С соседней крыши за ними наблюдала похожая на монахиню старушка в черном чохто.
– ГьурчIами! [55] – обратилась к ней Чамастак на аварском. В ответ старушка охотно заговорила и, расспросив подробно про всех девушек, кто они и чьи, и откуда приехали, сообщила, что Урузмы сегодня не было с раннего утра.
Постояв в нерешительности, девушки отправились назад. Бика обиженно шла впереди, теребя свои пайетки, когда прямо перед ней на землю повалился осел и стал с ревом вертеться спиной в пыли. Бика пронзительно взвизгнула.
– ГIабдал [56] , – крикнула Чамастак.
– Чего? – не поняв ругательства, спросила Бика, еще не отойдя от испуга.
Эльмира засмеялась:
– Пойдемте еще поищем Урузму. Может, она на кладбище?
– На кладбище ей сейчас нельзя, – ответила Чамастак, – нет ее там.
– Значит, в поле все-таки, – упрямо настаивала Эльмира. – Вон они, ходят.
И указала на гору.
Приложив ладонь козырьком ко лбу, Наида увидела, как по горным тропкам спускаются две маленькие согнутые женские фигуры с огромными стогами сена на спинах.
– Это Абасиляй и Каримиляй, – сказала Чамастак, прищурившись. – Это не Урузма.
– Ой, пойдемте тогда назад, – заныла Бика, стряхивая с юбки поднятую ослом пыль.
– Да, – согласилась Эльмира. – Только надо через магазин пойти. Вдруг она там.
– А дети у нее есть? – неожиданно спросила Наида.
– Нет. И братьев-сестер тоже нет. Ее отца убили, когда она родилась только.
– Кто убил?
– Двоюродный брат. Урузмин отец же есть, он был ученый человек. Коран знал. Он себе в доме даже дырку сделал в стене, высовывал оттуда голову наружу и так читал Коран, чтобы светлее было. А уши глиной залеплял, чтобы шум не мешал. Ну вот, это, и когда умер его дядя, ему предложили ясин читать и другие молитвы на могиле. Несколько ночей он должен был на кладбище ночевать. А двоюродный брат его тоже немножко знал Коран и тоже хотел читать, но его алимы не пускали, потому что он был нечистый. Ему только пятнадцать лет было – из-за этого. И, это, один раз даже подрались они двое на могиле. Но тут голос из могилы раздался и остановил их. Урузминому отцу от души завидовали, потому что он был ученый. Начали эти враги натравливать на ученого этого пацана, двоюродного брата. И мальчик его убил, в конце концов. Воткнул нож и побежал через все село прятаться у врагов.
– И судили его?
– Судили, только семья Урузмы мстить не стала. Маслиат [57] сделали. Он в село вернулся через три года, надел белую простынь и пошел к Урузминой матери и братьям. Лег на землю, положил ей в руки нож и говорит, типа, я твой къурбан [58] , убей меня. Но она его простила.
Девушки дошли до магазинчика, у которого стояла высохшая золотозубая женщина с завернутой в лепешку халвой – даром для соболезнующих.
– Яхарай ? [59] – обратилась к ней Чамастак, и они, отойдя в сторонку, заговорили на аварском.
– Вай Алла-а-а, как мне надоело здесь, – протянула Бика, доставая мобильник и вертя его в руках.
– Фотки покажи, – подскочила к ней Саида. – Аминка здесь какая красотка! Ма́мина!
– Субханаллах [60] , красивая, – согласилась Бика.
– Уя, это Баришка, что ли, из педа? – спросила Эльмира, тоже взглядывая на экранчик изящного телефона.
– Да, это мы фоткались, когда мелирование модно было.
– А ты что с ней общаешься? – возмутилась Эльмира, задирая смуглые руки. – Ее знаешь, как на телефон засняли? Я сама всю запись не видела, но у всех пацанов этот ролик есть. Русик мне даже кусочек показывал, где она в парке голая сидит, лицо прячет.
– Да ты что! – поразилась Бика. – Это из-за этого она в Кизилюрт переезжает?
– Ее там тоже не оставят, – усмехнулась Наида.
В это время подошла Чамастак и, оглядываясь на удаляющуюся золотозубую женщину, заговорила:
– Родственница наша, в то село, наверху, замуж вышла. Тяжело, говорит. Света-воды нет. Шесть детей у нее, а еще четыре умерли без врачей. Она назад, домой пошла. До вечера будет идти.
– А почему не подвезет никто? – спросила Бика.
– Дороги нету туда, – отмахнулась Чамастак и зашла в магазин. За ней – Эльмира.
Когда они скрылись, на площадке перед магазином, вывернув из-за угла, остановилась серебристая тонированная «лада приора» с очень низкой посадкой. Из «лады» проворно выскочили двое неизвестных молодых мужчин, которых Наида не успела толком разглядеть. Схватили брыкающуюся Саиду за плечи и потащили к автомобилю. Бика закричала и вцепилась Саиде в руку. Из магазина выбежали девушки, следом за ними – продавщица. Похитители отпихнули Бику, втолкнули Саиду в машину и в следующее мгновение уже скрылись из глаз, завернув за угол сельского клуба. Все произошло так неожиданно и стремительно, что никто не успел ничего толком предпринять.
