Все сели. Скамейка оказалась очень удобной.
– Вижу, не озабоченность своим здоровьем привела тебя ко мне, Дэнэд, не так ли? – начал Фелтраур.
– Я здоров и пришёл из-за этой вещи, – Дэниел через голову снял конский волос с каменным пёрышком и протянул его Фелтрауру. – Что здесь не так?
Лэоэли затаила дыхание: что не так в пёрышке, которое она подарила Дэну? Фелтраур взял амулет. Долго разглядывал его… ещё дольше конский волос, он проверил его на ощупь… Потом спросил Дэниела:
– Этот камень выбрал тебя?
– Похоже, да. Во сне я сжал его в руке и отчего-то закричал. Когда проснулся, пёрышко и вправду было в руке. А вот что заставило меня закричать, не помню.
– Ты можешь сказать, откуда оно у тебя?
Дэниел бросил взгляд на Лэоэли.
– Я подарила этот амулет Дэну на Новый Свет. Раньше он принадлежал моему отцу.
– А этот волос? – спросил Фелтраур (в голос его прокралась тревога).
– Пёрышко всегда было на серебряной цепочке. Фэрирэф заменил её на конский волос и посоветовал мне подарить пёрышко Дэну. Он, верно, знал о походе, в который Дэн отправлялся. У нас примета такая…
– Знаю, Лэоэли, – сказал Фелтраур и надолго задержал на ней взгляд.
– Что же не так? – спросила она. – Я тоже должна знать.
– Что ж, слушайте. Это та правда, которую нельзя скрывать, какую бы боль она ни причинила вам обоим, ибо незнание приведёт к новым потерям.
– К потерям?! – изумилась Лэоэли. – Неужели пёрышко виновато в том, что погиб Нэтэн? В том, что ранен Мэт?
– Пёрышко ни в чём не виновато, Лэоэли. Оно, напротив, помогает нам. Оно разбудило Дэнэда, чтобы он открыл ложь. Ложь – в этом волосе. Волос был придан пёрышку не для того, чтобы Дэнэд вернулся, но для того, чтобы он и его друзья попали в западню, как это и случилось.
– Как это возможно, Фелтраур?! – возмутилась Лэоэли. – Это же издавна в обычае дорлифян: тому, кто отправляется в путь, надевают на шею или на руку замкнутый конский волос, чтобы он вернулся домой.
– Не горячись, дорогая Лэоэли. Это вовсе не конский волос.
– Чей же, Фелтраур?! – воскликнула Эстеан.
– Это волос одного из тех, кого дорлифяне и мы называем ореховыми головами.
– Теперь их зовут корявырями, – поправила его Эстеан.
– Это ближе к истине, – сказал Фелтраур.
– Но как волос может привести в западню? – спросил Дэниел.
– О, Дэнэд! Есть люди, которым подвластно то, что неподвластно остальным. Иной наделён даром передавать предметам часть своей силы. И отдав предмету часть самого себя, такой человек (или корявырь) может разговаривать с ним, повелевать им. Корявырь, которому принадлежал этот волос, имел власть над ним до тех пор, пока ты не пришёл в Палерард. Он прослеживал путь волоса, а значит, и твой.
– Я возьму этот волос в Дорлиф и заставлю Фэрирэфа во всём признаться! – сказала Лэоэли (волнения и решимости было в ней поровну).
– Нет, Лэоэли, пока волос останется в Палерарде. Всякий, кто вернётся на ваши земли с волосом, навлечёт на себя беду, как навлёк её Дэнэд.
– Но откуда у Фэрирэфа этот волос? – задался вопросом Дэниел и тут же опустил глаза.
– Ты уже знаешь ответ на этот вопрос, Дэнэд. Твои глаза сказали об этом, – заметил Фелтраур.
– Откуда, Дэн?! – воскликнула Лэоэли.
– Пусть в этом разберётся Управляющий Совет Дорлифа, а не мы с тобой.
– Ответь же – не мучь меня! – настаивала Лэоэли.
– Дай мне слово, что ты ничего не скажешь Фэрирэфу.
– Обещаю.
– Тот человек, что убил Суфуса и Сэфэси, принёс ему волос. Фэрирэф расправился с ним, чтобы не было свидетелей его предательства. Но один свидетель всё-таки остался.
– Откуда ты это знаешь? Почему ты так уверенно говоришь?
– Я открою тебе это, когда мы будем одни. Фелтраур, Эстеан, простите меня.
– Дэнэду открылась правда, Лэоэли. Верь ему, – сказал Фелтраур.
– Я верю ему.
– Возьми своё пёрышко, Дэнэд, и носи его на себе: оно выбрало тебя и будет защищать.
– У нас так заведено: носить на себе камень, который выбрал тебя, – сказала Эстеан.
– Лэоэли, ты не будешь против, если я дам Дэнэду серебряную цепочку? – спросил Фелтраур.
