– Пойдем в хлев, там тепло… – Санька юркнул в угол и, пошуршав соломой, вытащил бутылку с белесой жидкостью.
– Это еще та, – тряся бутылем, подмигнул Санька. – Помнишь?
Егор, не помня, пожал плечами и кивнул.
– Так что вчера было? – Спросил он.
– Я вчера вступил в комиссию по раскулачиванию, и в первый же день раскулачивали Ереминых.
– Раскулачивание? Ереминых?
– Ереминых, Ереминых, – подтвердил Санька. – Так вот, мы их раскулачили, погрузили все зерно на подводы и отправили на станцию.
– А Ереминых?
– Ереминых выгнали на улицу, дом сожгли! – В форме доклада произнес Санька, приложив руку к голове.
– К пустой голове руку не прикладывают, – приняв доклад, ответил Егор.
Санька, уже запрокинув бутылку, пил вонючую жидкость, зажмурив глаза. В этот момент он стал похож на козленка, которого поят из бутылки заботливые хозяева. Сделав несколько жадных глотков, он выдохнул и, приложив рукав к носу, занюхал им. Егор взял протянутый сосуд и сделал два небольших глотка, но, не ощутив ни горечи, ни хмели, вернул ее Саньке со словами:
– Все, я пошел…
– Что, так погано? – Участливо спросил кум.
Ничего не ответив, лишь отмахнувшись рукой, Егор вышел на улицу. К дому шел как в бреду, ничего не понимая, не ощущая холод и грязь, босыми ногами. Вошел в дом, к нему подбежала дочурка, и дергая за полушубок, залепетала:
– Тять, тять, а ты по чем на улицу босой ходил?
Из-за печи выглянула Нина и вопросительно посмотрела на мужа, а он стоял и ощущал себя на необитаемом острове, но туда попадают, хотя бы понимая как, осознавая это. А как попал на этот остров он, оказавшись среди родных и таких чужих для него людей?
Молча, Егор снова вышел из дома, пытаясь осознать происходящее и собраться с мыслями. Нужно рассуждать логически. Весь вчерашний день и вечер он помнил до мельчайших подробностей. Ни этой деревни, ни Сашки, кума, ни такой воинственной жены, у него не было, и, судя по всему, время было совершенно другое. Увидев бутылку, он поднял ее и посмотрел на этикетку, дата разлива говорила, что вчера действительно было, и был он у матери с братом, и дома устроил скандал. Поднял бумажку, которая валялась рядом с бутылкой, развернул ее и стал читать.
Товарищ бедняк и середняк!
Советская власть, которая дала вам свободу, нуждается в продовольствии. Вся надежда на беднейших крестьян. Все на войну с кулаками
Даешь хлеб!
– Советская власть…, – повторил Егор.
В каких это годах происходило: в двадцатых, тридцатых, сороковых? Нет, этого не может быть, это чья-то злая шутка, розыгрыш, все пройдет, все непременно пройдет и станет как прежде… С людьми такое не случается. Он снова и снова перечитывал листовку, уже почти смирившись, обдумывал свое незавидное положение. Если задавать вопросы напрямую, можно привлечь к себе ненужное внимание, а поэтому стоит выждать время, чтоб понять обстановку.
Егор залез в карман, вытащил сигареты и зажигалку, поднял бутылку, это были улики о его странном происхождении в другом мире – от них нужно избавиться. Или оставить, могут пригодиться? Стоял в нерешительности, раздумывая, как поступить. Наконец решил выпотрошить табак в листовку, бутылку и зажигалку спрятать в сенцах, в щель между досками, и надежно подоткнуть соломой. В доме послышалась какая- то возня, и в приоткрытую дверь показалась Машенькина голова, она защебетала своим ангельским голоском:
– Тять, а тять, тебя мамка зовет.
Егор взглянул на свои ноги, не зная где их помыть или вытереть, стоял в нерешительности. Выглянула Нина и, увидев растерявшегося и какого- то беспомощного мужа, решила не упрекать его пьянкой, а позвала дом, где приготовила ему воду вымыться. Она подала чистую одежду и стала собирать на стол.
Одежда Егору была в пору, но чувствовал он себя в ней словно в чужой шкуре. Она была словно необжитая им, что ли. Но это было не самое большое неудобство, весь окружающий мир был неудобным, необжитым, а оттого и казавшийся агрессивным, пугающим. Ели молча. Егор изредка поднимал глаза и осматривал то детей, то Нину, пытаясь увидеть какие- то отличия от них, прежних. Но внешне они ничем не отличались, вот только казались они совершенно чужими, как и все, остальное. Видя состояние мужа, Нина спросила:
– Что, так тяжко?
Егор кивнул.
– А ты бы меньше самогоном баловался, того смотри и разум чище был. А твоего кума после вчерашнего я на пороге видеть не хочу, что б духу его у нас больше не было!
