слабость, которую не предотвратить.
За окном слишком много дождя.
И запахи смешиваются с водой и намокшей зеленью.
– Тебе нравится, как сегодня пахнет? – спрашивает Марьяна.
– Мне все равно, – отвечает Ольга. И уточняет: – Ну, я не знаю.
До чего же ты красивая, думает Марьяна и кусает губы оттого, что не может ей об этом сказать.
Потому что комиссия по этике за ней уже выехала.
Девочка, девочка, гроб на колесиках уже въехал в твой город.
Десять лет спустя в незнакомом городе Марьяна садится на террасу подумать про Ольгу, потому что запах выпавшего за ночь дождя напоминает ей… И тут же звук входящего.
«Занялась на даче альпийской горкой. Как тебе такой колор?»
Чертов скайнет.
Этот термин они выдумали с Ольгой в прошлой жизни: по версии Ольги, все люди (а некоторые особенно) связаны, и если один думает о другом, то и другой начинает о нем думать – и это неизбежно.
«Отличная горка, – телеграфирует Марьяна. – А я иду на маникюр».
И продолжает сидеть на террасе.
Иногда очень сложно изменить положение в пространстве, особенно когда море перед глазами.
У Марьяны хорошие ногти, но каждые две недели она срезает их под корень, а маникюрша говорит: «То, что вы делаете – грех. Миллионы женщин сейчас ненавидят вас за это».
Во всем есть что-то хорошее: даже если вам не хватает любви, по крайней мере, в вашем организме достаточно кальция. И стакан снова наполовину полон.
Вчера Марьяна случайно попала на интересную передачу про хануку – Ян смотрел, а она легла рядом, ноги – ему на колени. Но все, что она вынесла из этой программы, это по-прежнему: Ани охев отах.
В детстве Марьяна красила голову гуашью. Точнее сказать, рисовала на волосах. Она красилась в изумрудную или алую и шла на улицу. На улице почти всегда был дождь. Или снег. Или предчувствие осадков. Ну не Майами. Но Марьяна выходила в цвете. Когда предчувствия кончались и наступали сбывающиеся прогнозы Гидрометцентра, зеленые или кроваво-красные ручьи бежали по ее лицу за шиворот, а губы становились глиняными на вкус.
Марьяна думает, что любые отношения, любые желания – это цвет и запах. Еще это музыка. Еще – текстура. Пытаясь воспроизвести что-то по памяти, вы работаете как настройщик пианино, угадывая на слух, вы трудитесь как реставратор, придавая краски тому, что, возможно, было совсем иного цвета. Вы придумываете. Дописываете. Создаете заново.
История, рассказанная единожды, уже никогда не будет такой, какой она произошла с вами.
Так что рассказывайте все, что захотите. Все равно никто не узнает правды. Даже вы сами.
Расслабьтесь: вы не можете знать это наверняка.
Какая же разница между воспоминаниями и фантазиями? А сейчас внимание: ее нет. Ваши ассоциации – вот, что спасает вас, когда вы забываете все. Когда вы теряете след. Когда наступает молчание. Вот, что настигает вас, когда вы скрываетесь от прошлого. И заставляет вас пересказывать истории. И вспоминать.
Вспомните всё.
Самая красивая психотерапевт по имени Валерия спрашивает Марьяну на очередном сеансе:
– Вы же помните, какое на ней было платье? В тот первый раз, когда вы ее увидели? А?
– Это было не совсем платье, – вспоминает Марьяна. – Я даже не знаю, что это было. Она иногда странно одевалась.
– А какого оно было цвета?
– Синее. Только не уверена, что платье. Нет, не синее. Может, красное? Скорее, даже бордовое.
Это цвет.
– Запах: чем она пахла?
– Не знаю. Кажется, кожей. Кажется, я чуть не свихнулась – такой это был запах. Я вздрогнула, когда увидела ее. Дрожь на уровне ребер.
– Что бывает с вами сейчас, когда вы встречаете этот запах в толпе, на кухне, в метро, на улице, в магазине парфюмерии, в постели, в автобусах, в машинах?
Я вздрагиваю. У меня в животе – рыба.
Газонокосилка у вас в голове.
– А вы можете, – интересуется Валерия, – описать это на уровне осязания?
«На уровне осязания, – думает Марьяна, но не говорит, потому что произнести это вслух невозможно: слишком личное, хотя уместно ли иметь секреты от собственного психотерапевта? Как в том анекдоте, помните? “Доктор, я не могу вас принять, я себя плохо чувствую”. Так вот, на уровне осязания? – Марьяна делает вид, что задумалась, а сама беззвучно произносит про себя: – Это когда я касаюсь Ольги плечом и волна, которая начинается где-то в ребрах, сбивает меня с ног. Когда крылья носа – как крылья бабочки, взбивающие пыль. Когда руки болят от напряжения и покрываются мурашками. Когда дрожат губы, как будто продрог, и ты понимаешь, что можно вот так, не дотрагиваясь ни до себя, ни до другого – схватить эйфорию. Или получить удар».
«Ну и хватит об этом». – Марьяна выдохнула, но все еще не пришла в себя.
Валерия пристально смотрела на нее:
– Ну что, надумали что-нибудь?
– Нет, это слишком сложно.
Хотя что может быть проще?
– Ну хорошо, а как вы оказались с Демьяном?
Марьяна хорошо помнит тот день. То есть ночь и утро, которое было после. Вечером она снова пришла к нему залепить свои раны. Осталась на ночь и даже специально взяла футболку для сна, хотя и непонятно зачем, если они постоянно голые.
– Демьян был таким добрым мальчиком, никакого подвоха, – говорит Марьяна, будто это имело какое-то значение. – И он так бережно ко мне относился, словно я ваза из хрусталя. И все это было как будто совсем не в моем вкусе. Но Ольга не жалела меня, а он любил. И меня тянуло к нему. Я почему-то хотела его совратить, сломать, испортить. Подчиняться ему, но при этом знать, что власть у меня. Мне было бы жаль, если бы он достался кому-то еще. Хотелось его себе. Тогда я решила называть его Яном, чтобы короче. Как Бунина. У того тоже жена была извращенка.
– Тоже? – Валерия засмеялась.
Марьяна развела руками: а кто я?
– Однажды утром я спросила его: «Какие у тебя планы на жизнь вообще?»
Спросила за завтраком. Он делал яичницу с помидорами, а Марьяна сидела в позе лотоса на табуретке за его спиной.
– Жениться на тебе, – ответил Ян, не раздумывая и протянул ей чашку с чаем, в котором утопился мятный листок – всё, как она любит, запомнил.
– Понятно, – кивнула она. – Ну ладно. Если до двадцати семи лет не расстанемся, то обязательно.
– Почему до двадцати семи?
– А вдруг я стану рок-звездой и сдохну?
– А вдруг я тебя
