- А ты что делаешь, девочка? - взглянул Бежана на Хатию.
Хатия плакала, и слезы ее капали на лоб Бежаны.
- Сосойя, уйми девочку и перестань сам скулить.
Взгляните-ка на солнце. Вот оно скоро спустится за горой Концхоула, и наступит ночь. А завтра оно поднимется из-за Суреби, и настанет день. День настанет для всех.
Даже для того бандита. А для меня уже никогда не будет ни солнца, ни дня... Ты видишь солнце, Хатия?
- Вижу, Бежана, вижу!.. - Хатия заплакала громко, - Не плачь, детка... Это хорошо, если ты видишь солнце. Дай бог тебе, всем вам здоровья. Я оставляю вам свою Долю и солнца и воздуха. И свою рыбу тоже. Зачем я спорил с вами? Ведь все равно мы съели бы все вместе. Вот только свою долю земли я возьму с собой... А он-то зачем плачет? Зачем плачет твой русский, Сосойя? Холодно мне и пить хочется. Дай напиться, Сосойя!..
- Нельзя тебе пить, Бежана! Потерпи немного, придем домой, вылечит тебя бабушка Аквиринэ, тогда и пей, сколько тебе захочется.
- Сосойя, дай перед смертью испить глоток нашей супсинской воды. Мне теперь все можно...
Бежана часто задышал. Я испуганно взглянул на Анатолия.
- Он просит пить, что делать?
Анатолий встал, зачерпнул ладонями воду из реки и дал напиться Бежане.
- Что ты делаешь? Нельзя ему!
- Вот спасибо тебе! - поблагодарил Бежана Анатолия. - Твой русский умнее тебя, Сосойя, знает он, что теперь мне ничем уже не помочь... - Он вдруг привстал и пристально посмотрел на меня. - Сосойя, где ты?
- Здесь я, Бежана, не видишь разве меня?
- Не вижу, Сосойя, не вижу... Кажись, умираю я, Сосойя... - Бежана опустил голову на колени Хатии.
- Не умирай, Бежана, не умирай, дорогой! - взмолился я. - Что я скажу людям? Слышишь, Бежана, милый мой, потерпи еще немного! Все будет- хорошо, Бежана! Вот я здесь, рядом с тобой! Видишь меня, Бежана?
- Успокойся, Сосойя... А что солнце? Оно уже закатилось?
- Нет еще, Бежана...
- Хатия, ты видишь солнце?
Хатия никого и ничего не видела. Она рыдала.
- А я не вижу солнце... - сказал Бежана.
- Видишь, как не видишь! Вон оно, над Концхоулой!
Скажи, что видишь солнце, Бежана! - просил я Бежану и гладил его похолодевшие руки.
- Сосойя, слышишь?
- Что, Бежана?
- Слышишь? - Бежана прислушался к чему-то и вдруг тихо запел:
Девица-красавица
В загляденье-платьице...
Бежана пел и улыбался. Потом голос его постепенно стал угасать. Я припал к его груди.
Бежана ничего уже не чувствовал и не слышал...
Долго еще я обнимал и ласкал Бежану. Потом почувствовал прикосновение руки Анатолия и поднял голову.
Солнца на небе уже не было, но гора еще пылала оранжевым отблеском его лучей.
Бежана больше не пел...
СНЕГ
В конце декабря наступили сильные холода. Однажды вечером подул низовой ветер и пошел снег. Потом ветер улегся, а снег продолжал сыпать без конца. Сухие, пушистые снежинки, медленно кружась, ложились на землю.
За ночь снег покрыл все вокруг таким толстым слоем, что утром куры, слетев с насеста, провалились в снег по самый клюв. Снег шел не переставая весь следующий день.
И потянулись нескончаемые зимние вечера... Топанье ногами на балконе... Шипенье сырых дров... Вареная ветчина... Протяжный лай собак... В сплошном снежном покрове появились протоптанные тропинки - от домов к колодцам, от соседа к соседу, от села к селу. В школе стихли шум и гомон: дети отсиживались по домам, ожидая, когда уляжется снег. А школьный колокол по утрам звал, звал нас...
Снег сровнял холмы и впадины... Полегли плетни.
Лишь кое-где торчал вбитый недавно кол, да и того уносил случайный прохожий, кто - на дрова, кто - чтобы отбиться от собак или набежавшего ненароком проголодавшегося зверя.
...Пригорюнившийся Анатолий сидит у камина и ворчит:
- Глупая выдумка - камин. Дрова пожирает что твой паровоз, а тепла от него - на грош! Лицо горит, а спина мерзнет!
- Повернитесь теперь спиной! - учит тетя.
- Вот нашу бы русскую печь сюда!..
- А разве у вас зимой не холодно? - спрашиваю я.
- Понимаешь, мороз у нас суше, здесь так и пробирает до мозга костей...
- Завтра надо смести снег, а то, чего доброго, обвалится крыша, говорит про себя тетя.
Снег валит и валит...
- Сосойя, сходи за дровами!
Я накидываю полушубок и спускаюсь во двор. Приношу дрова, кидаю их в камин и усаживаюсь тут же на козлиной шкуре. Сырые дрова долго шипят и дымятся, потом вдруг вспыхивают ярким пламенем. В комнате светлеет.
