– Конечно, знаю, – ответил ему Вадим. – Только не совсем представляю, как это может происходить. Я, Николай Иванович, знаете ли, не математик.
Он обратил внимание, что Лобачевский похлопывает по карманам пиджака, и догадался, что тот ищет зажигалку – раскурить сигару. Или спички? Спички, спички.… Ну, конечно, спички.
– Вот, возьмите, – сказал Вадим, протягивая коробок.
– Спасибо, – ответил Лобачевский, достал из коробка спичку, зажёг, поднёс к сигаре. Покрутил её, раскуривая, и удовлетворённо сделал первую затяжку. – Люблю я, Вадим Юрьевич, кубинские сигары, люблю. Больше всего почему-то 8—9—8, но этот Camacho тоже неплох. Неплох.
Он покрутил в руке коробок и наконец-то обратил внимание на надпись.
– Ну, конечно же, Тегусигальпа, – произнёс то ли задумчиво, то ли удовлетворённо. – Как же я тогда сразу не догадался. Майя, Тегусигальпа, Копан. Вы знаете, что в древности книги иногда писали на металле, чтобы дольше сохранялись? Иногда на свинце, иногда на серебре. Они неподвластны времени, их нельзя сжечь. Их можно только переплавить. С некоторыми так и произошло. Но не со всеми. Интересно, что платина очень похожа на серебро. Её потому так и назвали.
– Так что же с параллельными прямыми, Николай Иванович? – всё-таки решил поинтересоваться Вадим.
– Да там всё просто, – ответил тот, выдыхая тяжёлый сигарный дым. – Понимаете, пространство искривляется, параллельные пересекаются. Чего уж проще. Нужны только определённые условия. Да Вы у Арнольда спросите! – вдруг воскликнул он. – Арнольд многое знает. Но не всё, не всё.
Лобачевский взял со стола спичечный коробок, достал из кармана пиджака перьевую ручку, судя по всему жутко дорогую, и что-то написал. Посмотрел, удовлетворённо хмыкнул и небрежно бросил коробок на стол.
– Ну, что же. Мне, к сожалению, пора.
Вадим даже не успел никак отреагировать. Лобачевский, словно каскадёр, перемахнул через перила веранды, прыгнул вниз на брусчатую мостовую с высоты четвёртого этажа и пошёл по улице вниз в сторону кремля. Удивительно, но капли дождя на него не попадали, словно над ним кто-то держал невидимый прозрачный купол, который не только задерживал водяные брызги, но и каким-то непостижимым образом проводил сквозь грозовые тучи солнечный свет.
– Николай Иванович! – крикнул Вадим, бросившись к перилам. – Куда же Вы? Мы ведь не договорили!
– Главное, Вадим Юрьевич, – крикнул Лобачевский, обернувшись, – Вы коробок не потеряйте. Там маленькая подсказочка есть.
После этих слов он затянулся сигарой ещё раз и выбросил её в ближайшую урну. «Всё-таки 8—9—8 мне нравится больше», – Вадиму показалось, что он услышал именно эти слова. Удалялся Николай Иванович от Вадима как-то странно. Каждый его шаг уменьшал Лобачевского в несколько раз. Создавалось такое ощущение, что при монтаже вырезали несколько кадров и миксовали. Так показалось Вадиму. Затем он вспомнил про спички и обернулся к столу. Коробок лежал на месте. Вадим потянулся было к нему, чтобы взять в руки и прочитать, что же там написал Лобачевский. Что за подсказочку…
– По-моему тебе звонят Алла с Арнольдом, – услышал он, и весь эпизод вместе со спичечным коробком куда-то пропал. Возле дивана стояла Галя в его футболке, непривычно смотрела сверху вниз и держала в руках телефон, жалобно певший голосом Градского: «Зной, дождь, гром. (Мокрые бульвары…)».
– Не успел, – пробормотал полушёпотом Вадим и взял трубку, на дисплее красовалась надпись «Алла Арнольд». – Алло, – сказал он.
– Доброе утро, Вадим, – услышал он. – Звоню, как договаривались.
– Да-да, – Галя сидела в кресле напротив, подперев подборок руками, – я всё помню, конечно. Мы можем встретиться часа через полтора? Только давайте без Константина и индейского вождя.
Арнольд на какое-то время задержал ответ. Видимо упоминание о Пабло было для него не совсем ожидаемым. «Ну, давай соображай быстрее, горячий эстонский парень», – совсем неполиткорректно подумал Вадим, хотя ведь знал, что и сам в такой ситуации не сразу бы решил, что ответить.
– Хорошо, – как-то неуверенно ответил Алла с внезапно чётко проявившимся эстонским акцентом. – Девушка будет с вами?
– Какая девушка? – Вадим посмотрел в сторону Гали, которая всё также сидела в кресле напротив.
– Ладно. Оставим пока. Где вы хотите встретиться?
