— Что это с ним? — сказала она, имея в виду Лемминга. — Наверное, ничего. Просто он такой — глупенький. А может, не он, а я. Я здесь не в своей тарелке.
— Не уходите, — снисходительно сказала Бет.
— Может, и уйду. А давно вы знаете Шиллинга?
— Лет пять–шесть.
— И как он? — ей было важно понять, а Бет, очевидно, была в курсе.
— Зависит от обстоятельств, — сказала Бет. — Мы с ним отлично веселились. Давным–давно, когда вам было… — она оценивающе разглядывала девушку, пока та не почувствовала себя оскорбленной, — ну, лет четырнадцать.
— Должно быть, надо иметь кучу денег, чтоб открыть такой магазин.
— О да, у Джо есть деньги. Не миллионы, но на все, что ему нужно, хватает.
— А что ему нужно?
— Джо — человек очень глубокий. А еще он очень одинок. И несмотря ни на что… — она изобразила улыбочку, — я чрезвычайно высокого мнения о его уме и вкусе. Он отлично образован; в нем есть старомодный шарм. Он джентльмен… по крайней мере, большую часть времени. Он отлично разбирается в музыкальной индустрии.
— Почему ж он тогда не руководит большой звукозаписывающей компанией вроде RCA[118]?
— Вы когда–нибудь встречали собирателя пластинок?
— Нет, — призналась Мэри Энн.
— Джо получил то, чего всегда хотел: свой магазинчик, где у него полно времени, чтобы говорить о пластинках, перекладывать их, жить ими.
— Так, значит, он здесь и останется?
— Конечно. Он искал это много лет — сонный городок вдали от магистралей, где он мог бы осесть. Он уже не молод; ему нужна тихая пристань. Он привык находиться в водовороте событий, бегать на вечеринки, концерты, мероприятия, путешествовать туда–сюда. Похоже, что все это в прошлом… не знаю. Ему всегда нужно было окружение; он никогда не любил одиночества. По природе он не одиночка. Он любит поговорить, поделиться опытом. Это помогает ему держать связь… он никогда не опускает рук.
— Послушать вас, так он просто чудо что такое, — съязвила Мэри Энн.
— А вас послушать, так сразу видно, что вы не согласны.
— Я чуть было не пошла к нему работать.
— Нам с вами, — начала Бет, — во многом сложно судить Джо Шиллинга. Когда–то я была убеждена, что он… ну, жестокий.
— А это не так?
— У него сильные желания. Он поражает своим напором.
— Вы не ответили на мой вопрос.
— А почему я должна на него отвечать? Может, как–нибудь в другой раз.
— А если я вам скажу, что в магазине действительно кое–что случилось?
— Я знаю, что что–то было. И догадываюсь, что именно. Помните, мы с вами одного возраста… у нас схожие проблемы. И переживания.
— Вам двадцать девять, — задумчиво произнесла Мэри Энн, — мне двадцать. Вы старше меня на девять лет.
Уязвленная, Бет ответила:
— В том, что касается целей и намерений, мы по одну сторону баррикад.
Подвергнув даму спокойному, безжалостно–тщательному осмотру, Мэри Энн сказала:
— Может, поможете мне как–нибудь выбрать лифчик? Не хочется выглядеть такой худышкой. Вот бы мне бюст, как у вас.
— Бедное дитя, — покачала головой Бет, — да вы просто не понимаете, что к чему.
— Я готов! — с энтузиазмом выпалил Лемминг. — Прямо здесь?
— Нет, — ответил Нитц, — нам нужно идти. Так было условлено на высшем уровне, — он посмотрел на часы, — он, должно быть, уже дома.
— Я много о нем слышал, — доложил Лемминг.
Кумбс, пробудившись от летаргии, запротестовал:
— Не вижу смысла. Зачем мы туда идем?
— Не будь занудой, — парировала Бет.
— Мне не хочется с ним встречаться. Никому не хочется. Кроме тебя.
— Ну, я–то не против, — возразил Лемминг, — это полезно в профессиональном плане.
— Уже почти два ночи, — не унимался Кумбс, — я бы пошел спать.
— Мы ненадолго, — неумолимо сказала Бет, — пойди, возьми свой фотоаппарат, будь хорошим мальчиком. Мы обещали прийти. Он просил нас.
Кумбс осклабился.
— Он нас просил? — Он нашел камеру и застегнул ремешок. — То есть это ты его попросила. Та же старая история — только на сей раз подмазана дегтем. Что с тобой, ты устала от…
— Закрой рот, — бросила Бет, удаляясь. — Мы идем; мы обещали. И не верещи, как истеричка.
— Я тебя предупреждаю, — сказал Кумбс, — если мы пойдем туда, то без фокусов. Будешь вести себя прилично.
— Боже.
— Я не шучу.