Я замечаю, что Анатолий смотрит на тетю, смотрит пристально, не отводя глаз. Тетя сидит склонив голову и вяжет теплые носки для меня. Я отворачиваюсь, но все же замечаю, что тетя украдкой смотрит на Анатолия.
Анатолий - блондин, худощав и очень красив. Он выглядит немного моложе тети. Теперь он уставился на огонь и думает что-то свое. Потом он вздыхает и опять переводит взгляд на тетю. Я вижу все и - как ни странно! - не обижаюсь. Анатолий тоже видит все. Он смущенно улыбается и кладет руку на мое плечо. Я не двигаюсь, мне приятно прикосновение руки Анатолия. Тетя тоже видит все, и - я чувствую это - она рада. Я счастлив оттого, что тетя рада, и улыбаюсь Анатолию. Потом я долго, не отрываясь, наблюдаю за игрой огня в камине, - пусть тетя и Анатолий смотрят не смущаясь друг на друга. "Сосойя на собственной спине приволок домой себе дядю", - вспоминаю я и подбрасываю в камин дрова. "Это - Сосоин русский", - вспоминаю я слова Бежаны, и вижу Бежану с прижатыми к животу окровавленными руками... В камине танцует пламя, и в пламени я вижу улыбающуюся Хатию. Хатия стоит в пламени, и я не удивляюсь, что огонь не причиняет ей никакого вреда...
До меня доносится глухой голос Анатолия:
- Сожгли все, сровняли с землей... Людей угнали в Германию... А мы отступали... Были вынуждены отступать... Нет, Кетеван, я уйду, обязательно уйду.
Анатолий каждый день собирается уходить, но не может... Он потеет и кашляет ночи напролет... Я не отговариваю Анатолия: знаю, что рано или поздно он уйдет. Я боюсь этого дня, боюсь потому, что очень люблю тетю.
Я знаю: тетя тоже боится этого дня. В языках пламени улыбается Хатия. "Я вижу солнце, Сосойя!" - говорит она, и я ничего на свете больше не боюсь...
КУКУРИ
- Здравствуй, Бежана! Это я, твой Сосойя! Я не спрашиваю о твоем житье-бытье, знаю сам, как ты живешь.
И потом, ты ведь все равно скажешь, что у тебя все хорошо, что ты ни в чем не нуждаешься... Но мне известно все... Я вижу тебя каждую ночь и навещаю тебя каждый день. Правда, последние дни я не смог прийти к тебе, ты уж извини меня. Снег лежит по пояс, трудно подниматься в гору. Спроси хоть Анатолия - еле добрались сюда...
Сейчас мы все здесь приведем в порядок. А потом сходим к тебе домой, сметем снег с крыши, иначе провалится крыша. Ты не бойся, Бежана, пока я жив, твой дом будет стоять. Ну, ты знаешь, Бежана, какая вчера была каланда [Каланда - так в Гурии (Западная Грузия) называют повогоднюю ночь], кое-кто палил из ружья. У Сидонии Чхаидзе даже пели.
У них справляли свадьбу. Сидония вышла за Важа Джибути. Да-да, за того самого Важа, что вернулся с фронта без руки. Мы с тетей были приглашены, но не пошли.
Нечем было поздравить молодоженов, да и не очень-то хотелось идти. Сегодня уже новый год, Бежана, сорок третий.
Тут вот снег повалил розу. Ничего, сойдет снег, Хатия подставит розовому кусту колышек. И траву расчистит... Да, насчет креста. Я не хотел ставить крест, но бабушка Аквиринэ пристала: как это можно, говорит, могила христианина - без креста!.. Ты не думай, Бежана, это не простой крест. Помнишь наши ворота? Да, из красного дерева. Так вот, я разобрал ворота и велел сбить крест... Ну, теперь мы пойдем, Бежана, к тебе домой, сметем крышу... А завтра я снова приду к тебе...
Мы поправили покосившийся крест на могиле Бежаны и присели тут же на снегу.
- Холодно, - сказал Анатолий.
Я достал из кармана пол-литровую бутылку с водкой и протянул Анатолию. Он отпил несколько глотков и возвратил бутылку мне. Я тоже отпил. Потом мы вскинули на плечи лопаты и направились к Бежаниному дому...
...Над селом уже спускались сумерки, когда мы, продрогшие и проголодавшиеся, возвращались домой. У ворот Лукайи Поцхишвили Анатолий остановился. Дом утопал в снегу почти до самых перил балкона, на крыше снег лежал метровым слоем. Над дверью висела давешняя траурная лента. Скулившая и прыгавшая на балконе собака при нашем появлении с лаем сбежала вниз, но сразу же по живот увязла в снегу и, тявкнув ради приличия еще несколько раз, вернулась обратно.
- Зайдем! - предложил Анатолий.
- Зачем?
Анатолий молча направился к воротам, открыл калитку и вошел во двор. Я последовал за ним. Собака снова залаяла. На балкон вышел Лукайя.
- Кто там? - крикнул он, приставив к глазам ладонь козырьком. Я посмотрел на Лукайю и поразился: как быстро и беспощадно сломило горе этого сильного, кряжистого мужчину.
- Это мы, дядя Лукайя! Здравствуй! - ответил я.
- Пожалуйте в дом! Привет Сосойе и Сосоиному русскомy!
