– Как это, нетуть? – То ли переспрашивая, то ли повторяясь, сказал плюгавый. – От ты, Варлам, и есть кулак, и твой кум такой же, да и все ваше племя, почитай, кулацкое.
– Ты, Вань, говори, говори да не заговаривайся. Ты от пьянки совсем разум потерял…, – ответил мужик, высказывавший свои претензии Правдину.
– Пусть говорит, – прервал Егор несогласного.
– Ты сам посуди, товарищ красный комиссар, людей на работу нанимает, обманывает их, измывается над ими. Сына моего Яшку побил. Нагайкой по лицу так звезданул, чуть глаза не лишил, шрам на всю жизнью останется.
– Да твой сын, – взревел Варлам, – такой же как и ты, ворюга и бездельник!
– Я может и бездельник, – отвечал плюгавый, – только людским трудом не наживаюсь и нагайкой лица не калечу, – со злостью и даже ненавистью парировал Иван.
Не успел ответить Варлам на Ивановы доводы, как из толпы кто-то прокричал:
– А че, прав Иван! – Словно тем самым дав отмашку, по которой собрание начало кричать, перебивая друг друга, махать руками.
Часть собравшихся кричала в защиту Ивана, другая – в защиту Варлама. Обстановка накалялась, того и гляди кинутся друг на друга, передавят, перегрызутся. Большая часть защищала Ивана. Каждый находил доводы в его поддержку. Не секрет, что большинство не любило Скоробогатова Варлама, да и других таких как он. По большей части оно не любило за их умение зажиточно жить. Впрочем, были и те, кому не нравилось, что нувориши смотрели на односельчан свысока, зачастую не замечая их как людей. Другие – за то, что те сумели прибрать к рукам мельницы, земли и прочую собственность убиенных помещиков, не разграбленных красными и белыми армиями и другими бандами, зачищающими всё пространство страны в смутные времена. Были и такие, кто видел в Иване собственную судьбу: алкоголика, неудачника или просто лентяя по всем правилам, искавшего в этом виноватых и успешно их находившего в помещиках, кулаках, в ленивой жене, в бездарных детях, в непогоде, в неплодородной земле. В общем, находились тысячи причин собственных неудач. Другая, меньшая часть, защищала Скоробогатова и таких как он, видя в большинстве смертельную угрозу.
Егор с удовольствием смотрел на перебранку. Единства сельчан не было, а это значит, добиться своей цели будет легче. Тем временем крестьяне осыпали друг друга все новыми и новыми упреками, вспоминали старые обиды. Бывало, что перепалка вдруг вспыхивала внутри одного из лагерей, но длилась недолго, затухнув, с еще большей силой накидывалась на противника. Женские вопли и плач перемешивались с мужскими угрозами и матом. Казалось, что все мировые проблемы, неразрешенные конфликты, негодование и злость собрались здесь, в деревне Дубинино.
Вдоволь насладившись результатами своей пылкой речи, Егор рявкнул так, что перекричал все людское негодование.
– Молчать. Хватит!
Собрание стало затихать, еще изредка огрызаясь воплями и поддевками, но, глядя на сурового комиссара, замолчало в нервном ожидании.
– В обвинениях друг другу вы здесь можете состариться. А нужного результата как нет, так и не будет. Я, как уполномоченный Советской властью, предлагаю назначить представителем нашей власти в Дубинино Ивана. Как твоя фамилия? – Обратился Егор к плюгавому.
– Неряхин, – закричали из большой толпы, опередив самого Ивана.
– Кто за то, чтобы представителем Советской власти в вашем селе был выбран Иван Неряхин, прошу голосовать.
Большая часть собрания вскинула руки, а несколько мужиков подняли обе руки, то ли в шутку, то ли в знак особого согласия.
– Большинство – «за», – огласил результаты Егор. – Влезай на подводу, – скомандовал он Ивану.
Неряхин неуверенно взобрался на телегу и, сгорбившись шахматным конем, встал рядом с Правдиным.
– Вот наша власть в лице Ивана, к нему обращайтесь со своими вопросами и сомнениями. Все революционные директивы, приказы и разъяснения нашей власти будут доводиться вам через него. Но это будущие дела. А сейчас предлагаю собранию признать следующих граждан кулаками.
Он достал из внутреннего кармана кожанки сложенный вчетверо листок и зачитал девять фамилий.
– Кто «за»?
Большая часть собрания, стоявшая напротив меньшей, подняли руки, все, кроме одного, того, кто за избрание Ивана тянул обе руки.
– Ну вот и хорошо, – подвел черту Егор, – документально оформим решение позже.
