К удивлению и удовольствию Джека, пилюли подействовали не хуже ледового топорика. Они успокоили даже нескольких безумцев, которым не смог помочь и ледовый топорик.
Как раз в это время мой друг доктор Фредерик Ф. Ионкман, вице-президент фармацевтической фирмы Сиба в Саммите, штат Нью-Джерси, рассказал мне, что химикам Сибы удалось выделить чистый кристаллический продукт из желтого порошка раувольфии, пагаль-ка-дава, индийского снадобья против безумия. Фриц был взволнован. Это кристаллическое вещество можно было без всякого риска вводить людям внутривенно или внутримышечно. Создавалось впечатление, что в этих кристаллах действительно таится какая-то специфическая сила против безумия. Ни Фриц, ни я ничего еще не слыхали о Джеке Фергюсоне, но Фриц рассказал, что поразительное действие раувольфии было установлено докторами Робертом Г. Носэ, Давидом Б. Уильямсом и Вальтером Рапа-портом из больницы Модесто в Калифорнии. Это было подтверждено также доктором Натаном Клайном в Рок-лэндской больнице в Нью-Йорке.
Чистый алкалоид раувольфии получил химическое название «резерпин». Он имеется уже на рынке под торговой маркой «серпазид» рассказывал Фриц.
- Отличительным свойством серпазила является его успокоительное действие на возбужденных больных, - объяснял Фриц. - Но в противоположность барбитуратам, как, например, фенобарбиталу, он не погружает их в сонливое состояние.
Я подходил все ближе и ближе к Джеку Фергюсону, хотя никто из нас этого еще не знал.
- Не пришлете ли мне немножко этого серпазила? Я хочу испробовать его на самом себе, - сказал я Фрицу Ионкману.
Зная меня как неисправимого «самоэкспериментатора», пробующего на самом себе каждый новый витамин, гормон или антибиотик, Фриц улыбнулся.
- Разве вы ко всем вашим прочим немощам еще и сумасшедший? - спросил он.
- Если мое сумасшествие еще официально не зарегистрировано, то вы ведь знаете, что я человек неспокойный, - сказал я.
Таким образом, благодаря любезности Фрица Ионк-мана, который был так снисходителен к моим псевдонаучным затеям, в 1954 году я начал благоговейно принимать серпазил в крошечных дозах, считавшихся тогда безопасными, по одной десятой миллиграмма в день. Эффект этого эксперимента можно было назвать медленной революцией. Казалось, действительно подходит конец моему вечному неспокойствию. Исчезла вспыльчивость и нетерпеливость. Через несколько месяцев Рия и мои близкие друзья стали поговаривать об изменении личности. Они уже не слышат моего прежнего дикого «го-го-го». Я сам чувствовал, как мой внутренний враг - беспокойство постепенно затихает и уступает место тому, что больные Уилкинса определяют словами: «Теперь мне на все наплевать». По истечении нескольких месяцев, строго придерживаясь все той же маленькой дозы серпазила - по одной десятой миллиграмма в день, я пришел к новому со-« стоянию, которого за шестьдесят четыре года жизни никогда не испытывал, и это состояние не сулило мне ничего хорошего...
Это была летаргия. Меня перестали волновать не только маленькие неприятности и неудачи. Я стал безразлично относиться ко всему на свете. Я стоял на грани того, что индусские мистики называют нирваной. Но, интересно отметить, это отнюдь не было сонливостью. Я отлично сознавал, что со мной происходит, но меня это не трогало. Затем летаргическое состояние перешло в настроение, которого, откровенно сказать, я испугался. Я становился угрюмым.
Это была серпазиловая депрессия.
Когда я сообщил об этом Фрицу Ионкману, он был озадачен и расстроен.
- Мы иногда наблюдали серпазиловые депрессии, но не от таких маленьких доз, какими вы пользуетесь.
Я бросил принимать серпазил, и в течение нескольких дней моя угрюмость, и летаргия, и безразличие ко всему на свете, и удивительное спокойствие духа исчезли, а через пару недель стали появляться признаки моего старого беспокойства. Я вернулся к тем же маленьким дозам серпазила - и весь этот печальный цикл повторился в том же порядке. Это означало конец всяким надеждам. Я не мог получить успокоения и одновременно оставаться активным. А мне уже стукнуло шестьдесят пять, и по ночам меня одолевал страх, что моя вечная возбужденность - которая, во всяком случае, подхлестывала мою энергию - постепенно перерождается в нудную, беспричинную старческую брюзгливость.
