Девушка взглянула на меня из складок шарфа:
– Нет, спасибо, мисс Клэйборн.
– Лучше поторопитесь, пока весь торт не кончился, – засмеялась я, но девушка не ответила.
Я ждала, но они начали говорить о телешоу. Я не могла принять участие в разговоре и поэтому ушла. Обратно я выбрала длинную дорогу, в обход дворов; некоторое время посидела на одной из скамеек, поглядывая на окна своей квартиры. Я оставила свет гореть, но снаружи мало что видно, даже если встать на цыпочки и вытянуть шею. Я собиралась вернуться домой, но мне пришло в голову наведаться в общую гостиную – взглянуть на доску объявлений. Я не проверяла ее после парикмахерской, а ведь могут вывесить что-нибудь важное.
Когда я вошла, Джек смеялся над какой-то телепрограммой. Звук был включен на полную мощность. Элси, сидя в углу, наблюдала за птицами через стеклянные двери. На доске объявлений ничего не изменилось. Ни Джек, ни Элси так бы меня и не заметили, не подойди я к кофейному столику в поисках журнала, который мне хотелось взять домой.
– Флоренс! – крикнул Джек, перекрывая закадровый смех. – Что вы с собой сделали?
Я не подняла глаз.
– Уложила волосы, – сухо сказала я.
– Ну конечно! – догадался он. – Новая укладка. Очень… броско.
– Я только за журналом. Масса дел, нужно идти.
– Почему бы вам не снять пальто и не присесть ненадолго? – предложил он.
– Нет, вы же заняты, – я кивнула на телевизор.
Я была уже у двери, когда Джек окликнул меня:
– Флоренс, вы забыли журнал!
Пришлось вернуться. Джек взял пульт и выключил телевизор.
– Составьте мне компанию хоть ненадолго!
– Мне казалось, вы телевизор смотрите, – напомнила я.
– Только пока не подвернется что-нибудь получше. – И он указал на соседнее кресло.
Элси крикнула из своего угла, качая головой и смеясь:
– Да сядь уже, ради бога, из-за тебя комната выглядит безалаберно!
– Ну, разве что на минутку, – решила я. – Надолго задержаться не смогу.
Я все им рассказала, еще пока снимала пальто.
– Он нашел, где я живу, – сказала я, стягивая рукав. – Он меня специально искал!
– А может, он просто говорил о своем генеалогическом древе? – Элси поглядела на меня поверх края чашки. – В парикмахерской, когда тебе укладывают волосы, легко ослышаться и неправильно понять. Резкие запахи, журчанье воды…
– Нет, его привели сюда поиски. Он хотел меня найти.
– Зачем ему это? – удивился Джек.
Я уловила легкое движение Элси – она едва заметно повела подбородком.
– Из-за того, что случилось, – сказала я. – Из-за того, что произошло с Бэрил.
Элси уже решительно качала головой, но я вознамерилась не поддаваться и не обращала внимания.
Элси говорит, что меня порой заносит. Утверждает, что я всегда такой была, что у меня язык вечно обгоняет голову, и не успеешь и глазом моргнуть, как я уже выкладываю все, что у меня на уме.
«Некоторые вещи лучше оставить в прошлом, – говорит она, – а тебя хлебом не корми, дай только все выкопать и разболтать».
– Бэрил была сестрой Элси, – объяснила я Джеку. – С ней случилось… нечто ужасное.
– Джеку не интересно об этом слушать, – перебила Элси. – Почему бы тебе не рассказать ему о фабрике? Нам ведь там неплохо работалось, несмотря ни на что?
– Я никогда не хотела работать на фабрике, – отрезала я. – И никто из нас не хотел.
Это правда – не хотели. Но иногда жизнь ведет тебя извилистым путем – иногда только решишь чуть свернуть, уверенная, что впереди у тебя совсем другое, и лишь по прошествии лет начинаешь понимать, что прошлое не вело к цели, как ты изначально рассчитывала. Если повезет, ты чего-то добиваешься, но большинство людей мечутся по жизни из стороны в сторону, спотыкаясь о собственные колебания. Я вот никогда такой не была. Я с самого детства точно знала, кем хочу быть.
– Бэрил тоже работала на фабрике? – поинтересовался Джек.
Я покачала головой:
– Не надо о Бэрил.
Он нахмурился:
– Тогда давайте о фабрике. Если вы не хотели там работать, то чем же вы хотели заниматься?
– Я хотела стать ученым, – призналась я. – И внести вклад в мировой прогресс.
Это правда. Впервые я об этом объявила, когда мы сидели на кухне у меня дома. Пахло теплом и выпечкой, мой пес Сет лежал у ног, выстукивая хвостом по ковру некий ритм. Элси призналась, что иногда «одалживала» у меня семью – попробовать, как живут нормальные люди. По ее словам, только у нас она видела столовые приборы, разложенные вокруг тарелки на салфетке.
