Раздумывая обо всем, он сидел за столом, что-то неспешно жевал, не ощущая вкуса, а только все думал и думал. Вспоминал и размышлял. Нина молча сидела в стороне и смотрела на своего родного мужа, который в одну ночь сильно изменился, став каким-то чужим, продолжая отдаляться от нее с каждой минутой все дальше и дальше. О чем она думала, о чем молчала – неизвестно, и лишь ее печальное лицо говорило о том, что мысли эти были невеселые…
– Ну, Удачи вам, – пожав руку, пожелал Всеволжский.
Егор кивнул и, прыгнув на телегу, отправился в дорогу. Густой туман по очереди скрывал одну подводу за другой, словно какой -то страшный неведомый демон пожирал их, и лишь грохот колес, топот копыт да фырканье лошадей говорили о том, что они движутся. Но не только туман поглощал их, еще поглощала неизвестность: она то и вносила в душу тревогу и неприятный холодок.
Уставший от ночных кошмаров, Егор засыпал, и его голова периодически резко обвисала, а он то и дело вскидывал ее, прогоняя дремоту. Думать ни о чем не хотелось, но не думать вовсе, не получалось. В памяти светлячками вспыхивали яркие эпизоды из прожитой жизни. Вот он бежит домой с красным галстуком на шее, и его охватывает такая гордость и счастье, что он не может этого передать словами, а лишь кричит, спеша навстречу маме, с развивающимся на шее галстуком: " Я пионер, пионер, пионер!» А вот идет с подбитым глазом и оторванным рукавом, побив хама, который обозвал его маму калекой, и передразнил ее походку. Ему не больно, он доволен тем, что воздал наглецу по заслугам, своих родных он никогда не даст в обиду. Сейчас с братом идут на рыбалку, и он катит его коляску с таким желанием и любовью, что невозможно выразить словами, не уставая подбадривать Николая, что тот непременно поймает самую большую рыбу. Да, вот еще смешной случай, когда…
– Тпр, – произнес возничий Егоровой подводы, не доехав с полверсты до первого дома в Дубинино.
– Главный, какие дальше указания будут? – Спросил он, отвлекая Егора от его воспоминаний.
– Всеволжский сказал, что штаба в деревни нет, значит нужно ехать к площади, где-то ж они свои деревенские проблемы решают, там и определимся, – ответил Правдин.
Дубининцы уже проснулись в своем крестьянском режиме. Во всех хатах виделся дым из труб, а во дворах во всю шла каждодневная тяжелая работа. Местные жители еще не знали, что новая жизнь уже прибыла на трех подводах. Пора разгружать эту новую жизнь и загружать старую, чтоб затем отвезти ее на станцию, а там в город, где испекут из нее хлеб для голодающих рабочих.
Обоз подъехал к колодцу, находившемуся на северной окраине поселения. Здесь же стоял столб с привязанным к нему куском рельса. Егор стал с силой бить по нему железным прутом, заливая деревню и окрестные поля пронзительным металлическим звуком. От такой музыки на душе становилось особенно тревожно. Из окон домов и из дворов выглядывали люди, кто-то уже двигался к месту сбора, кто-то решил повременить и посмотреть на происходящее издали. Веселая ватага пацанов, организовавшись быстрее взрослых, подбежала к подводам и уставилась на чужаков. А самый старший и, по всей видимости, смелый мальчуган спросил:
– Дядька, а дядька, а ты комиссар?
– Комиссар, комиссар, – добродушно улыбаясь, ответил Егор.
– Дядька, а дядька, а у тебя наган есть?
– Есть! – подтвердил он.
– Дядька, а дядька, а ты пальни разок в небо! – попросил смельчак.
– Ты лучше скажи, у тебя батька есть?
– У меня- то есть, – ответил смельчак, – а вот у Миньки, – показывая на другого пацана чуть поменьше, – батьку белые убили.
– Ничего, – отвечал Егор, – теперь наша Советская Власть вас больше в обиду не даст!
– Дядька, а дядька, – не унимался смельчак, – так вон Витькиного батьку красные убили. Комиссар на постой остановился в Витькиной хате, напился и давай приставать к мамке, батька за мамку в морду комиссару дал, а тот его пострелял…
От выданной мальчуганом информации Егор опешил, прямота и искренность рассказанного не укладывалась ни в какие рамки взрослого лицемерия и ханжества. Не найдя, что ответить, Егор командирским голосом приказал смелому мальчугану позвать отца. Народ за это время уже подтянулся к обозам и обступил их полукольцом небольшими группами. Набралось человек двести с лишком, в основном женщины, пожилые мужики, скорее старики. Они о чем-то между собой перешептывались, с подозрением косясь на чужаков.
