– Наверное, можно и так сказать, но леди Анна не была здесь счастлива. Никогда. Ей никогда не нравились болота, уединение. Она скучала по Америке. Конечно, лорд Ливингстон пытался сделать ее счастливой. – Девушка указала на окно. – Он привозил всевозможные растения, деревья и кусты, какие только можно себе представить. И редкие. Надо было видеть, как тут дефилировали садовники с цветами из дебрей амазонских лесов. – Она вздохнула. – И этот сад… Лорд Ливингстон помог ей отыскать все камелии. Боже, как она любила камелии! Когда дело касалось сада леди Анны, никакие траты не принимались в расчет. Но знаете, он все равно не мог сравниться с ее садом в Америке. – Сэди кивнула своим мыслям. – Никогда не забуду ее лица в дни, когда она получала оттуда письма. Можно было подумать, что у нее вот-вот разорвется сердце.
– И она никогда не ездила домой?
Девушка покачала головой:
– Леди Анна была из богатой семьи. Насколько я знаю, его светлости нужно было состояние, чтобы сберечь это поместье. А ее отец хотел, чтобы она жила как можно дальше от Чарлстона.
– Почему?
– Поговаривали, что она влюбилась в парня, который был беден. Они не могли быть вместе. Поэтому ее послали в Англию. Но лорд Ливингстон не понимал, что нельзя держать жену, живую женщину, под замком. Даже в компании редчайших цветов. Она тосковала по жизни в Чарлстоне, но лорд Ливингстон и слышать об этом не хотел. А когда родились дети, ее приговор был подписан. Она уже не могла уехать. И, думаю, это ее и сломило.
– Неудивительно, что дети так горюют, – сказала я, качая головой. – Сколько им, наверное, пришлось пережить!
Сэди кивнула.
– Ты говоришь, ее нашли в саду?
– Да. В то утро между ней и его светлостью произошла ссора. Тяжелая ссора. Я знаю, потому что скребла полы рядом с гостиной. Леди Анна выбежала, и я видела, что она плачет. Она попила чай на террасе с этим ужасным садовником мистером Блитом, а потом отправилась на прогулку в сад. Там ее вечером и нашли.
– Что же случилось? – с волнением спросила я.
– Никто не знает, – приглушенным голосом произнесла Сэди. – Но мне никогда не нравилась вся эта история. Его светлость немедленно уволил мистера Блита. – Она вздохнула. – Одному Господу известно, что произошло в этом саду. Бедная леди Анна, она…
– И на этом все, Сэди, – из дверей послышался голос миссис Диллоуэй.
Как долго она там стояла? Ни я, ни Сэди ее не заметили.
– Да, мэм, – быстро ответила девушка, покраснев. – Я только рассказывала мисс Льюис о…
– Да, я знаю, что вы обсуждали с мисс Льюис – то, о чем ты не должна говорить. А теперь тебе пора начинать уборку. Пора собирать белье для стирки. Пожалуйста, займись этим.
– Да, мэм, – сказала Сэди, вскакивая.
Миссис Диллоуэй неодобрительно посмотрела на меня и повернулась на каблуках.
Позднее в зале для прислуги (на самом деле это был совсем не зал, но так называли людскую; там вдоль одной стены стоял длинный стол со скамьей, а вдоль другой – ряд стульев) Сэди спросила:
– А как там, в Америке?
– О, я бы сказала, прекрасно, – ответила я.
– Я всегда недолюбливала американцев, – сказала миссис Марден, бросив на меня взгляд. – Но мне нравится их акцент. У леди Анны было такое же произношение. – Кухарка нахмурилась, словно вспомнив что-то неприятное. – Насколько я поняла, в Америке не едят рагу?
– Простите, я не совсем вас понимаю, – встревожилась я.
– Сегодня ты почти не прикоснулась к обеду, – усмехнулась она.
– Извините, у меня как-то нет аппетита с тех пор, как я покинула дом.
Кухарка была крупная: рослая и полная. У нее была короткая стрижка, а когда она улыбалась, что случалось не часто, был виден ее кривой передний зуб.
– Если тебе не нравится моя стряпня, можешь так и сказать. Нечего ходить вокруг да около.
– Я вовсе не это хотела сказать, мэм, – вспыхнула я и, чтобы оправдаться, указала на хлебную доску на столе. – У вас прекрасная выпечка.
Миссис Марден удивленно изогнула брови.
– А тебе-то откуда знать?
– Я разбираюсь в выпечке. Я выросла в булочной.
– Боже, боже, – проговорила она, словно мое замечание подлило масла в огонь. – В Ливингстон-Мэноре поселилась дочка пекаря.
Миссис Диллоуэй прокашлялась.
– Миссис Марден, возможно, она сумеет дать вам несколько дельных советов по поводу ваших лепешек.
Усмехнувшись, кухарка вернулась к своей миске.
