– От языка.
Пафнутий стал белым. Царь и слуга, нарушая традиции и дворцовый протокол, напряженно смотрели друг на друга. Рамзес знал, что сейчас может быть все что угодно. Но он не был готов к худшему.
Наконец Пафнутий произнес:
– Все будет так, как желает твое Величество.
Рамзес смотрел, как, слегка шатаясь, Пафнутий шел к воинам на ходу отдавая им приказ выносить тела.
Утренняя прохлада освежала, отгоняя видения страшной ночи. На горизонте появились первые лучи солнечной ладьи Ра. Жизнь пробуждалась, цветы раскрывали свои бутоны, птицы чистили перья, над головой мягко шелестели пальмовые листья. Все живое готовилось к торжественному приходу Ра.
Рамзес устало всматривался вдаль. Он пытался различить очертания своей будущей жизни, своего царствования. Каким оно будет?
* * *
Я не вижу, но я чувствую, что Пафнутий рядом.
Его руки нежно и осторожно начинают одевать меня.
Он готовит меня к встрече с Ра. В царстве мёртвых.
И мне хочется рассказать ему, что это обман, что Вечности нет. А есть только могила и кости.
Но я уже не могу сказать ни одного слова.
Затем Пафнутий красит мне лицо, затеняет веки, удлиняет внешние уголки глаз, втирает в щеки красную охру. За краской он пытается скрыть следы отравления.
Я вздрагиваю.
Пафнутий нежно проводит кончиками пальцев по моей щеке.
И, что-то капает мне на лицо. Он плачет.
Я проглатываю ком в горле, и стараюсь пошевелиться, сделать хоть одно движение.
Но Пафнутий крепко берёт меня за руки.
Он настолько уверен в моей любви, что ему не нужны даже слова.
О, эта боль. Эта невыносимая боль, это тяжёлое прощание с жизнью, когда хочется жить и жить!
Чей-то тихий голос шепчет:
– Вечноживой, номарх прибыл.
Ипполит подходит нарочито громко, с шумом опускается на колени.
В его словах искренность и сожаление.
– Вечноживой… – он запинается, он не знает, как связать ту весть, что он принёс мне с милостью богов, – Вечноживой… Сегодня утром, наследник трона Рамзес, был найден мёртвым. Он вскрыл себе вены.
Да, он честный, и я никогда в этом не сомневался.
– И… супруга нашего великого царя, владыки мира, также найдена мёртвой. Она… перерезала себе горло.
А вот сейчас он поступится своей честностью. Он скажет ложь, которая и станет официальной версией.
– Видимо смерть любимого сына, произвела на неё такое сильное впечатление.
Я доволен собой.
Я умею ломать людей.
Ипполит будет жить в муке и подозрениях.
Это не месть.
Это моё развлечение перед смертью.
Ипполит шумно удаляется.
А ведь у него был выбор, да его пресловутая честность оказалась слишком слабой, перед величием и почестями быть визирем фараона, сына солнца Амона-Ра.
Я чувствую, как слуги осторожно поднимают меня и выносят на террасу.
Я больше никогда не увижу Нил.
Тоска…
Птичьи крики разрывают мне сердце.
Как их много сегодня…
Ах, если бы увидеть…хотя бы небо…
Ничего, скоро я всё забуду.
А если нет? Если и мёртвому мне будут чудиться птичьи крики?
Я судорожно глотаю воздух.
Я опять в беде.
Всё забыть! Быстрей бы всё забыть!
Нил, солнце, небо, птиц, пески, Мефиса.
Мефис…
Где ты, мой мудрый Мефис?
И мне кажется, будто бы его лицо склоняется надо мной.
Боль обрушивается на тело.
Провал.
Конец.
* * *
Мое самое прекрасное наваждение, имя которому – жизнь, прошло.
Пленительное наваждение…
Сладостное, заманчивое…
Я оборачиваюсь, чтобы в последний раз увидеть расписанные стены.
Вот Кала с детьми. А это я, на боевой колеснице, ни у кого больше нет такой. Моя армия, жрецы, роскошные, дворцовые сады.
Наваждение…
Слепое и опасное…
Когда Тутмос взойдёт на престол, он прочтёт мою рукопись. Может быть, она и убережёт его от ошибок.
Но…
Его жизнь – тоже наваждение.
И расплачиваться за мои грехи, придётся ему.
Прости меня, Тутмос.
Я поворачиваюсь лицом к небу, к улетающим птицам, к иной жизни. И вздохнув полной грудью, отрываюсь от мозаичного пола террасы.
Опьяняющая свобода встречает меня.
Всю жизнь я искал свободу. Я даже верил, что обрёл её. Но теперь я знаю, что свобода на земле – мираж, здесь слишком много людей и создаваемых ими условностей.
А небо…
Лишь ветер.
Только ветер.
И полёт…
Вдалеке мелькают белоснежные одежды Мефиса.
Я стараюсь догнать его.
Догнать белые крылья улетающей птицы.
А следом за мной мчится верный Пафнутий.
Это ложь, что после смерти нет боли и тоски.
Это с тобой вечно.
Смерть, самая большая мудрость природы. Она примиряет тебя с твоим предназначением.
В жизни ты слишком жаждешь борьбы. Тебя давит жажда власти и честолюбие, ты раб своих желаний.
Теперь всё это закончилось.
Наконец-то.
Я взмываю всё выше и выше.
Моё естество, моя суть расплывается, ускользает от меня самого.
И вскоре после меня ничего не остается.
