— Он убедил наших сограждан, что Манхэттен должен расти вверх, — сказал Герман. — И строительство небоскребов было только началом.
Герман нажал кнопку, спрятанную под основанием макета. Раздалось шипение — и некоторые здания выросли вверх на десятки этажей.
— Откуда такое навязчивое стремление к высоте? — спросил Фрейд.
— Манхэттен должен преподать миру урок. Август считал, что высшее могущество человека заключается в увеличении земной поверхности. При помощи архитектуры он может добавить к созданной Богом тверди столько этажей, сколько пожелает. Следовательно, вертикальный город — вершина цивилизации.
Фрейд коснулся копии одного из небоскребов. Герман повернул выключатель, и здание осветилось изнутри.
— Это Зингер-билдинг, мой брат был его главным акционером. — Герман принялся включать свет в других небоскребах. — Вот здесь, совсем рядом, — Метрополитен-тауэр, в нем Август решил открыть самое крупное страховое агентство в стране. Его участие стало решающим и при постройке Утюга, в котором мы сейчас находимся, и при возведении Парк-Роу-билдинг и знаменитого здания «Таймс», вот здесь.
— Если не секрет, скажите, откуда у него было столько денег? — спросил Фрейд.
— Наш отец вложил все свое состояние в покупку земель на Манхэттене. Тридцать лет назад Август начал строить на этих землях. С тех пор стоимость недвижимости на острове взлетела вверх. Но деньги не были главным для Августа — он не хотел владеть Манхэттеном, он хотел его изменить. Он взял себе за правило помогать любому подрядчику, который бы захотел строить небоскребы — самые высокие здания в мире.
— Его интересовала только высота? — спросил Фрейд.
— Высота — лишь способ поразить воображение, — ответил Герман. — Его небоскребы должны были умножать не только поверхность, но и содержание. Каждый дом должен был функционировать как самостоятельная единица, островок, город в миниатюре.
— Как можно сравнивать здание с целым городом?
— В небоскребе будущего каждый этаж станет полем для различных видов деятельности: этажи деловые, развлекательные, этажи для ресторанов, занятий спортом, салонов красоты. Лифты превратятся в улицы, соединяющие эти кварталы между собой. Человек сможет провести всю жизнь внутри, не испытывая потребности выйти наружу. И его продуктивность, таким образом, увеличится.
— Мне кажется, что я слушаю научно-фантастический рассказ…
— Кстати, эти идеи в зачаточном состоянии уже воплощены во многих зданиях Нью-Йорка. Посмотрите, вот тут, в Мэдисон-сквер-гарден, есть множество кинозалов, офисов и торговый центр. А на Вулворт-билдинг Август возлагал особые надежды. — Герман указал на макет элегантного белого здания, которое возвышалось рядом с Бруклинским мостом. — Этот небоскреб должен стать настоящим храмом торговли и промышленности. Его строительство будет завершено через три года. Но и это еще не самое интересное… — Он обратил внимание Фрейда на Уолл-стрит, где было оставлено пустое место: — Здесь будет построено самое удивительное здание из всех созданных человеком. Оно станет первой из четырех колонн, которые вырастут с четырех сторон Манхэттена и поднимут наш остров к небесам.
— С какой целью? — поинтересовался Фрейд.
— Чтобы сделать его жителей высшими существами, движимыми высшими инстинктами. Август был посвященным, он хотел доказать, что человеческий разум может победить природу. — Герман указал на лампы, освещавшие макет: — Эти источники света — устройства, которые заменят солнце.
— Каким же это образом? — изумился Холл.
— Мы работали с одним блестящим инженером — он разработал проект, позволяющий выбрасывать электричество под высоким напряжением в стратосферу. Возникнет «световой зонт», который будет освещать Манхэттен днем и ночью.
— Ваш брат был настоящим пророком, — негромко сказал Фрейд.
Корда созидал в области материи, а он — в области духа, но, несмотря на эти различия, утопия Корда завораживала Фрейда. Он чувствовал какую-то метафорическую связь между их вселенными, фантастический город миллиардера напоминал психоаналитику мозг, контролирующий сеть железных артерий, медных вен, электрических нервов, энергетических потоков…
Герман замолчал, и Фрейд понял, что он ждет его реакции.
— Это… впечатляет, — сказал он.
— Особенно если принять во внимание, как мало времени у меня было… Я хотел сказать, как мало времени было у Августа, чтобы задумать и осуществить все это… с моей скромной помощью. — Герман смутился из-за своей оговорки и, не глядя на Фрейда, спросил: — Вы понимаете теперь, как важно знать, кто убил Августа?.. — Он достал золотые часы из жилетного кармана. — Кстати, моя племянница уже ждет вас.
