– Не по зубам оказалось! – мотнул головой пожилой крестьянин.
Кто то выглянул из хлева вслед Бакуру:
– Поехал отряд собирать, собака…
– Соберет! – нахмурился растрепанный крестьянин. – Собак много…
– Выходит, холодно нам стало здесь!.. – заметил пожилой крестьянин. – Пойдем уж. Ну, Аракэл?
– Да! – очнулся от задумчивости Аракэл.
– Что ж мы будем делать? Куда пойдем? Думали вы об этом?
Аракэл уперся хмурым взглядом в землю и глухо сказал:
– Я знаю одно; марзпан не выпустит нас из рук, раз его самого персы из рук не выпускают. Ведь мы пролили кровь персидских сборщиков!
– Что ж, так и должны мы всю жизнь мыкаться по горам и долинам? – нахмурился Симон.
Аракэл полупрезрительно взглянул на него:
– О своей голове думаешь? Ты о селах подумай!
– Что села? С селами все кончено.
– А если с селами кончено, мы не в счет. – Он подумал с минуту и прибавил:- Села-то он в Персию не угонит! Еще до этого не дошло. Вот семьям нашим будет туго, если только не попрятались они по домам у родных, у знакомых… А за нами охотиться будут!
Он оглядел юношей, затем резко спросил;
– Кто из вас хочет вернуться домой?
– Домой вернуться? – удивился один. – Да нас живьем сожгут!
– Ну, вот и помните, что сожгут! В этом нашем марзпанском краю правды нет. Пойдем поищем, где она есть. Это горе не только наше – всего народа…
– Нигде ее нет, правды! – горько произнес Симон, Аракэл спокойно и просто обратился к юношам:
– Идете с нами?
– Куда же, если не с вами! – отозвались юноши невесело, во решительно.
Помолчали немного, стали медленно собираться.
Первым вышел Аракэл. Симон тоскливо оглянулся и зашагал за ним, далее шли юноши. Шагая по тропинкам, все думали о том, что прежде всего необходимо уйти от погони; поскольку на родное село и семьи неминуемо обрушится месть марзпана и персов -домой возврата нет.
И вот все пошли за Аракэлом. А он не терял надежды. Па что он надеялся, никто не знал – ни юноши, ни Симон, ни даже сам Аракэл, шагавший впереди уверенно и задумчиво. Несокрушимое ли здоровье крестьянина, железные ли мускулы поддерживали в нем неукротимый дух? Придавал ли ему силы жизненный опыт? Но какую силу мог вдохнуть в него опыт его горькой, беспросветной жизни? Ведь Аракэл не жил, а постоянно вел борьбу, – борьбу за кусок хлеба, за клочок земли. Какую же надежду и силу мог дать ему опыт, вынесенный из этой неравной борьбы? Что хорошего видел в жизни крестьянин? Об этом Аракэл не помнил. Но надежда все же теплилась, не угасала. Он не терял мужества, которое всегда приходило ему на помощь во врсмя самой тяжелой работы, в дни голода, в дни бедствий.
Аракэл шел вперед.
Поздно вечером Бабик с Нерсиком вошли в покои матери. Молчаливый и угрюмый Бабик подошел к матери и молча снял ее.
Нерсик встал чуть поодаль, всхлипнул и разрыдался: глядя на Бабика и вспоминая перенесенные им побои, он как бы заново переживал обиду, пережитую в этот день братом, и почувствовал острую жалость к нему. Парандзем крепко прижала Бабика к груди и не могла сдержать слезы. Сколько оскорблений, горечи, унижений накопилось у нее на душе! И вот все прервалось, – ей невмоготу стало далее нести на душе этот тяжелый груз.
Дзвик подошла к Нерсику, обаяла его и отвела к окну, тихо увещевая.
– Не плачь, родной мой, не плачь! Если ты сам не пожелаешь стать персом, кто тебя может заставить?
Бабик порывистым движением вырвался из объятий матери, «о сжатыми кулаками встал посреди опечивальни и глухим от боли и ярости голосом воскликнул:
– Не побои отца меня оскорбляют… Меня оскорбляет то, что он дал мне в наставники армянина с пресмыкающейся рабской душой, который лижет пятки персам и смеет оскорблять «ой народ!
Парандзем отерла глаза.
– Вот и хорошо, дитя мое, что ты все эта понял даже лучше меня! обвил руками шею матери:
– Прочти нам то, что ты обещала, мать!
– Прочту, дитя мое, прочту, успокойся только! И не прекословьте вы очень князю. Он разгневается, может вас убить.
– Пусть убивает! – воскликнул Бабик. – Он бил меня на глазах у раба и пса! Это все равно, что убить меня!
– Нет, нет, Бабик! – успокаивала его мать. – Пока в твоем сердце живет любовь к твоему народу, ты не убит. Поди ко мне, сядь. Ты также, Нерсик! Я почитаю вам.