– Давайте у кремля. Где-нибудь ближе к памятнику Чкалову.
– Что делаем дальше? – спросила его Галя. В глазах её уже виден был не вчерашний испуг, а даже какой-то неподдельный азарт. Правильно свою сестру Сергей юной авантюристкой назвал. Вадим бы совершенно не удивился, если бы выяснилось, что юная Галина Валентиновна увлекается прыжками с парашютом, автогонками и настоящим сёрфингом, а также сидит по ночам за компьютером, рискуя деньгами на рынке forex. Непонятно было пока, как поступить при встрече с Арнольдом. Над всей этой историей витала какая-то непонятная опасность. Поэтому Вадим не хотел оставлять Галину одну – в каждую минуту могло произойти что угодно, всё ещё сидел в памяти вчерашний сеанс показа несуществующей реальности в арке напротив кафе. Если учитывать, кто в этом сеансе играл главную роль, то опасения были абсолютно оправданы.
Вариантов, конечно, было три. Оставить девушку в квартире – но могли появиться неизвестные гости. Попросить подождать в машине, что было ещё опаснее. Третий вариант напрашивался сам собой – взять её на встречу с Арнольдом. Тем более что тот про неё и так уже каким-то образом знает. Хотя почему каким-то? Она ведь сама сказала, что засветилась вчера на гребном канале. Вот и хорошо. Так и поступим.
– Умываемся, завтракаем и отправляемся к памятнику Чкалову встречаться с эстонским другом. Нам есть, о чём поговорить.
– Я уже позавтракала. Как будешь готов, сделаешь нам кофе. А что ты не успел? – вдруг спросила она.
– Да ерунда. Сон. Мне приснился Лобачевский, который написал какую-то подсказку на коробке спичек «Тегусигальпы». Я попытался прочесть, но был безжалостно разбужен.
Взгляд Гали подтвердил Вадиму его подозрения, что всё это совсем не ерунда. Она укоризненно покачала головой и сказала:
– Ты прекрасно понимаешь, что во всём этом есть смысл. И на этом коробке наверняка написана какая-нибудь подсказка. Где, ты говоришь, вы с ним встречались?
– Я не говорил. Кафе «Библиотека».
– Странно, что не «Тегусигальпа».
– Почему же странно? Зато оттуда были спички в моём кармане.
– Ты помнишь, что на тебе было надето? Из какого кармана ты достал спички?
– Вот из этого, – Вадим потянулся к пиджаку и в последний момент нерешительно остановился, как будто испугался, а вдруг там и вправду окажется тот самый спичечный коробок. Его там не было.
Нашёл коробок Вадим спустя всего сорок минут в кармане другого пиджака. На нём незнакомым почерком чернилами было выведено: «Перпендикуляр. Митрополит поднимается. В подполе». Когда он показал коробок Гале, та удовлетворённо кивнула головой. Всем своим видом она показывала, мол, как ты ещё мог в этом сомневаться. Вадим теперь и сам уже не понимал, как он мог сомневаться в существовании этого коробка со спичками.
– Знаешь, – сказал он Гале в машине, когда они уже отправились на встречу с Арнольдом. – В коробке не хватает только одной спички.
– Ты их что, посчитал? – улыбнулась она.
– Ну, да. И сбоку на ребре есть след от зажигавшейся спички.
– А что означают слова, написанные в твоём сне и попавшие к нам, ты, конечно, не догадываешься?
– Конечно, нет. Может мне опять лечь спать, Галчонок?
На это имя Галя отреагировала как-то странно и решила возмутиться.
– Никогда не называй меня так.
– Но ведь…
– Никаких «но ведь». Я так разрешаю называть меня только брату.… Который непонятно куда пропал…
XV
И перед тем как выйти из дома, и по пути к Арнольду они пытались понять странную надпись. Вадима поначалу ещё очень интересовало, каким образом попал к нему этот коробок, но оказалось, что Галю это заботило меньше всего. «Как откуда? Из сна, конечно», – сказала она, как будто речь шла о чём-то само собой разумеющемся. Сначала Вадим хотел её спросить, часто ли в её жизни происходила подобная материализация снов, но сразу передумал. Наверняка она вспомнит несколько аналогичных случаев, да и у него нечто похожее пару раз встречалось. С существенной оговоркой – именно похожее. Всё же выяснение того, каким путём спички из сна попали в карман, сейчас не являлось первостепенной задачей. В машине он ещё неоднократно повторял эту фразу, записанную перьевой ручкой на глянцевой поверхности спичечного коробка: «Перпендикуляр. Митрополит поднимается. В подполе».
– У тебя так и не появилось никаких версий? – спросил он у Гали. Та только печально вздохнула и отрицательно помотала головой. – А я только что вспомнил ещё один интересный момент из сна. Лобачевский предложил спросить у Арнольда. Тот, мол, многое знает. Ну, вот сейчас и спросим, что же он знает.
