Ничего не зная о знаменитом сборнике, только что опомнившись от ужаса собственного умственного помрачения, Джек Фергюсон в начале пятидесятых годов превратился в нейрохирурга, вступив в бригаду, которая вонзалась копьями и энергично орудовала в лобных долях мозга буйных сумасшедших. Тут-то Джек и понял, что независимо от диагноза болезни единственное, к чему они стремились, - это изменить поведение больных.
Этого и только этого хочет добиться Джек в Траверз-Сити, когда лечит своих тяжелейших больных новыми лекарствами, регулирующими поведение, плюс нежная любовная забота.
Что такое безумие? В словаре говорится, что это не столько медицинский, сколько социальный и юридический термин, означающий такое положение, когда больные не могут пользоваться свободой действий из-за ненадежности их поведения. Что представляют собой такие психозы, как шизофрения, дающие картину полного безумия? ' В медицинском словаре говорится, что это особенно глубокие, далеко зашедшие и затянувшиеся расстройства поведения.
Знаменитый научный сборник представляет ясное доказательство того, что, несмотря на добросовестную работу многих умных и проницательных людей, их наука еще не совершенна и не может объяснить, что лежит в основе ненормальной умственной деятельности. Если психическая болезнь - это нечто большее, чем ненормальное поведение, вся беда в том, что это «большее» остается пока неизвестным.
Насколько просто представление Джека о психической болезни как о расстройстве поведения, настолько же проста его лечебная тактика. Нужно только уговорить этих несчастных, жалких, больных людей восстановить нормальное поведение. А что значит «нормальное»? Словарь объясняет, что это поведение, не внушаемое умственным расстройством, не являющееся безрассудным или невротическим. Фергюсон определяет это более ясно. Быть нормальным - значит держать в порядке свое умственное и моральное хозяйство, чтобы легко и счастливо жить с самим собой и с другими людьми. Тут-то он меня и поддел. Как раз на это я лично был не способен.
Если бы мне предложили подытожить в одном слове весь ход моей умственной и эмоциональной жизни, мне было бы легко ответить. Кипение - вот ответ. Друзья называют это энергией, но они неправы. Если даже это энергия, то она нехорошего свойства. Это - нетерпеливость, вечное возбуждение, смятение чувств; это - постоянное беспокойство, постоянное внутреннее волнение. Когда оно во мне закипает, едва ли можно назвать его неврозом; тогда оно протекало бы мягче и слабее. В основе своей это одно из «глубоких и далеко зашедших расстройств». Это - психоз. В моменты худшего своего проявления он выражался в дикой, неуправляемой чувственности, сменявшейся приступами пламенной, ненасытной умственной активности. В начале тридцатых годов, чувствуя себя припертым к стене, я вынужден был обратиться за консультацией к умному и чуткому психиатру, доктору Джорджу Карби из Нью-Йорка. Этот приятный и корректный врач вытянул из меня все, что грызло меня внутри, что делало меня подчас дикарем, пренебрегающим правилами общественного приличия, стоящим на грани социальной безответственности. Доктор Карби записывал, а я сидел и думал, не послужит ли моя откровенная исповедь основанием для отправки меня в сумасшедший дом. Нет, пилюль от моего буйства он не мог мне предложить. Но он помог мне заглянуть в самого себя со стороны. Он показал мне, что единственной надеждой, единственным моим лекарством является любовь, мудрость, терпение и преданность моей жены и друга Рии.
«Как вы его выносите, как вам удается справляться с ним?» - вечно спрашивали Рию ее друзья.
Это одному богу известно. Но Рия вырвала меня из большого мира и поселила у голубых вод озера Мичиган, и здесь в продолжение двадцати четырех лет она заведовала тем, что может быть названо больницей для одного человека. Здесь началось мое медленное, постепенное, а подчас и бурно протекавшее выздоровление. Рия - любящая нежная, обаятельная - наблюдала за ним. Тяжелая физическая работа в лесу с поперечной пилой и обоюдоострым топором, длительные прогулки в дюнах и на побережье, жгучая ласка холодного прибоя мичиганских вод - все это помогало лечению. Конечно, тут играло роль и естественное остывание пыла у стареющего человека. Доброе внимание моих научных и медицинских друзей - лучших людей, чем я, - веривших в ценность моей работы, способствовало выздоровлению.
