- Сосойя, - спрашивала меня удивленная хозяйка, - как мне быть? Заплатить ему деньгами или как?
- Не смей и заикаться об этом! Разнесет в щепки весь дом! Он ведь контуженый! - пугал я растерявшуюся вконец женщину.
- Ради бога, не оставляй его одного! Разбушуется, чего доброго, не свяжешь его! - просила она.
Я пересказывал Анатолию наш разговор, и он хохотал до упаду.
Объясняться с сельчанами Анатолию было трудновато, и потому он не отпускал меня от себя ни на шаг. Особой разговорчивостью Анатолий не отличался, спрашивали - отвечал коротко, но он был первым человеком, возвратившимся с фронта, и поэтому от желающих поговорить с ним не было отбоя. Его спрашивали о положении на фронте, о вооружении нашей армии, о планах Гитлера, о событиях во всем мире, и, хотя Анатолий не мог знать ничего сверх того, о чем сообщалось в прессе и по радио, к каждому его слову прислушивались с огромным интересом.
Когда я и Анатолий впервые прошлись по селу, за нами увязалась целая орава ребят.
- Сосойя, он герой?
- А то нет?!
- Сколько он убил немцев?
- Миллион!
- А ты взаправду с ним по-русски разговариваешь или обманываешь нас?
- Обманываю!
- А стреляет он хорошо?
- Птичку-сбивает на лету!
- В зяблика попадет?
- С двадцати шагов в глаз!
- А в кольцо?
- В самое отверстие!
- Ух! Вот молодец!
Когда Анатолий впервые увидел вывешенное на балконе Лукайи Поцхишвили черное полотно с бронзовыми буквами [В селах Грузии есть обычай: вывешивать траурную ленту с именем скончавшегося члена семьи], он удивленно посмотрел на меня:
- Что это такое, Coco?
- Сын у него погиб на фронте...
- Ну?
- Ну, здесь написано, что они оплакивают безвременно погибшего сына Кукури...
Анатолий промолчал. Потом он стал останавливаться у каждого дома с такой же траурной лентой и хмуро разглядывать буквы, выведенные неумелой рукой, но с неимоверной любовью и старанием.
Мы вернулись домой поздно вечером.
- Где вы пропадали целый день? - спросила за ужином тетя.
- Осматривали село, - ответил я.
- И что же, понравилось? - обратилась тетя к Анатолию.
- Нет! - покачал он головой.
- Что ты ему показал, Сосойя?
- А ничего. Он ходил и рассматривал траурные надписи...
- Тяжело... - вздохнула тетя.
- Много! - сказал Анатолий. - Тринадцать!
- Много...
РЫБАЛКА
После преображения, когда вода в Супсе становится холодной как лед, усач и сельдь залегают на спячку. Они разыскивают в реке пустотелый валун покрупнее, забираются туда и до самой мартовской оттепели лежат без движения, тесно прижавшись друг к другу. Об этой рыбьей повадке известно каждому сельскому мальчику и конечно же мне. Есть у меня на примете и соответствующее место на реке. Называется оно Напицара. Здесь с незапамятных времен лежит в воде огромный замшелый валун - "чертов камень". Летом мы с утра до вечера лежим на этом камне, загораем, прыгаем с него в глубокий, темный омут, который образует здесь Супса. Но сейчас не время для купаний. Сейчас мы ищем рыбу. Я лежу в ледяной воде у "чертова камня", дрожа всем телом, лязгая зубами. Одной рукой я прикрываю отверстие в камне, -другую просовываю туда по самое плечо.
На берегу сидит Хатия, тут же Анатолий разводит костер, а Бежана сидит на корточках у самой воды и поучает меня.
- Есть рыба, Сосойя?
Я киваю головой.
- Сельдь или усач?
- Усач!
- Хватай за усы! Да пощекочи его! Усач что твой поросенок, любит, когда его щекочут!.. Смотри, Сосойя, простудишься! Посинел весь! Вылезай, согрейся маленько!
- Отстань, Бежана!
- Много рыбы?
- Много, много, отстань!
- Хватит всем? Ее ведь надо разделить на четыре части!..
Я киваю.
- А то, помнишь, третьего дня ты надул меня! Отдал каких-то жалких головастиков! Смотри у меня! - предупреждает Бежана.
Есть! Попался наконец! Я хватаю здоровенного усача, глажу его по животу. Рыба ложится на бок. Пальцами нащупываю жабры, вытаскиваю ее и крепко стискиваю зубами его голову. Усач извивается, больно бьет меня хвостом по лицу, но я терплю. Я тащу второго усача, потом обоих кидаю на берег и вновь погружаюсь в воду по грудь. Рыбы много! Я с трудом выволакиваю из камня третьего, четвертого, пятого усача. Некоторым удается бежать - они быстро зарываются носом в песок и исчезают. Но ничего, на нас хватит!
Я выхожу на берег.
Хатия выбрала из кучи самого крупного усача, поднесла его к уху и прислушалась. Рыба бьется у нее в руке, разевает рот, задыхается.
- Что она говорит, Хатия? - спросил Бежана и принялся зубами сдирать кожуру с ивового прута - нанизывать на него свою долю рыбы.