– А что так?
– Как это, что? – Переспросила Нина. – А разве это не Сашка со своими дружками Ереминых раскулачивал?
– Ну, это не дружки, а комиссия…
– Комиссия! Да знаю я эту комиссию, такие же непутевые пьяницы, как и куманек. Но только не они тебе хлеба дали заработать, чтоб детишек кормить, а Савва Еремин.
– Кулак, твой Савва.
– Кулак – вот! – Показала Нина сжатую ладонь, – а Еремины никогда не отказывали нам в помощи. И Наталка Еремина все справлялась о Машенькином здоровье и помогала, когда малышка наша хворала. Эх, быстро вы людское добро забываете, – подытожила Нина.
– Ну а где вы были, когда их раскулачивали? Чего не вступились, раз такие сердобольные?
Нина как-то странно посмотрела на мужа, словно заподозрив подмену. Но ответила как обычно:
– Да там и были, вместе с ними выли, да только что мы могли сделать против мужиков с наганами да ружьями? Да еще больше, чем полсела, как озверело: говорят, что с ними правильно поступают, и злее всех кричали те, которые у Саввы на покосе хлеба заработали. Лица у них от ненависти аж перекосило!
– А я где был?
– А я почем знаю, может вон, на Луну, летал! – Ответила Нина, кивнув в окно, за которым на небе из-за плотных туч пыталось пробиться солнце.
«И причем здесь Луна?» – Подумал Егор.
Ему хотелось поскорей разобраться в происходящем, понять, какого черта он здесь делает, как это произошло, и что, в конце концов, делать дальше. Не доев, Егор начал одеваться, на вопрос Нины, куда собрался, он ответил, что утром приходил комиссар и велел прийти в штаб. Нина, побледнев села, и сложила руки на коленях.
– Тебя тоже будут гитировать в комиссию… Не ходи, Егор…
Ничего не ответив, он быстро вышел на улицу.
Глава 4
Выйдя на улицу, Егор достал листовку с завернутым в нее табаком, оторвал часть, смастерил самокрутку, а прикурить было нечем. Побрел по улице, всматриваясь в окружающее пространство, пытался анализировать и прогнозировать свои поступки… Наверняка штаб должен быть как-то обозначен, скорее всего, на нем водружен красный флаг. Он огляделся вокруг, пока ничего подобного не было видно. Пошел прямо по улице, слева из проулка навстречу к нему вышли три мужика. Двое лет под сорок, один достаточно пожилой, далеко за шестьдесят, предположил Правдин.
– Здравствуй Егор, – сказал один из тех, кто моложе и протянул руку.
Егор поздоровался со всеми, стараясь вести себя просто, как в обычной жизни.
– Вы из штаба? – Спросил он наугад, пытаясь получить как можно больше информации.
– Да. Да. – наперебой ответили мужики.
– Ну, и что там?
– А, че там…, – отвечал тот, который первым поздоровался. Его рыжая шевелюра с густыми жесткими волосами и большой мясистый нос, усыпанный конопушками, делали его смешным. Тяжело было удержаться, чтоб не закричать: «Рыжий, рыжий конопатый…»
«Странно», – подумал Егор, – " вокруг такая обстановка, а мне в голову всякая дрянь лезет».
– Нас комиссар в комиссию звал, – продолжал ответ рыжий.
– А вы, че?
– А мы че, нас это не касается. Мы, слава Богу, не кулаки, пошли мы по своим хатам, пусть они там сами разбираются. Кабы нас касалось, то мы гляди чего и думали, а так нам этого не надобно. Как говорится, не нашего ума дело… – Ответил он за всех, а второй молодой лишь молча подтвердил, кивнув головой.
А старик сказал:
– Вот…, – и многозначительно развел руками.
– Ну а я пойду, послушаю, – ответил Егор. Распрощались, снова пожав руки.
«Странно, эти мужики меня тоже знают, а я их нет, в отличие от Сашки. Надеюсь, они ничего странного в моем поведении не заметили. Буду придерживаться такой же тактики, задавать общие вопросы в зависимости от обстановки и отвечать по возможности неопределенно». Пошел он в проулок, откуда вышли мужики, впереди справа, метрах в двухстах, стояли две избы, одна из которых была с красным флагом и часовым у двери. Над входом в штаб на красном полотнище висел лозунг: « Вся власть – Советам!» Егор вспомнил юность и молодость: лозунги подобного содержания висели повсюду, призывая к единению пролетариата всех стран. Прошел мимо часового, тот равнодушно посмотрел в его сторону, даже ничего не спросил.
– Ну и дисциплина у вас! – Заметил Егор, войдя в штаб.
– Вы, о чем, товарищ? – спросил человек в форме.
