Но через два дня все пошло прахом; во всяком случае, так мне показалось, когда я прочел заголовок статьи, крикливо рекламировавший любовь как средство против безумия. Озабоченный этим, я позвонил по телефону умудренному опытом секретарю мичиганского медицинского общества доктору Л. Фернальду Фостеру.
- А что эта публикация не уничтожит Фергюсона как врача?
- Глупости говорите, - сказал Фостер. - выступление Фергюсона имело большой успех. Попасть на первую страницу газеты - это лестно и для медицинского общества.
Научный обозреватель газеты Джин Пирсон под лирическим заголовком в детройтской газете «Фри пресс» написала не просто хвалебный, а весьма обстоятельный очерк о клинических исследованиях Джека.
«На прошлой неделе, - так начинался очерк, - доктор Джон Т. Фергюсон сделал одной из тысячи его умалишенных пациенток подарок стоимостью в 23 цента.
Когда она осторожно взяла в руки небольшую стеклянную баночку с двумя золотыми рыбками, разноцветными ракушками и веточкой водоросли, лицо ее залилось румянцем.
- Спасибо, доктор, - тихо сказала она.
Это были ее первые слова за четырнадцать лет молчания».
Конечно, замечательно, что медицинская наука смогла заставить немую сумасшедшую даму заговорить после многих лет молчания. Но не в этом, по-моему, соль эпизода; меня больше заинтересовала роль Джека Фергюсона в этом деле. Как сумел он почувствовать, что парочка жалких двадцатитрехцентовых золотых рыбок поможет вывести эту женщину из-за психического занавеса, за которым она прозябала вне контакта с человеческой гуманностью и добротой? Где Джек обрел свою интуицию, подсказавшую ему, что эти потерянные существа, как будто совсем конченные, остаются все же людьми. На каких путях жизни он познал старую незыблемую истину, что доброта - это могучее лекарство.
Чтобы объяснить внутренний мир Джека Фергюсона, я попрошу вас последовать за мной в его прошлое, сквозь бурные годы его несуразной жизни, когда он узнал то, чему не учат в медицинских колледжах и чего не найдешь в учебниках психиатрии. Процесс подготовки Джека к роли врача для душевнобольных похож на судьбу Эрнста Хемингуэя, который сказал, что лучшая школа для писателя - это несчастливое детство.
Школьные годы Джека напоминают мне обложки журнала «Сэтердэй ивнинг пост», на которых изображаются очень забавные, всегда веселенькие и хорошенькие американские мальчики и девочки. Однако школьные годы Джека напоминают мне эти картинки лишь потому, что совершенно на них непохожи.
Отец его был католиком, а мать методисткой, и каждый из них тянул его по своему пути. Отец служил составителем поездов на железной дороге Монон и чертовски хотел сделать сына паровозным машинистом; и Джек полюбил копоть и грязь железнодорожного депо и шипение пара. Мать мечтала о том, чтобы сын имел более высокую профессию, чем отец, и стал доктором; и Джек разъезжал на старом форде с их домашним доктором, наблюдая, как настоящий домашний врач лечит не только болезнь, но и человека.
В этом заключалось первое серьезное жизненное затруднение Джека: он хотел, чтобы его любили и отец и мать, и всячески старался угодить им обоим. Но разве можно работать на паровозе и в то же время изучать медицину? Этот практический вопрос не волновал Джека. Он воображал, что сможет это делать, потому что с самых ранних лет, когда он носил еще коротенькие штанишки, у него было чувство, что все, за что он ни возьмется, должно ему удаваться.
Джек был, как говорится, парень-непромах. Одиннадцатилетним мальчиком он нанялся рулевым на рыбацкое судно на озере Мичиган. Он заявил капитану, что будет работать без всякого жалованья, если к концу дня ему позволят забирать всю рыбу, которая застряла в петлях сети. Затем с большими корзинами рыбы в обеих руках он возвращался домой и, проходя по улице, непрерывно голосил: «Свежая рыба, свежая рыба». Он приносил домой во много раз больше денег, чем получал бы за свою работу на судне.
В мальчишеские годы Джек обладал не только острым умом, но и дикой энергией. Мать должна еще больше его полюбить - такую задачу он себе поставил. Она должна полюбить его сильнее, чем младшего брата, который был болезненным мальчиком и мочился в постель. Чтобы еще больше подкузьмить брата, Джек два раза в день, утром и вечером, бегал разносчиком газет, а после возвращения из школы работал в аптекарском магазине. Ко всему этому он ухитрялся хорошо учиться в школе.