– Да, да!.. – обрадовался Нерсик, поспешно усаживаясь на ковер у ног матери. – Читай!
– Прочту, прочту, родной… Бабик, сними с полки вон ту новую рукопись.
Бабик принес рукопись, заглядывая на ходу то в ее начало, то в конец.
– Но она не закончена, мать! – заявил он. – Где вторая половина?
– Она не дописана. Ее пишет Мовсес Хоренаци. Работа еще не завершена.
Из-за болезни матери Вардану не удалось выехать на следующий день в Арташат. Душевное потрясение оказалось слишком сильным для престарелой женщины: она слегла и начала бредить. Вардан Мамиконян глубоко любил свою мать и всегда считался с ее мнением. Он никогда не решался выехать, не простившись с нею. Каждый раз, отправляясь в дальние походы, на Чорскую заставу или в Нюшапух против кушанов, он непременно приходил перед отъездом поцеловать ей руку, получить ее благословение, и лишь после этого пускался в путь.
Теперь он по нескольку раз в день заходил в опочивальню к матери, тревожно присматриваясь к тому, как ее лечат иерей и старый лекарь.
Жизнь в замке как будто потекла по привычному руслу. В коровниках и овчарнях мычал и блеял еще не выпущенный на подножный корм скот. По двору взад и вперед сновали слуги, С поля доносились выкрики и смех сепухов и всадников.
Уединившись в башне в небольшом покое, Артак Мокзц просматривал рукописный фолиант. Иногда он устремлял взгляд в далекие, только что освободившиеся от снега луга, которые, проснувшись, ждали прихода весны. В открытое окно уже вливалось ее первое нежное благоухание.
Артак углубился в чтение рукописи. Это был философский трактат о природе воздуха, воды, огня и земли. Артак и сам не сумел бы сказать, сколько он просидел, когда заметил, что, перелистав много страниц, не вникнул в их смысл. И только теперь он осознал, что до его слуха довольно давно доносятся женские голоса. Или это только почудилось ему?.. Артак напряг слух, но голосов уже не было слышно. Он вновь принялся за чтение. Но благоуханье весны отвлекало его мысли. Взгляд его тянулся к долинам и горам, и какое-то смутное, но сладостное чувство заполнило его сердце. Он приподнял голову и, кинув взгляд на выступ скалы, заметил двух женщин.
Одна сидела, другая стояла рядом с ней. Обе смотрели в сторону долины, так что видеть их лица Артак не мог. Обе были в богатых одеяниях и, по-видимому, принадлежали к княжеской семье.
Артак подошел к окну, надеясь узнать их. Однако те долго не оборачивались. Артак уже собирался вернуться к своей рукописи, когда одна из женщин – та, которая стояла, – повернулась лицом к окну. Видение благородной красоты внезапно поразило Артака. Это была совсем еще молоденькая девушка, волнистые черные волосы обрамляли прелестное лицо; из-под угольно-черных бровей горделиво и чуть повелительно глядели сверкающие глаза. Она бросила взгляд в сторону башни и увидела Артака. Оба упорно не отводили глаз, словно испытывая друг друга.
Спутница девушки что-то сказала ей и тоже обернулась в сторону окна. Это была немолодая женщина, с исхудалым и измученным лицом, очень похожая на Вардана Мамиконяна.
– Привет князю Артаку! – вставая, промолвила она с ласковой улыбкой. – В кои веки показался, наконец!
– Приветствую княгиню… – отозвался Артак. То была дочь Вардана – госпожа Шушаник, супруга иверийсксго князя Вазгена. Она гостила в доме отца.
– В путь собираешься, князь Артак?.. – сочувственно спросила она, намекая на недавние события.
– Собираюсь, госпожа Шушаник! Приехали мы на пир, уезжаем навстречу беде…
Артак заметил, что девушка не отводит от него внимательного взора.
– Такова жизнь!.. – вздохнула госпожа Шушаник. – Среди бедствий родились мы на свет, среди бедствий и уйдем из него…
– Выстоим, госпожа Шушаник! – уверенно отозвался Артак. – Нам не в первый раз! Да и не в последний, должно быть!
Артак взглянул на девушку и почувствовал приток такой силы, она так забурлила у него в жилах, что он даже как будто обрадозался приближению бедствия, которое ему предстояло встретить грудью. В сердце его ворвалась радость обретенной красоты, ликование молодости, славы, отваги, героизма.
От Артака не укрылось, что неприветливый взгляд девушки потеплел, когда он сказал: «Выстоим!»
Госпожа Шушаник заметила восхищение во взоре Артака. Она рассказала о своем путешествии из Иверии в Тарон, о том, как, приехав поздней осенью, она вынуждена была задержаться в замке из-за заморозков и метелей.
Она сказала также, что беспокоится за свой дом в Иверии и желала бы как можно скорей выехать обратно.
– Жаль, госпожа, что мы должны будем двигаться походным порядком, – сказал Артак. – Не то до Арташата ты могла бы ехать с нами…
