«О жизни, догоревшей в хоре…»
О жизни, догоревшей в хореНа темном клиросе твоем.О Деве с тайной в светлом взореНад осиянным алтарем.
О томных девушках у двери,Где вечный сумрак и хвала.О дальной Мэри, светлой Мэри,В чьих взорах — свет, в чьих косах — мгла.
Ты дремлешь, боже, на иконе,В дыму кадильниц голубых.Я пред тобою, на амвоне,Я — сумрак улиц городских.
Со мной весна в твой храм вступила,Она со мной обручена.Я — голубой, как дым кадила,Она — туманная весна.
И мы под сводом веем, веем,Мы стелемся над алтарем,Мы над народом чары деемИ Мэри светлую поем.
И девушки у темной двери,На всех ступенях алтаря —Как засветлевшая от МэриПередзакатная заря.И чей-то душный, тонкий волосСкользит и веет вкруг лица,И на амвоне женский голосПоет о Мэри без конца.
О розах над ее иконой,Где вечный сумрак и хвала,О деве дальней, благосклонной,В чьих взорах — свет, в чьих косах — мгла.
Ноябрь 1906
«В синем небе, в темной глуби…»
В синем небе, в темной глубиНад собором — тишина.Мы одну и ту же любим,Легковейная весна.
Как согласны мы мечтами,Благосклонная весна!Не шелками, не речамиПокорила нас она.
Удивленными очамиМы с тобой покорены,Над округлыми плечамиКосы в узел сплетены.
Эта девушка узналаЧары легкие весны,Мгла весенняя сплеталаЕй задумчивые сны.
Опустила покрывало,Руки нежные сплела,Тонкой стан заколдовала,В храм вечерний привела,
Обняла девичьи плечи,Поднялась в колокола,Погасила в храме свечи,Осенила купола,И за девушкой — далечеВ синих улицах — весна,Смолкли звоны, стихли речи,Кротко молится она…
В синем небе, в темной глубиНад собором — тишина.Мы с тобой так нежно любим,Тиховейная весна!
Ноябрь 1906
Балаган
Ну, старая кляча, пойдем
ломать своего Шекспира!
Кин
Над черной слякотью дорогиНе поднимается туман.Везут, покряхтывая, дрогиМой полинялый балаган.
Лицо дневное АрлекинаЕще бледней, чем лик Пьеро.И в угол прячет КоломбинаЛохмотья, сшитые пестро…
Тащитесь, траурные клячи!Актеры, правьте ремесло,Чтобы от истины ходячейВсем стало больно и светло!
В тайник души проникла плесень,Но надо плакать, петь, идти,Чтоб в рай моих заморских песенОткрылись торные пути.
Ноябрь 1906
«Твоя гроза меня умчала…»
Твоя гроза меня умчалаИ опрокинула меня.И надо мною тихо всталаСинь умирающего дня.
Я на земле грозою смятыйИ опрокинутый лежу.И слышу дальние раскаты,И вижу радуги межу.
Взойду по ней, по семицветнойИ незапятнанной стезе —С улыбкой тихой и приветнойСмотреть в глаза твоей грозе.
Ноябрь 1906
«В час глухой разлуки с морем…»
В час глухой разлуки с морем,С тихо ропщущим прибоем,С отуманенною далью —
Мы одни, с великим горем,Седины́ свои закроемБелым саваном — печалью.
Протекут еще мгновенья,Канут в темные века.
Будут новые виденья,Будет старая тоска.
И, в печальный саван кроясь,Предаваясь тайно горю,Не увидим мы тогда, —
Как горит твой млечный пояс!Как летит к родному морюСеребристая звезда!
Ноябрь 1906
«Со́львейг! О, Со́львейг! О, Солнечный Путь!..»
Со́львейг! О, Со́львейг! О, Солнечный Путь!Дай мне вздохнуть, освежить мою грудь!
В темных провалах, где дышит гроза,Вижу зеленые злые глаза.
Ты ли глядишь, иль старуха — сова?Чьи раздаются во мраке слова?
Чей ослепительный плащ на летуПуть открывает в твою высоту?
Знаю — в горах распевают рога,Волей твоей зацветают луга.
Дай отдохнуть на уступе скалы!Дай расколоть это зеркало мглы!
Чтобы лохматые тролли, визжа,Вниз сорвались, как потоки дождя,
Чтоб над омытой душой в вышинеДень золотой был всерадостен мне!
Декабрь 1906
«В серебре росы трава…»
В серебре росы трава.Холодна ты, не жива.Слышишь нежные слова?
Я склонился. Улыбнись.Я прошу тебя: очнись.Месяц залил светом высь.
Вдалеке поют ручьи.Руки белые твои —Две холодные змеи.
Шевельни смолистый злак.Ты открой твой мертвый зрак.Ты подай мне тихий знак.
Декабрь 1906
Усталость
Кому назначен темный жребий,Над тем не властен хоровод.Он, как звезда, утонет в небе,И новая звезда взойдет.
И краток путь средь долгой ночи,Друзья, близка ночная твердь!И даже рифмы нет корочеГлухой, крылатой рифмы: смерть.
И есть ланит живая алость,Печаль свиданий и разлук…Но есть паденье, и усталость,И торжество предсмертных мук.
14 февраля 1907
«Придут незаметные белые ночи…»
Придут незаметные белые ночи.И душу вытравят белым светом.И бессонные птицы выклюют очи.И буду ждать я с лицом воздетым,
Я буду мертвый — с лицом подъятым.Придет, кто больше на свете любит:В мертвые губы меня поцелует,Закроет меня благовонным платом.
Придут другие, разрыхлят глыбы,Зароют, — уйдут беспокойно прочь:Они обо мне помолиться могли бы,Да вот — помешала белая ночь!
18 марта 1907
«Зачатый в ночь, я в ночь рожден…»
Зачатый в ночь, я в ночь рожден, И вскрикнул я, прозрев:Так тяжек матери был стон, Так черен ночи зев.
Когда же сумрак поредел, Унылый день повлекКлубок однообразных дел, Безрадостный клубок.
Что быть должно — то быть должно, Так пела с детских летШарманка в низкое окно, И вот — я стал поэт.
Влюбленность расцвела в кудрях И в ранней грусти глаз.И был я в розовых цепях У женщин много раз.
И всё, как быть должно, пошло: Любовь, стихи, тоска;Всё приняла в свое русло Спокойная река.
Как ночь слепа, так я был слеп, И думал жить слепой…Но раз открыли темный склеп, Сказали: Бог с тобой.
В ту ночь был белый ледоход, Разлив осенних вод.Я думал: «Вот, река идет». И я пошел вперед.
В ту ночь река во мгле была, И в ночь и в темнотуТа — незнакомая — пришла И встала на мосту.
Она была — живой костер Из снега и вина.Кто раз взглянул в желанный взор, Тот знает, кто она.
И тихо за руку взяла И глянула в лицо.И маску белую дала И светлое кольцо.
«Довольно жить, оставь слова, Я, как метель, звонка,Иною жизнию жива, Иным огнем ярка».
Она зовет. Она мани́т. В снегах земля и твердь.Что́ мне поет? Что́ мне звенит? Иная жизнь? Глухая смерть?
12 апреля 1907
