– А вдруг он все еще здесь? – Я вскочила, но ноги меня не держали, и я медленно опустилась обратно в кресло. – Проверьте в других комнатах!
Слышно было, как Джек обходит квартиру, открывая двери.
Элси смотрела на меня. Я искала в ее глазах поддержку моим страхам. Второе, что вам нужно знать об Элси, – она всегда знает, что сказать. Я ждала от нее нужных слов.
– Все будет хорошо, Флоренс. Если это и вправду Ронни, тогда, по крайней мере, он сделал первый шаг. Мы и похуже видали, правда?
Я кивнула. Да, мы видали гораздо хуже.
– Но если это он, то одно меня очень беспокоит.
– Что?
Я не сразу смогла ответить, но справилась с собой:
– Кого тогда, черт побери, похоронили в 1953 году?
Мой вопрос остался без ответа, вернулся Джек.
– Все чисто, – сказал он и взял один из стульев.
– Может, теперь вы и в остальное поверите, – с упреком говорила я. – И чем сомневаться во мне, поможете собрать доказательства, прежде чем меня отправят в «Зеленый берег».
– Никто в тебе не сомневается. – Элси потянулась ко мне, но я сложила руки на коленях.
– Сандвичи! – вдруг вспомнила я. – Представляете, в такую минуту я могу думать о бутербродах! У меня в сумке лежат. Давайте от них избавимся – завернем во что-нибудь и отправим в мусорное ведро, пока никто не отравился!
Джек взял мою сумку, которую я бросила на край обеденного стола.
– Здесь? – спросил он.
– Да! Давайте вы. Выньте их оттуда. Не хочу к ним прикасаться.
Джек открыл сумку и уставился внутрь.
– Ну же, – поторопила я.
Он долго смотрел в сумку, а когда опустил туда руку, то достал не бутерброды. Я уже поняла, что сейчас будет. Я поняла это еще до того, как увидела.
Из сумки появился фарфоровый слоник.
Я сидела в кресле с чашкой сладкого чая, который перед уходом налил мне Джек. Чай наверняка уже остыл – чаинки липли к стенкам и пытались вывалиться через край. На лбу у меня выступили бисеринки пота, и я знала, что на колготках у меня затяжка – задела ногой о тумбочку. Я чувствовала, как затяжка удлиняется с каждым моим движением. Квартира по-прежнему была пропитана энергией, бродившей в поисках применения. Мы сидели вдвоем, я и Элси, и нас обступал мрак. Я старалась разглядеть очертания мебели, но в темноте все изменилось.
– Включить свет? – послышался голос Элси.
Я не ответила. Я выключила лампу, как только ушел Джек. Не знаю почему. Мне показалось безопаснее не сидеть при свете.
– Может, тогда радио? – спросила она. – Ты не против?
Я не смогла заставить себя ответить.
– Ты всегда любила музыку. Первый раз, когда ты зашла на чай, мы говорили о музыке. У меня еще мама дома была, помнишь?
Я поглядела на Элси.
– И сестры с нами сидели. Помнишь Дот и Гвен?
– Лица помню, – призналась я.
Элси улыбнулась, и я улыбнулась в ответ.
– Это важно, Флоренс. Давай попробуем вспомнить три вещи? Начнем с Гвен!
После некоторого усилия я почувствовала, как мысли освободились от невидимой привязи и поплыли назад.
– Она все время проводила на кухне, – проговорила я. – Вечно вязала. Она же вроде тебе шарф связала, да? Гвен единственная хоть как-то могла договориться с вашей матерью.
– Верно, так и было. А Дот?
– О, эта не присядет. Вечно чем-то занята, всегда при деле. Она, кажется, вышла замуж и переехала?
– Да, – подтвердила Элси. – Ты просто молодец, Флоренс!
– Это всего лишь имена, – нахмурившись, я закрыла лицо руками.
– Разве имена не важны?
– По-моему, нет. Я всегда плохо запоминала имена.
Память действительно не желала удерживать имена. Даже в молодости названное мне имя будто проваливалось в какую-то щелку памяти и исчезало. А у Элси было целых четыре сестры, и это путало меня с самого начала.
Элси, Гвен, Бэрил и Дот.
Будто мать Элси подбирала имена, как ноты: E, G, B, D[6]…
Не хватало F, но отец Элси ушел на войну и вернулся в виде телеграммы на каминной полке. Мать Элси была убеждена, что это ошибка, и цокала языком на телеграмму, будто та нарочно пыталась выставить ее вдовой.
«Ну откуда им знать, что это именно он? – говорила она своей сестре, нам и очень часто – пустой комнате. – Вот откуда им знать?»
Никто ей не отвечал, все упорно разглядывали пол и потолок или переглядывались. На мать никто не смотрел – это было небезопасно. Это как раскрутить прялку, не зная, для чего. Телеграмма всегда стояла на подставке для писем и смотрела на нас. Погиб отец Элси или нет, их осталось только пятеро, и пришлось принять как факт, что на F никого не будет. Но зато, когда Элси познакомилась со мной в школьном автобусе, появился кто-то на F. В первый раз, когда она привела меня к себе в гости, мы пили чай за кухонным столом, и Элси восклицала:
– У нас есть F!
