– Почему ты так говоришь?
Каганов безнадежно покачал головой.
– Может быть… может быть, этот Молодцов слишком слащав. Ты знаешь, он так много говорит об общечеловеческой семье, о самопознании, о спасении амурских тигров…
Виолетта была удивлена.
– А я думала, что он тебе нравится.
– Да… пожалуй. Но не всегда. Вообще-то, когда я бываю на занятиях у Молодцова, это напоминает заседание парламента или одну из тех странных лекций, которые слушает Света.
Он посмотрел жене в глаза – они были серьезны. Виолетта была вся внимание.
– У тебя никогда не возникала мысль, что Бог должен быть, как бы это сказать… значительнее? Тот Бог, которому раз в год ставим свечку… для меня Он нереален. А если Он на самом деле таков, значит, Он еще беспомощнее, чем мы сами. Неужели можно надеяться, что Света поверит той чепухе, которой я и сам не верю?
– Я не знала, что тебя мучают подобные мысли, Миша.
– Я только что об этом подумал. То, что случилось сегодня ночью… Я должен все основательно переосмыслить. За последнее время многое произошло.
– Что ты имеешь в виду? Что произошло?
«Нет, я не могу ей сейчас сказать», – подумал Михаил. Ну как ей передать странный, завораживающий взгляд Буркина и разговор с ним, а ужас, который он испытал сегодня ночью? Это было необъяснимо. В довершение ко всему Света исчезла. Он был потрясен своей полной неспособностью ответить ударом во всех этих ситуациях. Как будто кто-то управлял им. Но как объяснить все это жене?
– Ну, это длинная история, – отмахнулся он. – Единственное, в чем я уверен: наша жизнь, наша религия, словом, все, абсолютно все не в порядке. Что-то должно измениться.
– Может, ты хочешь поговорить с Молодцовым?
– Да ведь он…
В это мгновение, несмотря на то, что был час ночи, зазвонил телефон.
– Света! – воскликнула Виолетта.
– Слушаю! – Михаил поспешно рванул трубку.
– Привет! – раздался женский голос. – Ты не спишь?
Миша был разочарован. Это была Вера.
– Здравствуй, Вера, – сказал он и посмотрел на жену, лицо которой мгновенно омрачилось.
– Не клади трубку! Прости, что я звоню так поздно, но у меня была одна встреча, и я только что вернулась домой. Мне так хотелось проявить пленку… Ты сердишься?
– Сердиться я буду завтра утром, а сейчас я слишком устал. Ну и что у тебя вышло?
– Так вот. Я знаю, что на празднике я отсняла двенадцать кадров, в том числе с Буркиным, Молодцовым и тремя неизвестными. Сегодня дома я отщелкала оставшиеся двенадцать – снимала кота, соседку на фоне центрального универмага, вечерние новости и так далее. Сегодняшние снимки получились…
Наступила пауза, и Михаил понял, что он должен задать вопрос.
– А как с остальными?
– Эмульсия была абсолютно черной, полностью засвеченной. На пленке же проявились отпечатки пальцев, во многих местах. С камерой все в порядке.
Михаил долго не отвечал, и Вера окликнула его:
– Михаил… Алло?
– Это интересно, – очнулся он.
– Должно же это все что-нибудь да значить! Меня просто заело. Попробую выяснить, кому принадлежат отпечатки.
Опять наступила долгая пауза.
– Алло?
– Слушай, а как выглядела вторая женщина, блондинка?
– Средних лет, длинные светлые волосы… очень злая, по-моему.
– Толстая, худая, средняя?
– Да обычная фигура, как у меня.
Михаил нахмурился, его взгляд блуждал по сторонам, пока он собирался с мыслями.
– Увидимся завтра.
– Хорошо. Спасибо, что ты меня выслушал.
Михаил положил трубку. Вперив взгляд в крышку стола, он барабанил по ней пальцами.
– Что она тебе сказала? – спросила Виолетта.
– Да так, – произнес он, все еще раздумывая и медля с ответом. – Газетные дела, ничего особенного. Извини, а о чем мы говорили?
– Ну, если это по-прежнему имеет для тебя значение, – то мы обсуждали, стоит ли тебе поговорить с экстрасенсом Молодцовым о наших проблемах.
– Молодцов… – подхватил Михаил почти со злостью.
– Но если ты не хочешь…
Михаил уставился на остывшее молоко. Виолетта, подождав, пробудила его вопросом:
– Может, лучше вернемся к этому утром?
– Я поговорю с ним, – твердо сказал Миша. – Я… я хочу с ним поговорить. Будь уверена, что я с ним поговорю!
– Плохо от этого разговора точно не будет.
– Это еще не факт.