Егор встал на центральную подводу развернул красный флаг и, держа его левой рукой, начал пламенную речь.
– Товарищи, крестьяне! Наша Советская власть дала вам свободу, уничтожив помещиков и капиталистов. Но новая опасность в лице кулаков нависла над крестьянством. Кулаки, как и помещики, используя наемный труд, хотят поработить беднейших крестьян, делая из них безвольных, безропотных рабов. Но Советская власть не даст этого сделать. Не для того мы освобождали народ, чтобы отдать его в жадные лапы кулачества. Только беднота является надежной опорой нашей власти. Мы должны каленым железом выжечь кулачество и прочих пособников эксплуатации человека человеком. Будущее Советского Крестьянства светло и прекрасно. Придет время, и ваша темная жизнь исчезнет под напором электрических ламп. В каждой избе будет светло и чисто, как на душе настоящего советского человека. Мы покорим небо и освоим космос, а на полях железные кони, трактора и комбайны будут возделывать землю. Советские ученые, являясь самыми передовыми учеными в мире, изобретут специальные ящики и назовут их телевизорами, по ним вы увидите и услышите всю страну, все прогрессивное человечество. Печи в домах будут топиться газом, в каждом дворе будет автомобиль. Жизнь станет прекрасной. Но это – долгий путь в борьбе за счастье. И сегодняшний день будет первым днем по дороге к нашему светлому будущему!
Слова сами собой складывались в предложения, Егор нисколько не думал и не готовил речь. Впечатление было такое, что он всю свою жизнь хотел сказать именно эти слова. Один из старичков, стоявших в небольшой группе возле самого колодца, робея, поднял руку, очевидно желая что-то спросить. Все собрание повернулось в его сторону и зашушукалось.
– Сынок, ты бы попил водицы из колодца, а то поди, у тебя во рту пересохло. Уж больно хочется еще послушать эту сказку про будущую жизню.
Собрание взорвалось смехом, немного разрядив напряжение.
– А это не сказки, дед, – ответил Егор, – это наше светлое будущее.
– А че, ты может к нам из будущего заявился, аль, может, книжек фанатических начитался? – Не унимался еще больше осмелевший дед.
– Из будущего, дед, из будущего, – говорил чистую правду Егор.
– А чего ж тогда из такой сказки тебя в нашу… так сказать задницу, занесло? Прошу извиненьица…
– Сделать вас счастливыми, – нисколько не смутившись издевательскому вопросу, совершенно искренне ответил Правдин.
– Вото как?! – То ли удивившись, то ли обрадовавшись, ответил дед, поглаживая жидкую бороденку и о чем-то обстоятельно раздумывая.
Другой пожилой мужик из этой же группы взял слово, переводя разговор в серьезное, напряженное русло.
– А меня твоя власть уже сделала счастливым, такой же горлопан, как и ты, моего сына убил, когда тот жену свою защищал.
– Насчет горлопана ты поосторожней, – поправив кобуру, ответил Егор. – А того комиссара, Советская власть наказала. Я в этом уверен.
– Тебе никакой опасности нет, а ты уже наганом грозишь, а того комиссарика, чтоб ты знал, поставили в надел командовать вашими грабительскими обозами. Вот как наказала его ваша власть, нигде нет справедливости…
– Издержки и ошибки бывают везде, а вот действующую власть оскорблять не следует.
– Я зла тебе желать не хочу, плохо, не по-христиански это. Вот только и твои дети могут стать издержками для твоей действующей власти. Ты не думал об этом?
– Речь сейчас не обо мне. Давайте решать вопрос по существу, как нам определиться с кулаками?
– А чего его решать, нет у нас кулаков, и отродясь не было, – ответил обиженный властью мужик.
– Как это, нетуть, – послышался голос из-за спин женщин, стоявших самой большой группой на собрании.
И в ту же секунду показался плюгавенький мужичек в потрепанной и неопрятной одежонке, да и лицо его было изрядно помято многолетним настойчивым пьянством.
– Как это, нетуть? – То ли переспрашивая, то ли повторяясь, сказал плюгавый. – От ты, Варлам, и есть кулак, и твой кум такой же, да и все ваше племя, почитай, кулацкое.
– Ты, Вань, говори, говори да не заговаривайся. Ты от пьянки совсем разум потерял…, – ответил мужик, высказывавший свои претензии Правдину.
– Пусть говорит, – прервал Егор несогласного.
– Ты сам посуди, товарищ красный комиссар, людей на работу нанимает, обманывает их, измывается над ими. Сына моего Яшку побил. Нагайкой по лицу так звезданул, чуть глаза не лишил, шрам на всю жизнью останется.