Все промолчали, даже ее мать.
– Теперь у нас полный комплект! Вы что, не понимаете? E, G, B, D, F, – она по очереди указала на каждую из нас.
– А меня ты куда денешь? – спросила ее мать.
Ее звали Изабель.
– Не знаю, – растерялась Элси. Бэрил обожгла ее взглядом через стол. Даже Гвен едва заметно покачала головой.
– И Чарли! Как быть с вашим отцом? Что он скажет, когда услышит твои слова?
Все молча посмотрели на подставку для писем. Я не осмеливалась проглотить чай, зная, что глоток получится таким громким, что мертвые проснутся, и даже их отец (если, конечно, он действительно погиб).
Вместо этого я отодвинула кусок бисквитного торта «Виктория», промокнула губы салфеткой и сказала:
– Миссис Коулклифф, Чарли[7] у нас на C[8], а C очень важная нота.
Мать Элси просияла, и с этой минуты все стали очень тепло ко мне относиться.
Эту историю рассказала мне моя память. Я посмотрела на Элси:
– E, G, B, D, F. Я нравилась твоей матери?
– Конечно. Ты нам всем нравилась.
– И Дот, и Гвен? Им я тоже нравилась?
– Точно знаю, что да.
– А Бэрил?
Возникла заминка, и Элси понимала, что я ее заметила.
– Да, насколько Бэрил вообще могла кого-то любить.
Указательным пальцем я водила по узорам на обивке кресла – туда-сюда по линиям, всякий раз стараясь попасть в начало.
– Я много думаю о Бэрил, – призналась я. – О жизни, которой мы живем после нее. О жизни, которой ей не досталось.
Элси шумно выдохнула, но промолчала.
– Нельзя, чтобы это сошло ему с рук, – твердо сказала я. – Нужно доказать, кто он такой, пока не поздно.
18:39
Нужно письмо написать местному совету! В тумбочке есть отличная писчая бумага; как только я смогу подняться, сразу достану и напишу.
О мусоре. Слишком много мусора стало. Люди выбрасывают надоевшие вещи, а мусор уже складывать некуда! Я читала об этом в журнале. Когда мы что-то использовали, это надо не в ведро бросать, а перерабатывать. Так говорилось в журнале. Я всем об этом рассказывала, но никто же не слушает!
«Не волнуйтесь вы о мусоре, мисс Клэйборн, – говорят они. – Волноваться о мусоре наша забота».
Но ведь кто-то должен волноваться, правда? А ведь никто не волнуется. Вон за кухней огромные мусорные ведра, я сама видела. Полные объедков, еды, за которую люди были бы благодарны. И одежды там полно: всего-то и нужно заштопать, но сейчас в домах не держат иголки с ниткой. Я уже принесла целую коллекцию, пока меня не застала Глория.
«Флоренс, да не возитесь вы с этим». – Она забрала штопку из моих рук и снова выбросила.
Я не стала поднимать скандал (Глория не знала, что это мой второй поход к контейнерам – я уже заштопала куртку и носки). Я спасаю все старые газеты, намереваясь их прочитать, когда вечера станут длиннее, и буду использовать картонки из-под яиц для всяких мелочей. Элси говорит, они неприятно пахнут, но она всегда была привередой. Слишком легко нам все стало доставаться, сказала я ей. Нельзя так быстро все выбрасывать. Всегда можно найти применение старой вещи, если дать себе труд призадуматься.
Я попрошу Глорию помочь мне написать письмо властям. Она приятная девушка, Глория, – всегда улыбается, добрые глаза и великолепные зубы. У каждого бывают плохие дни; я встретила Глорию в такой день. Может, это она меня найдет, и я еще раз объясню ей насчет мусора. Когда она постучит в дверь, я крикну в ответ, не желая поднимать переполох: «Не хочу быть обузой, но я, кажется, попала в непростую ситуацию!»
Я попрошу не вызывать «Скорую», но Глория и слушать не станет, такая уж она девушка. А когда «Скорая» меня заберет, Глория сядет рядом с носилками и, хотя машина будет раскачиваться и все провода, коробочки и приборы мотаться туда-сюда, не отпустит мою руку. Ни разу.
«Не волнуйтесь, Флоренс, я вас не оставлю».
Молодой парамедик сядет напротив, сложив руки на коленях. Я буду разглядывать его ботинки и думать, какие они поношенные, и спрошу, не заканчивается ли у него смена.
А он ответит: «Уже скоро».
И подмигнет. Я начну вспоминать, когда в последний раз мне кто-нибудь подмигивал, и не смогу припомнить.
«И всегда-то вы, Флоренс, думаете о других», – улыбнется Глория и чуть сожмет мою ладонь.