– Миша, – начала было Виолетта, но оборвала себя на полуслове. Похоже, что с ее мужем что-то произошло, это было заметно и по голосу, и по выражению его лица. Виолетте давно недоставало прежнего огня в глазах мужа. Может быть, только теперь она осознала, что этот огонь исчез с тех пор, как они переехали из Москвы. Старые непрошеные воспоминания, к которым она не хотела бы возвращаться, пробудились в ней сейчас, поздно ночью, когда их дочь так таинственно исчезла.
– Миш, – сказала она, отодвинув стул и убирая тарелку с остатками бутербродов с маслом. – Пошли спать.
– Вряд ли я сейчас усну.
– Я понимаю, – ответила она тихо.
Все это время Серафим и Сим находились в комнате, внимательно прислушиваясь к беседе. Сим неожиданно раскатисто рассмеялся.
– Нет, Михаил Каганов, – сказал Серафим с улыбкой, – ты и раньше не любил много спать… А сегодня Рафавал помог тебе окончательно проснуться!
* * *
Наступил вторник. Утреннее солнце светило через окно кухни, где Мария замешивала тесто. Отец Георгий нашел в записной книжке нужное ему имя: отец Евгений, в миру Евгений Дубинчук. Сам он никогда с Дубинчуком не встречался, и единственное, что слышал о своем предшественнике – дурно пахнущие, злые сплетни. Теперь Евгений перебрался куда-то подальше от Прахова.
Георгий понимал, что это было его фантазией, выстрелом наугад. Но тем не менее он опустился на диван, снял трубку и набрал номер.
– Алло? – прозвучал в трубке усталый немолодой голос.
– Алло, – произнес Георгий, стараясь говорить приветливо, несмотря на взвинченные нервы, – Евгений Дубинчук?
– Да, кто это?
– Отец Георгий. – Он услышал глубокий, понимающий вздох Дубинчука. – Я пришел к вам на смену и возглавил православную церковную общину в Прахове.
– Да, отец Георгий. Как идут дела?
«Что ему ответить?» – размышлял Георгий.
– Э-э… хорошо, с одной стороны.
– И нехорошо с другой, – дополнил Дубинчук мысль.
– Да, можно и так сказать. Вы меня понимаете?
– Не совсем. Иногда до меня доходят слухи от некоторых прихожан нашей церкви. – Затем он поспешно добавил: – Я рад, что вы позвонили. Чем могу быть полезен?
– Э… поговорить со мной…
– Ну что ж, могу рассказать вам много интересного, – ответил Дубинчук. – Я слышал, что в пятницу будет собрание. Это правда?
– Да, это так.
– Голосование доверия, как я понимаю? Областная епархия до сих пор не признает нашу церковь, и все вопросы вы по-прежнему решаете сами.
– Да, вы совершенно правы.
– Видите ли, для меня это пройденный этап. Буркин, Теркин, Мазин и Стальнов – все те же заводилы, что и в вашем случае.
– Вы, наверное, шутите?
– Нет. История повторяется, отец Георгий, поверьте мне.
– Они выбросили вас вон?
– Им не понравилось, что я проповедую и как исполняю мое служение, поэтому они настроили против меня всех прихожан, а затем им удалось провести голосование. У них был небольшой перевес, и я проиграл. Как думаете, почему в Прахове больше нет церквей? С этой нашей «старой гвардией», четверкой смутьянов, даже патриархат не хочет связываться!
– Те же четверо!
– Да, все те же четверо… Скажите, правда ли, что вы отлучили Леонида Стального?
– Правда.
– Слава богу! Я не предполагал, что Леня позволит кому-нибудь сделать такое.
– Как же! Оставшиеся трое постарались сделать этот вопрос главным в нашем конфликте. Не думаю, что они оставят меня в покое.
– А как отнеслась к этому община? Что говорят прихожане?
– Не знаю. По-моему, они разделились пополам.
– Ну и что вы думаете о происходящем?
Георгий не нашел ничего лучше, чем сказать прямо:
– Кажется, что происки лукавого очень сильны в этом городе. И вера простых людей подвергается сейчас испытаниям как никогда прежде. Как и вера служителей церкви.
На другом конце провода стало тихо.
– Алло?
– Да, я слушаю. – Дубинчук говорил медленно, с сомнением в голосе, как будто обдумывал каждое слово. – Что же вы конкретно имеете в виду под происками лукавого?
Георгий слегка замялся, он не представлял себе, как передать чужому человеку впечатления прошлой ночи.
– Э… я думаю, что сам сатана замешан в этом деле.
Дубинчук произнес почти требовательно:
– Отец Георгий, я спрашиваю, что конкретно вы видели?
Георгий начал осторожно развивать свою мысль. Он старался, чтобы его доводы выглядели здраво и ответственно, поэтому перечислил только самое важное. Шайка Буркина пытается расквитаться с ним: раскол прихода, сплетни, злобное отношение церковного совета, ругательства, написанные на стене дома, духовный разбой, который ему пришлось пережить прошлой ночью. Евгений прерывал его только для того, чтобы задавать уточняющие вопросы.