– Я обязательно что-нибудь изобрету. – Я отодвинула учебники с места десертной ложки. – И это изменит мир.
– А ты, Элси? – спросила моя мать.
Элси протянула руку и погладила Сета по голове.
– Бэрил говорит, нам всем дорога на фабрику. Не представляю, как ты сможешь изменить мир оттуда.
– Бэрил ничего не знает! – возмутилась я. – Трепло твоя Бэрил.
Бэрил действительно болтала без умолку. Длинный язык в конце концов и довел ее до гибели, но тогда ни я, ни Элси об этом не догадывались.
– Мир можно изменить даже из-за этого кухонного стола, стоит лишь захотеть. – Мать полезла в шкафчик и вынула большую стопку обеденных тарелок. – Нужно только делать мудрый выбор.
Джек внимательно слушал.
– Она была права, – сказал он. – Ваша мама была права.
Моя мать всегда была права. У нее была внешность женщины, которая всю жизнь делает правильный выбор. Волосы всегда подколоты, одежда выглажена. Когда бы я ни вошла в дом, мать появлялась из кухни, вытирая руки или неся что-то интересное. Она будто была шаблоном материнства, одной из выкроек, которые Гвен постоянно оставляла на обеденном столе. По-моему, мама добилась всего, о чем мечтала. «Мама Флоренс» – так она всегда представлялась, и меня не покидало ощущение, что, родившись, я невольно забрала все, чем мама была раньше.
Я повернулась к Джеку:
– Я хотела, чтобы мы пошли в университет. Я все распланировала, но Элси меня не поддержала.
В голосе Джека появилась мягкость.
– Не поддержала?
– Но не потому, что я не хотела! – подала голос Элси. – Ты же знаешь мои обстоятельства! Ты прекрасно знаешь, почему я не могла пойти!
Вечером того же дня мы сидели на лужайке, глядя, как Сет носится за мотыльками. Псу никогда не удавалось схватить ни одного, поэтому он неистово на них гавкал. Лай у него был какой-то рваный, неровный и странно настойчивый, точно собака знала что-то, скрытое от нас. Неготовые отпустить лето, мы поплотнее запахнулись в кардиганы и свернулись на шезлонгах. Вечера становились холодными и неизбежными – чувствовалось, что пришла осень.
Я растянулась на шезлонге.
– Откуда тебе знать, что ты не создана для высшего образования? – спросила я. – Нам всего по четырнадцать лет! Мы еще не знаем, кто мы и что мы.
В дальних уголках сада осенний вечер начал красть дневной свет. Пусть нам было всего по четырнадцать, но я понимала – Элси уже неплохо узнала жизнь благодаря своей мамаше, которую то охватывали приступы беспричинной ярости, то она отказывалась есть по нескольку дней кряду, то ее приходилось уговаривать подняться с постели, как ребенка. Элси заставала мать за уборкой дома ни свет ни заря, а однажды та раздала отцовскую одежду, но несколько часов спустя стучалась в двери к соседям и выпрашивала вещи обратно. Сестры Элси одна за другой старались сбежать из дома – Гвен училась на педагогическом, Бэрил подбирала себе свадебное платье, хотя в ее жизни не было и намека на кавалера, а Дот переехала куда-то в центральные графства и вышла за противного недалекого коротышку Гарольда, который с пылом навязывал окружающим свое мнение. Мать Элси заявила, что Дот сделала это назло им всем.
– Но ведь всегда остается выбор! – настаивала я. – В каждой ситуации есть альтернатива!
Элси не ответила.
– Неужели тебе не кажется, – не отставала я, – что в наших силах все изменить даже маленькими решениями?
Элси снова промолчала. Я знала, для нее заглядывать в будущее – все равно что перечитывать нелюбимую книгу.
– Никогда не знаешь, что готовит нам жизнь, – твердила я.
Сет устроился между шезлонгами и поглядывал на нас обеих.
Элси смотрела на деревья, в ветвях которых затаилась осень, ожидая своего часа.
– Да, – соглашалась она. – Пожалуй, что и не знаешь.
В январе умерла моя мать.
– Легкие, – сочувственно сказала мне мать Элси. – Они у вас в роду.
Я хотела сказать, что легкие есть в каждой семье вместе с почками и сердцами, но после гибели отца Элси у ее матери появился странный пунктик на смерти. Чем ужаснее конец чьей-то жизни, тем лучше. Однажды она прошагала три мили под проливным дождем, только чтобы поглазеть на дерево, где разбился мотоциклист.
– Это важно, – заявила она, – увидеть своими глазами.
Сперва я не понимала, как можно смотреть на нестерпимо отвратительные картины, но потом до меня дошло – для нее это утешение. Матери Элси нравилось напоминать себе, что Бог не ее одну выбрал жертвой – трагедии и несчастья случаются и с другими. Это укрепляло ее во мнении, что у каждого своя судьба и за нас уже все решено. Когда я пробовала спорить, Бэрил сказала, не отрываясь от своего журнала:
