— Детали — это как раз самое важное!
Фрейд заметил, что Грейс теребит замочек своей дамской сумочки, машинально открывая его и закрывая. Тот, чьи губы сомкнуты, говорит кончиками пальцев, подумал он. Этим характерным жестом молодая женщина обнаруживала свой страх, что психоаналитик коснется каких-то запретных тем.
— Стэнли Холл сказал, что вы страстная поклонница театра, — сказал Фрейд, чтобы успокоить девушку. — Как возникла эта склонность?
— Я увидела на сцене Сару Бернар. Она мой кумир. Она говорит, что демонстрировать свои чувства толпе — исключительно женское искусство. Как вы думаете, это правда?
— Конечно. Мадемуазель Бернар, которой я также имел возможность восхищаться в Париже, более сведуща в этой области, чем я.
— Она утверждает, что только женщина способна уступить публике, отдаться ей.
Осознанно или нет, но Грейс решительно увлекала его к теме сексуальности.
— Благодаря своей способности отдаваться женщины — лучшие пациенты для психоанализа, — заметил Фрейд.
— Не думаю, что я очень хорошая пациентка, — вздохнула Грейс.
— Мы это скоро поймем. У нас с вами всего шесть дней, поэтому я пропущу некоторые этапы, чтобы сосредоточиться на главном. Для успеха мне необходимо ваше полное сотрудничество.
— Я сделаю все, что в моих силах, — сказала Грейс и снова закашлялась.
— Принцип психоанализа чрезвычайно прост, — продолжал Фрейд. — Вы всего лишь должны рассказывать мне обо всем, что приходит вам в голову: без цензуры, без умолчаний, без утайки.
— Но с чего начать? — спросила Грейс, колеблясь.
— Расскажите мне об этом кашле, который вам досаждает.
— У меня постоянно першит в горле. Иногда я целые ночи не сплю.
— Когда возникло это ощущение?
— Несколько лет назад. Я помню, что начала безумно кашлять во время спектакля «Две сироты» и была вынуждена убежать за кулисы, чтобы успокоиться.
Грейс повернулась, выгибая шею, чтобы посмотреть на реакцию Фрейда. Он сурово посмотрел на нее. Догадавшись, что он этого не одобряет, Грейс снова устремила взгляд в потолок.
— Произошло ли в тот день что-нибудь значительное? — спросил Фрейд.
— Я разорвала свою помолвку, — призналась Грейс помолчав. — То есть я хочу сказать, что ее разорвал Морис, мой жених.
— Но вы сохранили кольцо, — заметил Фрейд.
Грейс взглянула на кольцо с бриллиантом, которое сверкало на ее безымянном пальце, и сказала:
— Сама не знаю почему…
— Потому что оно поддерживает ваше чувство вины, напоминая, что причиной разрыва были все-таки вы.
— Вовсе нет!.. — возмутилась Грейс.
— Что же произошло на самом деле? — с нажимом спросил Фрейд.
— В тот день Морис попросил меня оставить карьеру актрисы после свадьбы. Это вызвало у меня гнев. Он хотел, чтобы я родила детей, а я ответила, что предпочитаю работать и оставаться свободной.
— Что же он ответил?
— Что женщина, которая не хочет стать матерью, безумна… Что вы об этом думаете?
— Что он вас убедил. И ваш кашель — это своего рода наказание, которое вы сами себе назначили за плохое поведение.
Грейс нахмурилась, а Фрейд начал обдумывать все эти откровения, которые, словно слои нижних юбок, должны были скрыть секрет молодой женщины. Истерический кашель казался психоаналитику напрямую связанным с разрывом помолвки. Случай Грейс напомнил ему заболевание юной Доры, отчет о котором он опубликовал три года назад.
— Продолжайте свободно выражать ваши мысли, — сказал Фрейд молодой женщине, надеясь, что она двинется в том направлении, которое предсказывала его гипотеза.
— Мой жених не был глупцом, — сказала Грейс. — Я объяснила ему, что отсутствие детей не помешает нам быть счастливыми. Но он боялся, что…
Она замолчала, вертя кольцо на безымянном пальце.
— Он боялся, что ваш отказ от детей приведет к отказу от сексуальной жизни? — предположил Фрейд.
— Я находила эту мысль отсталой, — вызывающе сказала Грейс. — В наше время есть противозачаточные средства.
— Но вы понимали, что ни одно из них не дает стопроцентной гарантии?
— Да, это так…
— И тогда вы подумали о типе сексуальных отношений, не грозящих зачатием.
Шея цвета слоновой кости мгновенно покраснела.