В дверях зала для прислуги появился большой мужчина с темными волосами и выпирающим кадыком. Он был так высок, что ему пришлось наклониться, чтобы войти. Он остановился у раковины у окна, чтобы помыть руки, прежде чем сесть за стол. Ища мыло, он встретился со мной глазами, но, не улыбнувшись, отвернулся. С его рук потекла грязноватая вода.
– Мисс Льюис, это мистер Хэмфри, шофер лорда Ливингстона, – представила его миссис Диллоуэй, когда он сел и начал есть, помогая себе куском хлеба. – Мистер Хэмфри, мисс Льюис – наша новая няня.
Он кивнул и спросил:
– И что вы думаете о них?
– Простите? – не поняла я.
– О детях, – пояснил он, твердой рукой намазывая маслом толстый ломоть хлеба. Под ногтями у него оставалась грязь, которую не удалось выскрести.
– Ах да. Я надеюсь, они привыкнут ко мне после всего, что им пришлось пережить.
Жуя, он пробурчал что-то невнятное.
– Следите за старшим, – сказал шофер, когда приступил к чаю. – Говорю вам: это просто черт с вилами.
– Не знаю, пока я бы так не сказала.
– Говорите, что хотите, – хмыкнул он, – но этот мальчишка – воплощение дьявола.
– Мисс Льюис, – вмешалась миссис Диллоуэй, – мистер Хэмфри просто сердится, полагая, что это Эббот проколол ему шину на прошлой неделе.
– Что заставляет вас думать, что это сделал он?
Мистер Хэмфри откинулся на спинку стула.
– Я узнаю виновного по лицу. К тому же вы, наверное, видели его ухмылку, когда мне пришлось поставить на шину заплатку.
– Возможно, вы неправильно его поняли, – сказала я. – И его братьев, и сестер тоже. В конце концов, они ведь недавно потеряли мать.
В помещении воцарилась тишина, и я ощутила, как мои щеки покраснели.
– Мисс Льюис, – начала миссис Диллоуэй, – если у вас нет аппетита, почему бы мне не показать вам дом?
Я кивнула:
– Это было бы здорово. Спасибо.
Мы поднялись по лестнице и миновали дверь в фойе. Миссис Диллоуэй сразу подошла к золоченому канделябру на дальней стене и потерла его рукавом.
– Ох уж эта Сэди! – буркнула она. – Вечно забывает про эти штуки. – Домоправительница сделала шаг назад, рассматривая канделябр, и нахмурилась. – Лорд Ливингстон не любит, когда на предметах заметны отпечатки пальцев.
Я оглядела фойе, занимавшее по высоте все три этажа. Стены были обшиты резными деревянными панелями и украшены картинами, изображавшими конные прогулки, охоту на лис и другие сцены из жизни помещиков прошлых веков. Мне вдруг вспомнился Десмонд, и я подумала, что он, наверное, вырос в подобном доме.
– Неплохо, а? – с гордостью проговорила миссис Диллоуэй.
– О да, – ответила я.
– Помню мой первый день здесь. Тогда я подумала, что в жизни не видела ничего прекраснее.
– Понимаю, – в восхищении согласилась я. – Это так не похоже на места, откуда я приехала.
– Вы полюбите это место, как полюбила его я, – доверительно произнесла домоправительница.
Я посмотрела на портрет сурового мужчины с собакой у ног и подумала о папе с его простой улыбкой и розовыми щеками.
– А мистер Ливингстон, хм, то есть лорд Ливингстон, какой он?
Миссис Диллоуэй с нежностью посмотрела на портрет.
– Он сложный человек. Он…
Передняя дверь распахнулась, и в фойе ворвался большой желтый лабрадор. Его светлую шерсть покрывал толстый слой грязи. Пес завилял хвостом и положил к моим ногам резиновый мячик. Через мгновение робко появились Эббот и Николас в заляпанных грязью штанах.
– Мистер Эббот! Мистер Николас! – возмущенно воскликнула миссис Диллоуэй. – Где вы были?
– Мы просто вывели Ферриса на прогулку в розовый сад, мэм, – ответил старший из братьев.
– Мальчики, ваш отец запретил это, – продолжала домоправительница. – Почему вы не слушаетесь?
– Это все Феррис, – сказал Николас. – Он убежал. И нам пришлось преследовать его.
Миссис Диллоуэй сняла с рубашки Эббота розовый лепесток, приставший туда вместе с грязью. Для розы он казался слишком большим.
– Вижу, вы были со мной не вполне искренни, – проговорила она, рассматривая лепесток. – Вы снова были у камелий?
У камелий.
Мальчик виновато кивнул.
– Мистер Эббот, вам двенадцать лет. Вы лучше меня это знаете. Живо наверх и принять ванну. И вы тоже, мистер Николас. Времени как раз хватит, чтобы помыться и до ужина убрать в фойе. Вам очень повезло, что у мисс Льюис и у меня такое доброе сердце и мы не сообщим об этом вашему отцу. А теперь поторопитесь!
Мальчики взлетели по лестнице наверх, и миссис Диллоуэй вздохнула.