— Ну конечно, не шутишь. Ты никогда не шутишь. Идем, — сказала она Нитцу и Мэри Энн, — здесь больше делать нечего.
Она махнула Леммингу в сторону двери.
— Да–да, Чад. Просто поверни ручку.
Мэри Энн безропотно принялась искать свой плащ.
— Я покажу вам, как проехать, — пробормотала она.
— Ну до чего же мило, — сказала Бет с томной улыбкой, — как это мило с вашей стороны, дорогуша.
Глава 10
Когда они подъехали, во всем доме Туини светилась лишь синеватая дымка в районе верхнего этажа.
— Он на кухне, — сказала Мэри Энн, открывая дверцу машины.
За ней последовали остальные, и через секунду они уже топали по длинному лестничному пролету.
Мэри Энн постучала; ответа не было. Тогда она сама открыла дверь и зашла. В коридоре мерцал тусклый свет. Послышалось движение. Мэри Энн поспешила в ту сторону и оказалась, запыхавшаяся, в кухне с высоким потолком.
Туини все в той же розовой рубашке и расписанном вручную галстуке сидел за столом и ел сэндвич с сардинами, запивая его пивом «Рейнголд». Перед ним в крошках еды лежал заляпанный номер «Эсквайр».
— Мы пришли, — сказала Мэри Энн; сердце ее заныло при виде него, такого большого и сильного, с закатанными рукавами на крепких и мощных руках, — и привели с собой как–там–его.
В дверном проеме материализовался Нитц.
— Готовься к прослушиванию, — объявил он и исчез обратно.
Остальные — Бет, Лемминг и Кумбс — пошли за ним в неприбранную гостиную, оставив Мэри Энн и Туини наедине.
— Он так себе, — сказала преданная Мэри Энн. — Только и делает, что болтает.
По лицу Туини пробежала тень незлобивого превосходства. Он пожал плечами и снова уткнулся в журнал.
— Угощайся. Где холодильник, ты знаешь.
— Я не голодна, — ответила Мэри Энн. — Туини…
В дверях появился сияющий Чад Лемминг с гитарой.
— Мистер Туини, я давно хотел с вами познакомиться. Наслышан о вашем творчестве.
Пропустив мимо ушей лесть юнца, Туини медленно поднял на него взгляд.
— Вы Чад Лемминг?
Лемминг застенчиво указал на гитару:
— Я выступаю с монологами про политику.
Туини внимательно посмотрел на него. Лемминг смущенно улыбнулся и начал что–то говорить, но тут же осекся. Гитара его издала несколько жалобных звуков, как будто прощаясь.
— Давайте, — сказал Туини.
— Сэр?
Туини кивнул на гитару:
— Играйте. Я слушаю.
В полнейшем смятении Чад Лемминг принялся рассказывать истории и петь баллады, исполненные им недавно в квартире Кумбсов.
— Ну, — крякнул он нерешительно, — вы, наверно, читали в газетах о планах президента Рузвельта снизить налоги. Это навело меня на кое–какие мысли.
И, запинаясь, он слабым голосом запел.
Туини, посмотрев немного, незаметно вернулся к своему журналу. Зафиксировать мгновение, когда он это сделал, было невозможно; его движение было таким плавным, что Мэри Энн не смогла за ним уследить.
Просто в какой–то момент Туини уже снова жевал сэндвич с сардинами, изучая статью о бейсбольной лиге.
Остальные столпились в дверях, слушали и заглядывали на кухню. Лемминг, дрожа от обиды и понимая, что провалился, напоследок хрипло исполнил песню про библиотеку, в которой то ли все книги сгорели, то ли там вообще книг не было — Мэри Энн так и не поняла. Ей хотелось, чтоб он перестал петь, чтоб он ушел. Он выставлял себя дураком, и это раздражало ее до крайности. К тому времени, как он закончил, она готова была завизжать.
Лемминг умолк, и вокруг повисла звенящая тишина. Тягостное ощущение лишь усиливал монотонный стук воды, капавшей в раковину из худого крана. Наконец Кумбс, покашливая, протолкался вперед и вытащил свою камеру со вспышкой.
— Это что? — поинтересовался Туини.
— Хочу сделать пару снимков.
— Чего именно? — В голосе Туини появились официальные нотки. — Меня и мистера Лемминга?
— Совершенно верно, — сказал Кумбс. — Чад, подойди к нему поближе. Туини, или как там вас, встаньте, чтоб вы оба были в кадре.
— Простите, ничем не могу помочь, — сказал Туини, — мой агент не разрешает мне участвовать в съемках без его согласия.
— Что еще за агент, черт подери? — возмутился Кумбс.
Случилась неловкая пауза. Туини возобновил свой ужин; несчастный Чад Лемминг мялся у стола.
— Не упорствуй, — сказала Бет мужу, — делай, как говорит мистер Туини.