— Я не понимаю, на что вы намекаете! — выпалила Грейс.
Фрейд упрекнул себя за то, что слишком поторопился. Он считал, что пациентам не обязательно говорить всю правду, поскольку это нередко вызывало у больного неприязнь к врачу.
— У меня была пациентка значительно моложе вас, — сказал Фрейд, намереваясь достичь своей цели окольным путем. — Я буду называть ее Дора. Она тоже страдала кашлем нервного происхождения. В ходе сеансов я пришел к выводу, что раздражение в горле появилось у нее в результате того, что ей хотелось почувствовать там присутствие мужского полового органа.
— Доктор Фрейд! — выдохнула Грейс, садясь так резко, словно ее подбросило пружиной.
— Она вытеснила этот фантазм в подсознание, — продолжал Фрейд, — но угрызения совести остались, трансформировавшись в физическое недомогание.
Грейс бросила на него возмущенный взгляд.
— Я не приемлю подобного извращенного лечения, — заявила она. — И хочу немедленно прервать сеанс.
— Мисс Корда, — мягко сказал Фрейд, — понятие извращенности относительно. Вы считаете извращением контакт между ртом и гениталиями. А что сказать о людях, которые, целуясь, сближают слизистые оболочки входных отверстий своих пищеварительных систем? Они делают это публично, и никто, даже вы, их не порицает!
Видя, что выражение лица Грейс стало не таким напряженным, Фрейд встал и продолжал говорить, глядя в глаза молодой женщине:
— С самых первых моих сеансов я решил называть кошку кошкой. У меня нет выбора: прежде чем начать лечение невроза, нужно убедить пациента в том, что обсуждать темы сексуальности необходимо. Сделать это не так трудно, ведь эти темы действительно волнуют моих пациентов. Именно так было с Дорой. И как только она призналась себе в своем фантазме, вытеснение идеи в подсознательное прекратилось и боль в горле прошла, словно по мановению волшебной палочки.
Грейс молчала и по-прежнему выглядела недовольной.
— Если бы у вас не было так называемых извращенных мыслей, — заключил Фрейд, — вы не страдали бы от подобных недугов. Доверьтесь мне. Десять минут назад вы мне это обещали.
Он пристально смотрел на Грейс, чтобы уловить момент, когда возмущение уступит место желанию преодолеть себя, и можно будет продолжить сеанс.
Грейс также смотрела на него. Взгляд ее был все таким же негодующим, но кашлять она перестала, и голос ее смягчился, когда она спросила:
— В случае с той молодой девушкой симптомы исчезли, когда вы нашли их причину?
— Совершенно верно, — ответил Фрейд.
— Вы хотите сказать, что одной беседы оказалось достаточно, чтобы избавиться от физического недуга?
— Это принцип, на котором основано мое лечение. Кстати, изобрел эту терапию не я, а одна моя пациентка, такая же, как вы. — Фрейд пошел с самой сильной своей карты. Нужно было подчеркнуть, что Грейс может не только вылечиться, но и послужить более высокой цели — помочь развитию науки. — Доктор Бойер, лечивший эту молодую женщину, называл ее Анной О. Она страдала столь же серьезным недугом, что и вы, а также несколькими другими, она даже стала разговаривать только по-английски.
— Разве забыть иностранные языки так уж опасно? — с недоумением спросила Грейс.
— Анна была немкой, — ответил Фрейд. — Невроз стер у нее из памяти родной язык. Во время сеансов психотерапии Анна поняла, что чувствует облегчение, свободно рассказывая о своем недомогании. А главное, она заметила, что болезнь исчезает, когда она угадывает ее психологическую причину.
— Словно по мановению волшебной палочки, — с легкой иронией сказала Грейс.
— Она назвала этот метод — «лечение словом». Я же дал этому феномену название «катарсис». Вы тоже можете сделать подобное открытие. Я не хочу на вас давить: не говорите мне, уменьшилось ли жжение в горле оттого, что я попытался объяснить его происхождение, но помогите мне разобраться с более серьезными проявлениями болезни. Именно вы должны нанести ей главный удар…
Грейс опять легла на кушетку. То, что Фрейд сравнил ее с Дорой и Анной О., кажется, принесло желанный результат. Словно два ангела-хранителя, стоящие за ее плечами, они позволили Грейс в какой-то мере победить страх и открыться.
— А не говорила ли вам Анна О., что вы всегда считаете, что правы только вы один? — спросила Грейс, наморщив нос.
— Перейдем теперь к вашей амнезии, — продолжал Фрейд. — Когда случился самый ранний провал в памяти, о котором вы помните?
