреть ему в глаза.
Они полны слез.
— Нравился, да разонравился! Это была моя самая большая ошибка! свобода мне дороже. Лучше одна буду! Всяко проще. А если не свалишь, то уйду я! Отпусти, мне больно — отпрыгиваю от него как ошпаренная
— Пожалуйста, прекрати говорить эту мерзкую чушь. Прости меня. Ты нужна мне. Я хочу быть с тобой, — останавливает он меня у открытой входной двери.
— Пошёл ты на хрен со своими розовыми соплями — рвусь к балеткам
Пару минут молчания, а потом он спокойно заканчивает:
— Хорошо. Я пойду, куда скажешь. Только скажи это в глаза. Скажи, что я противен тебе, что сама меня трахнула, что это не было актом любви- говорит он дрожащим голосом и шмыгает носом от вытекающих слез
«Любви. Любви?»
Я продолжаю смотреть на него остолбенело, тяжело дышу, глаза наполняются влагой.