- Я готов был растоптать кого угодно, чтобы добиться любви к себе, - вспоминал Джек. - Это был первый признак созревавшего во мне сумасшедшего зверя.
Его система воздействовать на мать и завоевывать ее любовь работала, увы, в обратном направлении. В семнадцать лет, получив аттестат об окончании школы, он ушел из родительского дома. На сталелитейном заводе в Гари, скрыв свой возраст -Джек был крупным и плотным мальчишкой, - он ухитрился получить работу подсобного рабочего, надеясь скопить деньги и поступить на подготовительные медицинские курсы Индианского университета. Туго приходилось мальчишке на тяжелой работе с тяжелыми людьми в тяжелом виде промышленности. Но Джек и тут показал свою ловкость. Ничто не могло его остановить.
Начав (это было в 1925 году) с четырех с половиной долларов в день за десятичасовой труд, он, среди бушующей, адской жары мастерских, быстро пробивал себе дорогу; подсобный рабочий, отбойщик, шлаковщик, надсмотрщик, второй помощник, первый помощник. - он достиг наконец своей цели у огня открытых топок: к концу первого года он зарабатывал уже 14 долларов за восьмичасовой рабочий день.
Он научился ругаться на польском, немецком, испанском и литовском языках. Он научился жевать табак, несмотря на то, что это вызывало у него тошноту. Он упражнялся в искусстве глотать сандвичи - ломтик кровяной колбасы с острым желтым перцем - так, чтобы они не лишали его голоса и не вызывали слез на глазах. Он обучал неграмотного поляка основам английского языка, рисуя обломком доломита на полу мастерской короткие слова гигантскими буквами. Люди звали его «козликом» и любили за то, что он не отказывался ни от какой неприятной работы и не переставал улыбаться, когда над ним подтрунивали.
Джек вглядывался в измазанные сажей лица своих товарищей. Хотя большинству из них не было еще и тридцати лет, многие из них к концу смены выглядели шестидесяти-семидесятилетними. А Джек был неглупым парнем. В 1926 году он любовно с ними распрощался и поступил на подготовительные медицинские курсы Индианского университета. Что могло его остановить?
Потребовалось целых четыре года, чтобы пройти двухлетнюю программу обучения на подготовительных курсах. Работая на заводе, он скопил приличную сумму денег, но оказалось, что денег нужно гораздо больше - на всякие лабораторные занятия и дорогие учебники. Отец мог помочь ему только тем, что устроил его кочегаром на железную дорогу Монон. И Джеку пришлось совмещать работу на паровозе с университетскими занятиями. В 1929 году он был готов для поступления в университет. Теперь ему уж ничто не может помешать.
Он не собирался жениться до получения врачебного диплома, но женился, и это было неплохо, потому что жена его тоже работала. Через год у них родилась девочка. Он взял сверхурочную работу на железной дороге, пытаясь в то же время закончить первый курс медицинского факультета. Но тут он вывихнул себе колено и с ногою в гипсе не мог уже работать на паровозе.
Ему пришлось оставить университет, не закончив даже первого курса обучения.
- Энергии у меня было больше чем достаточно, - вспоминает Джек. - Я был напористым парнем. Но если я наталкивался на препятствие, я не стремился прорваться сквозь него или обойти его. Я поворачивал обратно и брался за что-нибудь новое.
Наступили годы большой депрессии в стране, и, несмотря на помощь отца, Джек был уже не способен проработать в должности кочегара достаточный срок, чтобы сделаться паровозным машинистом. И тут все пошло к чертовой бабушке, как выразился Джек.
Кто мог хоть на дайм заключить пари, что Джек когда-нибудь станет доктором? Он остался на мели с женою, с ребенком, и все его мечты...
А какой пример показал ему их домашний врач, тот самый «док», который возил его с собой на стареньком форде! Как он был чуток к каждому больному, видя в нем не только пациента, но и живого человека. Однако доктор и сам был человеком и попал в какую-то очень серьезную беду. Решив покончить жизнь самоубийством, он самым тщательным образом анестезировал себе оба запястья впрыскиванием новокаина. Затем стал у ванны, наполненной водой и вскрыл себе кровеносные сосуды на обеих руках лезвием безопасной бритвы. Немного хлопот причинил он людям, убиравшим за ним. Вот это человек, мрачно раздумывал про себя Джек.