Растрепанная Бика напала на Наиду:
– Ты что мне не помогала?
Продавщица крикнула что-то в сторону магазина, откуда высунулась маленькая девочка в старых колготках и заторопилась к дому Хасана.
– Вабабай! – запричитала Чамастак и побежала вслед за ней.
3
– Только поскорей! – крикнул кто-то. – Скоро опять зикр начнется!
Туман почти рассеялся. Верхушки гор очистились еще не до конца и выглядывали из белого неба темно-зелеными пятнами. Во дворе вдоль окон стояли длинные деревянные скамейки, где сидели соболезнующие мужчины. Мимо них прошли девушки, скромно потупив глаза, и скрылись за воротами.
После чтения дуа и тихих разговоров пошли на веранду обедать. Ели, мысленно отправляя пищу душе покойного.
– Как доехал сюда, Муху́? – спросил Шапи у крепкого мужчины с торчащей из-под кепки седой шевелюрой.
– В Гимры заезжал на могилу к деду. Он же в Гимрах умер, когда в хадж ехал, теперь там зиярат.
– Что люди говорят?
– На годекан ходил я. Очень недовольны люди… Уй! Когда было КТО, к кому хочешь забегали, избивали, брали, что хотели. Там, где портреты имамов висят, нужду делали свою! Издевались над всем джамаатом, слушай! ХаIпур-чапур один! – Муху хлопнул ладонями по коленям. – Абрикос вырубали, груши вырубали! В коз стреляли даже. Выходить из дома не пускали, у одного старика вся отара пропала, разбежалась в горах. Лес жгли! Еле-еле, говорят, потушили… Ребят забирали.
– Не просто так же забирали, – сказал пухлощекий мужчина лет сорока в темно-синей рубашке, тесной в воротнике.
– Ле, Алексей! – воздел руки Муху. – К тебе домой если гость придет, ты что, на улицу пошлешь его? Когда боевик к тебе домой стучится, ты все равно ему хинкал с урбечем дашь! За то, что хинкалом бандита накормил, разве можно арестовать?
Шапи цыкнул:
– Сказки не рассказывай, Муху, просто так ничего не бывает.
– Отвечаю, бывает! – с жаром возразил Муху. – Вы ничего не знаете тута. Мы, говорит, их поименно знаем. Если поименно знаете, придите конкретно, по адресу, поймайте, осудите по закону. Зачем невинных людей унижать? Раз в соседнее село целая армия приехала. Вертолеты, танки, гьарай-гьурай [61] ! Обыск сделали – ничего не нашли. У одного парня газовый пистолет только забрали. Пришлось военным моего кунака [62] сыну дивиди-диски подбросить и гильзы разные.
– Откуда знаешь, что подбросили? – спросил полный Хабиб недоверчиво.
– Как откудова? – подскочил Муху. – А зачем ему гильзы? Он – врач! Он одному человеку из леса голову зашивал, когда тот попросился. А что, прогнать, что ли, раненого? Врач должен лечить!
– Эти гимринцы после той большой войны неспокойные стали! – воскликнул Хабиб.
– Газалав говорит, – слабо улыбнулся Шапи, прислушиваясь к аварской речи худого старика в зеленой тюбетейке, сидящего на тахте, – в Гимрах всегда бедно жили и против богатых воевали. Они, говорит, у себя в долине фрукты выращивали, а мы на них со своих гор сверху вниз смотрели.
– Какие там сейчас фрукты! – махнул рукой Муху. – Всё под ГЭС затопили, из-за этого лучшие сады под воду ушли и холоднее стало. Сейчас хурма уже так хорошо не растет. А у вас в Цунте что растет? – обратился он к молчаливому ширококостному мужчине, глядящему в пол.
Тот улыбнулся.
– У нас ничего не растет. Альпийские луга, пастбища – навалом, а растет плохо. Дороги зимой закрываются, доехать нельзя, канализации нет, – пробурчал он под нос с сильным акцентом. – Раньше в Грузию на базар ходили, а сейчас границы закрыли, половина родственников там осталась и в гости не пускают.
– Вас же переселяли на равнину, дома даже в горах разрушили, чтобы не вернулись, а вы снова в эти скалы! – воскликнул Хабиб.
Цунтинец нахмурился.
– Ты не знаешь, как мы уходили! Бабушка говорила, посадили детей на ослов и пешком в Чечню пошли по снежным перевалам. Идти не хотели. Прятались и ночью возвращались в разрушенное село. Их снова идти заставляли! По дороге умирали. А в Чечне как было? Умирали тоже все, болели. Комаров там много, болот, а в горах комаров нет. Малярия развелась. Кукурузу пришлось сажать, а наши люди ее в первый раз видели. Некоторые убегали назад, в родное село, их ловили и силой обратно везли, – пробурчал он угрюмо.