Но тут пришла помощь. Это опять была химия. Я навеки сохраню уверенность, что это была рука судьбы, и никогда не перестану ее благодарить. Ко мне заехал Фриц Ионкман. Это было летом 1955 года, к концу моей второй серпазиловой депрессии.
- В больнице Траверз-Сити работает один парень, у которого есть чем вам помочь, - сказал Фриц.
- Что вы этим хотите сказать? - спросил я скептическим тоном.
- Несколько месяцев назад мы послали ему новое лекарственное средство, аналептическое.
- Что именно?
- Это стимулятор, - ответил Фриц. - Действует, как бензедрин или декседрин, только мягче. Это будильник, - продолжал Фриц. - Он будит физическую и умственную энергию, но не бросает вас в нервную дрожь.
- Это только усилит мое неспокойствие, - протестовал я.
- Да нет же, нет, - сказал Фриц с широкой улыбкой. - Доктор Джон Фергюсон - этот парень в Траверз-Сити - считает, что новое средство противодействует серпазиловым депрессиям. Но оно не снижает успокоительного действия серпазила. Он и вправду кое-чего добился. Вы бы посмотрели, как эта новая комбинация преображает умалишенных-хроников.
- А безвредно оно? - спросил я.
- Вот то-то и удивительно, - сказал Фриц.
- Могу я попробовать это на себе?
- Почему же нет?
Так я пришел к встрече с Джеком Фергюсоном.
Глава 4
Его метод - любовь.
Доктор объясняет, как лечить сумасшедших.
Под этим заголовком круглое лицо Джека Фергюсона невинно улыбалось на первой странице детройтской газеты «Фри пресс», выпущенной в воскресенье 11 марта 1956 года. Ну, теперь он пропал, подумал я. Как врач он погиб окончательно. Среди докторов считается грубым нарушением этики, если их товарищ по работе - особенно такой незаметный врач, как Фергюсон, - занимается саморекламой. Я уже представлял себе, как врачи с ним здороваются:
- Доброе утро, доктор. Мы видели ваше объявление в газете.
Это грозило ему полным крахом.
Два дня назад Джек сообщил аудитории из трехсот мичиганских врачей, что они в своей частной практике могут отныне применять комбинацию новых лекарств в сочетании с нежной любовной заботой для лечения больных с ненормальным поведением. В больнице Траверз-Сити, где больные находились под строгим надзором его остроглазых сестер-надзирательниц, он изо дня в день развивал и совершенствовал свой метод лечения. Но здесь, на собрании, он говорил домашним врачам лишь о том, что если они будут лечить психически больных в своих частных кабинетах, то смогут наполовину сократить число направлений в больницу.
Я наблюдал за его аудиторией. Создавалось впечатление, что Джек завоевывает симпатию и признание. Слушатели сидели тихо. Такое пророчество об открывающихся для них новых возможностях было чем-то неслыханным в анналах медицины. Любопытно, что на лицах слушателей не было и тени недоверия. Это пророчество нисколько не ущемляло их интересы. Они внимательно слушали.
Фергюсон открыто признавал, что бывают и неудачи с новыми нейрохимическими средствами; сами по себе они не показывают таких чудес, как уколы пенициллина при воспалении легких. Новый вид лечения, который он предлагает им испробовать на своих ненормальных пациентах, настолько прост, что не требует даже объяснений. Это тоже расположило к нему врачей, потому что они привыкли слушать такие вещи, которые самим докладчикам часто бывали непонятны.
- Новый метод лечения заключается не в одних только лекарствах, - спокойно продолжал Фергюсон, - его невозможно уложить в точную диаграмму. В придачу к медикаментам - в этом вся суть - надо дать чуточку ласки, порцию любви к человеку - все это смешивается и поручается заботам самого лучшего персонала в мире.
Так он охарактеризовал своих надзирательниц в больнице Траверз-Сити; они работают совершенно так же, как и все домашние врачи, а присутствующие знают, что это значит.
Новый вид лечения? Это похоже на рецепт, как свао-ганить бабушкин пирог. Может быть, это и практично, но как трудно передать это искусство другим. Атмосферу собрания можно было охарактеризовать как озадаченное внимание. Джек предлагал нечто совсем новое; это была смесь химии с моралью. Это было так легко и в то же время так трудно для них, простых домашних врачей, взяться за грандиозную задачу избавления своих умалишенных от сумасшедшего дома. Этот вопрос висел в атмосфере собра- • ния. Если план практически осуществим, он означает потрясающий успех для частнопрактикующих врачей. Когда собрание кончилось, доктора столпились вокруг Джека и благодарили за интересный доклад.