– Ну что, Колюша, предали тебя горлопаны? – Обратился Варлам к человеку, стоявшему в противоположном лагере и голосовавшему, как и большинство, за Неряхина. Все тоже большинство и назначило этого человека кулаком.
Толпа от него сразу же отступила, как от прокаженного, оставив бедолагу в одиночестве. А он продолжал стоять, понурив голову, меж двух непримиримых лагерей, будучи, в свою очередь, для тех и других чужим и ненавистным.
– И еще неувязочка у тебя, комиссар, – не унимался непокорный Варлам, – ты сына моего убиенного зачислил в кулаки.
– Значит, отвечать за сына твоего будет его жена, – жестко ответил Егор.
– При чем же здесь она?.. – возмутился Скоробогатов.
– А при том, что является наследницей кулацкого хозяйства.
– Не согласен я…
– Твоего согласия никто не спрашивал и спрашивать не станет. Односельчане признали тебя кулаком, если ты чего не понял, я тебе растолкую. Ты – враг Советской власти, середнякам и беднякам, а также Всемирной Революции, и шлепнуть тебя могу на этом основании тот же час. Я имею такие полномочия. Но я пока этого делать не хочу, мне нужно отправить хлеб на станцию. А если ты или еще кто, – оглядев меньшую часть собрания, – будут мне мешать, то навлекут на себя и свои семьи всю карающую силу нашей справедливой Советской власти.
– Да, если че, мы их спалим к чертовой матери, – встрял в разговор новоявленный начальник.
Большая часть собрания одобрительно зашумела, а Егор, похлопав Неряхина по плечу, добавил:
– Давай, товарищ Неряхин, наводи порядок в своем селе. Советская власть тебе в помощь будет.
Глава 5
Легкость, с которой удалось загрузить подводы хлебом, поддержка большинства селян, назначение представителя власти, окрыляло Егора. Мыслями он был уже в следующем селе, в следующем году, в будущем, сильном и мощном государстве, где все понятно, справедливо, полезно. Осенний день быстро съеживался, уступая место туманным сумеркам.
Три телеги, выделенные Всеволжским, были загружены доверху, но Егору хотелось перевыполнить план. Для этого он взял еще две подводы у раскулаченных крестьян, обещая вернуть и коней, и телеги после поездки на станцию. Нежелание раскулаченных вступать в конфронтацию вселяло уверенность в собственные силы. Окрыленный успехом Егор решил немедленно отправиться на станцию, сдать свой первый обоз хлеба в укрепление Советской власти и мощи государства, совершенно забыв напутственные слова Всеволжского. Но все было решено, колонна везла хлеб голодающим рабочим Москвы и Питера. До станции было верст восемьдесят напрямик и больше сотни по главной дороге. Выбирать не приходилось, дорога каждая минута, каждая секунда делает твою страну слабей. Голодный рабочий не выльет пулю, не наточит штык, чтоб вонзить его в пасть мировому злу.
Даже напрямую дорога не ближняя, и Егору поскорей хотелось впасть в полудрему, как по дороге в Дубинино. Так сладостны были те воспоминания, что его не беспокоили надвигающаяся ночь и дорога, проходившая в безлюдной лесистой местности.
Он еще раз быстро прогнал в памяти моменты, которые вспомнил по пути в деревню. Как бы готовясь к новым счастливым минутам прошлой жизни, воспоминания замелькали все так же ярко и отчетливо, посыпались, как будто бы прошли только что. Душа пела, наполняясь теплом и радостью пережитого счастья. И это тепло передавалось всему телу, растекаясь по нему волнами, а доходя до кончиков пальцев ног и рук, как бы выпрыгивала из них, создавая удивительное ощущения блаженства. Но если вдруг воспоминания оказывались не очень радостные или неприятные, Егор как бы складывал их в громоздкий старый шкаф, подперев его распахивающиеся дверки палкой, мысленно обещая потом их посмотреть и сделать необходимые выводы. Так его состояние счастья плавно перетекло в сон. Однако он нес совсем другие краски, темные и холодные, все отчетливее стали проявляться признаки кошмара. В нем все было запутанно и неспокойно, не было людей и животных, а были лишь ощущения тревоги и борьбы с каким-то злом, большим, беспощадным, окружающим и наполняющим все вокруг. Оно уже заняло все пространство сзади, как бы обжимая, обнимая все тело. Егору хотелось оглянуться, посмотреть, что за напасть силится задавить его, поработить волю и разум. Но тело не слушалось, каждая клеточка организма была скованна страхом. Даже сердце сжималось в маленький комок, желая совсем исчезнуть.