- Отпусти, говорит, меня! - ответила Хатия.
- Если б ты видела, как она жалко разевает рот, не стала бы мучить ее!
Хатия встала, подошла к реке, и не успел я схватить ее за руку, как усач оказался в воде.
- Ты что, обалдела? - набросился я на Хатию, но было уже поздно. Усача и след простыл, а Хатия стояла и улыбалась. - Чего ты зубы скалишь, дура?! Поди попробуй, каково лежать битый час в ледяной воде!
- Иди к огню! - позвал меня Анатолий.
Я присел у костра. Подошла Хатия, села рядом со мной и нежно погладила рукой по спине.
- Холодно? - спросила она.
- А то нет? - ответил я грубо и придвинулся к огню.
Спустя минуту я взглянул на Хатию, и сердце мое больно сжалось: она сидела опустив голову, с обиженно надутыми губами, из глаз ее капали слезы.
- Погладь еще, Хатия, у тебя теплая рука! - попросил я.
Хатия тотчас же повернулась ко мне, положила руки мне на спину и медленно провела ими сверху вниз. Я сидел, затаив дыхание, и чувствовал, как по всему моему телу разливается приятное тепло.
- Хватит, теперь одевайся! - сказала Хатия и подложила мокрые руки себе под мышки. Поддавшись охватившему вдруг меня сильному, как никогда, желанию, я нагнулся к Хатии, стиснул ладонями ее головку, привлек к себе и поцеловал в уголок губ. Она вытерла губы тыльной стороной ладони и покраснела.
- Помирились? Ну и отлично! А теперь давайте делить рыбу! - сказал Бежана.
Я быстро оделся, и мы приступили к дележу.
- Это - тебе! - и я положил перед Бежаной крупного усача.
- Нет, не так! - возразил он. - Сперва разделим всю рыбу на четыре части, а потом бросим жребий - кому какую часть!
- Не надо никакого жребия, не бойся, не обманем тебя.
- Ну ладно, только не обманывай! У меня желудок вдвое больше твоего, надо же мне жрать? Сумасшедшие всегда едят больше нормальных людей! Так что не обманывайте меня!
- Как же, обманешь тебя! Да ты умнее всех нас! - сказала Хатия.
- Если я умнее тебя, это еще не значит, что я нормальный... А ты бы помолчала! Тебе вообще ничего не полагается! Какого усача она выпустила, а? - обратился Бежана ко мне, с сожалением качая головой.
- Так вот, - продолжал я, - это - тебе, это - Хатии, это - мне, это Анатолию.
- Даешь ей все же, да? - пробормотал недовольно Бежана.
- Бежана, замолчи, а то останешься без рыбы! - пригрозил я.
Бежана двумя пальцами схватил себя за горло, скроил жалкую рожу и умолк.
- Это - Бежане, это - Хатии, это - мне, это - Анатолию...
- Ты кого обманываешь, бичо! - подскочил вдруг БеЖана.
- В чем дело, Бежана?
- Почему ты отдаешь рыбу Сосоиному русскому?
- Как это - почему?
- Вот именно - почему? Я, дорогой мой Сосойя, сумасшедший, но не дурак!
- Что с тобой, Бежана?
- Слушай! Хатия - отдельная семья, я - отдельная семья, ты - тоже, а этот русский? Разве у него есть своя семья?
- Нет.
- Он ведь живет с вами?
- Живет.
- Значит, вам вдвоем полагается одна доля!
- Ошибаешься, Бежана!
- Так вы же живете вместе!
- Жить-то живем вместе, но кушает ведь он сам, собственным ртом!
Бежана призадумался, почесал в затылке, потом рассмеялся:
- Об этом я не подумал!
Анатолий, не понимавший слов Бежаны, видно, догадался, о чем тот толкует. Он стал со смехом передавать Бежане свою рыбу:
- Бери, бери, Бежана! Ешь на здоровье!
- Бежана, не стыдно тебе? - сказала укоризненно Хатия.
Бежана смутился.
- Стыдно, конечно, стыдно! - Он отложил обратно Анатолину долю рыбы и добавил: - Ты что, Сосоин русский, шуток не понимаешь? Это твоя рыба, бери ее! Твоя, понимаешь?
Анатолий кивнул головой.
- Продолжаю: это - Бежане, это - Хатии, это...
- Здравствуйте! - раздался вдруг чей-то голос, и на нас упала тень. Мы втроем подняли головы и вскочили от неожиданности. На большом камне стоял заросший загорелый мужчина в пиджаке с перекинутой через плечо винтовкой. Я узнал бригадира Датико. - Здравствуйте! - повторил он, спрыгнул с камня и подошел к нам.
- Датико-бригадиру привет! - осклабился Бежана, протягивая руку.
Датико не обратил на него внимания.
- Ты что, Сосойя, разучился здороваться?
- Здравствуй! - буркнул я и стал нанизывать на прут рыбы.
- А ты, девчонка?
- Я не вижу, не узнала, кто ты! - ответила Хатия равнодушно.
- Тогда, ночью, небось хорошо узнала!