Но угольки зла, хотя и заглушённые, продолжали тлеть. В особенности беспокойство и возбужденное состояние психики - это еще оставалось.
В начале пятидесятых годов начала развертываться цепь событий, которая неизбежно должна была привести меня к встрече с Джеком Фергюсоном. По линии своей репортерской работы я заинтересовался появлением в США нового лекарственного вещества. Это измельченный корень индийского кустарника с ярко-зелеными листьями и бледно-розовыми цветами. Его ботаническое название - Rauwolfiaserpentia. Индусы называют его пагаль-ка-дава. Сотни лет уже этот корень свободно продается на базарах, как лекарство против умственного расстройства. Нечто совершенно ненаучное. Настоящее народное средство. Но, по-видимому, не без каких-то особых свойств.
Сообщают, например, что Ганди - святой Махатма - постоянным жеванием корня раувольфии обрел нужное ему спокойствие, после чего турнул британцев с такой неистовой силой, что они ушли без боя, вернув Индию индусам.
В 1950 году доктору Роберту У. Уилкинсу из Бостона, штат Массачусетс, попалась на глаза статья врача-парса доктора Рустам Джаль Вакила, указавшего, что корень раувольфии в порошкообразном виде хорошо действует при повышенном кровяном давлении. Уилкинс, блестящий и тонкий клинический исследователь, не проявил в данном случае обычного американского снобизма в науке и не отнесся пренебрежительно к доброму совету с «невежественного» Востока. В своей клинике, в бостонской больнице имени Эванса, Боб Уилкинс подтвердил солидность открытия врача-парса. Это вызвало целую революцию в лечении угрожающей формы гипертонии. Это послужило основой для медицинской славы скромного Боба.
Помимо снижения кровяного давления, Уилкинс установил, что раувольфия обладает еще другим целебным качеством. Для гипертоников считается характерным, что повышенному кровяному давлению обычно сопутствует и психическое возбуждение. Действие раувольфии на бурные эмоции у некоторых больных привело в изумление Боба Уилкинса, консервативного исследователя Гарвардской школы.
«Всестороннее улучшение их состояния было настолько заметным, что, слушая их, я, как лечащий врач, даже смущался, - рассказывал Боб. - Они в лирических тонах говорили мне о чувстве полного внутреннего покоя после приема раувольфии».
В современной медицине слово «лирический» звучит противоположностью слову «научный», и это, естественно, беспокоило Боба. Но все же раувольфия была интереснейшим лекарством.
- Что же, к примеру, говорили вам больные? - спросил я.
- Чего только они мне не говорили, - со вздохом ответил Боб. - Вот что они непрерывно повторяли: «Никогда я не чувствовал себя так хорошо»... «Я годами не испытывал такого блаженного состояния»... «Это то, о чем я мог только мечтать»... «Я никогда не смогу вас отблагодарить за это»... «Меня больше ничто не беспокоит»... «Теперь мне на все наплевать».
Но это чудесное самочувствие больных сразу исчезало, как только он отменял раувольфию, и настолько эффектно возвращалось, когда он возобновлял ее, что Боб в конце концов вынужден был им поверить. И это успокоительное действие раувольфии отмечалось не только у гипертоников, но и у других чувствительных и беспокойных больных, у которых кровяное давление не было повышено.
Хотя это и выходило за рамки его научной специальности, Боб Уилкинс проявил подлинное профессиональное мужество и обстоятельной научной статьей завоевал вто-оичное признание своей медицинской славы.
«Я сообщил многим психиатрам и другим специалистам интересующимся психотерапией, что раувольфия в форме пилюль является хорошим психотерапевтическим средством», - писал Уилкинс.
Это придвинуло меня еще на шаг к моменту встречи с Джеком Фергюсоном. Джек прочитал статью Уилкинса. Это было в 1954 году - до Траверз-Сити, - когда Фергюсон увлекался еще операциями лоботомии, врываясь инструментом вроде ледового топорика в мозги неистовствовавших больных в Логэнспортской больнице, штат Индиана. Джек чувствовал отвращение к этой свирепой операции. На одной группе буйных сумасшедших Фергюсон попробовал пилюли раувольфии, оставленные в больнице как образцы агентом фармацевтической фирмы.
К удивлению и удовольствию Джека, пилюли подействовали не хуже ледового топорика. Они успокоили даже нескольких безумцев, которым не смог помочь и ледовый топорик.