Фрейду показалось, что архитектор сожалеет, что наговорил так много.
— Не волнуйте ее сверх меры, — попросил Герман Корда. — В два часа ее снова должен был допрашивать инспектор, который занимается расследованием. Я надеюсь, что он не был с ней груб.
Последняя фраза прозвучала как предупреждение.
В этот момент взгляд Фрейда упал на портрет на стене. Ему показалось, что он узнал Грейс Корда.
— Это портрет моей матери Люсии… — сказал Герман.
Фрейд подошел поближе, чтобы рассмотреть картину.
— Удивительное сходство с Грейс, — заметил он.
— Ей часто об этом говорили, — подтвердил Герман.
Грейс — копия своей бабушки, мысленно отметил Фрейд, раздумывая, не могло ли это повлиять на отношения Августа с дочерью.
— Доктор, — сказал Герман на прощание, — спасибо, что вы пришли нам на помощь.
Фрейд пожал ему руку, снова ставшую вялой. Возбуждение, еще недавно охватывавшее Германа, испарилось. Он опять выглядел так, словно жалел, что живет на этом свете.
Фрейд повернулся к Холлу и сделал ему знак, что пора уходить. Первая американская пациентка ждала его.
11
Начинать сеанс всегда трудно.
Впервые ложась на кушетку, пациент неизменно испытывал по отношению к Фрейду более или менее ярко выраженную враждебность. Одни пытались выглядеть здоровыми и доказать, что не нуждаются в лечении. Другие, наоборот, преувеличивали благотворный эффект сеанса с целью отвлечь его внимание от своих неврозов.
Лишь гораздо позднее пациенты раскрывали свои истинные психологические проблемы, всегда более серьезные, нежели те, в которых они признавались сначала: например, безумные видения о животных Эмми фон Н., мнимые родовые муки, укладывавшие в постель юную Дору, или ощущение электрических ударов в бедрах, мешавшее Элизабет С. ходить.
Грейс Корда казалась исключением из общего правила. Она не пыталась ни избежать вопросов, ни отвлечь его внимание. Наоборот, она сразу же сказала, что готова забыть о своем горе, чтобы искренне помогать лечению и понять, что с ней происходит в моменты помутнения сознания. И тут же закашлялась. Этот симптом стал для психоаналитика отправной точкой.
Входя, Фрейд заметил желтую кушетку, весьма подходящую для этой цели, хоть и уступающую удобному, покрытому персидским ковром дивану из венского кабинета. Он предложил мисс Корда прилечь.
Фрейд никогда не объяснял, почему он требовал, чтобы его пациенты лежали во время сеанса, но он не хотел, чтобы они пытались истолковывать выражение его лица.
Грейс охотно улеглась, перестала кашлять и стала ждать первого вопроса. Фрейд молчал. Теперь, когда Грейс его не видела, он чувствовал странную потребность рассмотреть молодую женщину. Он уже давно не обращал внимания на физические особенности своих пациентов. Обычно он с первого взгляда составлял себе общее представление — «умное лицо», «приятная внешность», — а затем нырял в глубины психологии. Так в церкви Святой Троицы он мысленно охарактеризовал внешность Грейс Корда словами «классическая викторианская красота». Сейчас тонкие черты и римский нос молодой женщины напомнили ему скорее Градиву, хрупкую жительницу Помпей, изображенную на одном из барельефов, найденных в пепле.
Ее зеленые глаза с золотыми прожилками также поразили Фрейда. Острые взгляды, которые Грейс то и дело бросала в разные стороны, говорили о ее неуравновешенности. На ее прекрасном лице постоянно сохранялось выражение нервозности.
— Это правда, что вы просите ваших пациентов рассказывать их сны? — спросила Грейс, нарушив молчание.
— Сны — одна из самых надежных дверей в подсознательное, — ответил Фрейд. — В вашем подсознательном скрыты воспоминания, которые вы считаете потерянными.
— К сожалению, — сказала Грейс, — я никогда не помню снов, кроме, может быть, некоторых деталей.
— Детали — это как раз самое важное!
Фрейд заметил, что Грейс теребит замочек своей дамской сумочки, машинально открывая его и закрывая. Тот, чьи губы сомкнуты, говорит кончиками пальцев, подумал он. Этим характерным жестом молодая женщина обнаруживала свой страх, что психоаналитик коснется каких-то запретных тем.