– Конечно, нет.
– Тогда подождите меня. Я её теперь же принесу.
* * *
…Лэоэли и Дэниел вышли из черноты и оказались в лесу. За спинами их остался огромный валун.
– Узнаю Садорн, призрачное обиталище добрых соседей Дорлифа лесовиков!
– Не говори так, Дэн, в твоих словах насмешка.
– Ладно, не буду. Пойдём домой.
– Ты не в ту сторону направился, призрачный дорлифянин. Запомни, может, пригодится: вход на Путь и выход из него в этом камне со стороны Харшида. А Дорлиф – в той стороне. Если поспешим, ещё до пересудов доберёмся.
– Как ты не боишься одна по лесу ходить. Когда выходила из Дорлифа, наверно, ещё совсем темно было?
– Это я только сегодня рано вышла: к тебе торопилась, – ответила Лэоэли и, сделав несколько шагов, спросила о том, что мучило её: – Дэн, теперь мы одни. О чём ты умолчал, когда мы были у Фелтраура?
– Не хочу говорить тебе об этом… да и напрасно уже обмолвился.
– Но ты должен! Фэрирэф – мой дедушка!.. Дэн, не молчи! Твоё молчание пронзает душу!
– Не Фэрирэф создал дорлифские часы.
– Не Фэрирэф?! В уме ли ты, Дэн! Если бы это было так, хоть кто-то бы знал! Такое невозможно утаить!
– Вот видишь, зря я тебе сказал.
– Ладно, прости меня… и говори, – Лэоэли с трудом справилась со своим негодованием.
– Художник, который больше тридцати лет назад волей случая оказался в Дорлифе, сделал рисунки часов. В них, в узоре, спрятано его имя.
– И поэтому ты лишился чувств, когда рассматривал их?
– Похоже, что да. Этот художник – злой человек. Он повинен в смерти моего деда и не только его. Он снова здесь, в Выпитом Озере. Он и зловещий горбун, о котором мне, Мэту и Семимесу рассказал Малам, соединили свои силы в единую силу и свои тела в единое тело и стали повелевать корявырями.
– Дэн, мне страшно от твоих слов!
– Мне тоже страшно. Недавно мы видели Повелителя Тьмы у подножия Харшида. Он летает на горхуне.
– Дэн!
– Это он приказал убить Суфуса и Сэфэси. И он же заставил Фэрирэфа сделать так, чтобы волос корявыря попал ко мне.
– Он охотится за тобой, да?
– Я не должен говорить об этом… Он охотится за мной.
– Я, кажется, догадываюсь из-за чего. Из-за Слезы?
– Не только из-за Слезы. Но пока я не могу сказать больше, чем сказал.
– Но как Фэрирэф поддался ему? Он неслабый человек.
– Ты ещё не поняла?
– Нет.
– Часы – его слабость. Ты же говорила, что он любит их больше всего. Повелитель Тьмы имеет власть над Фэрирэфом, потому что знает тайну часов, а значит, все могут узнать правду.
– Повтори, что ты сейчас сказал! – воскликнула Лэоэли, остановившись.
– Все могут узнать правду. Все дорлифяне.
Лэоэли закрыла лицо руками и зарыдала… Потом, всхлипывая, сказала:
– Только что я поняла смысл слов, которые услышала в детстве в тот самый вечер, когда с отцом и мамой вернулась с озера. Помнишь, я говорила тебе? Фэрирэф разговаривал в саду с каким-то человеком, а мы с отцом невольно подслушали разговор.
– Помню, Лэоэли.
– Тот человек сказал, я хорошо запомнила эти слова: «Я уверен в том, что пленник вернётся, и тогда все узнают правду». Пленник вернулся, да, Дэн?
– У этого человека был сильный, пугающий голос?
– Да.
– Это был горбун, Повелитель Тьмы. А пленник…
– Художник.
– Да. Похоже, он был пленником твоего деда и рисовал для него часы.
– Дэн… отец и мама погибли неслучайно. Верно, отец знал что-то. Он страдал.
– Видимо, он знал, что дорлифские часы придумал не твой дед. Лэоэли, я прошу тебя, не говори никому о часах, ни одному человеку. О предательстве Фэрирэфа я сам скажу Фэлэфи. Но о часах не должен знать никто.
– А Мэт? Мэту ты скажешь?
– Мэту я скажу.
– Дэн?..
– Что?
– Ты из-за меня об этом просишь?.. Спасибо тебе.
Глава пятая
«Откликайся жизни»
Семимес лежал на дне расселины, отдавая холодному камню свою обиду.
– Всё равно тебе придётся вернуться к друзьям, Хранитель Слова… вместо другого парня, которого, уж точно, они ждут больше, чем тебя. Известное дело, жалеют того, кто упал, а не того, кто устоял. А уж с того, кто вызвался поднять упавшего, спрос за двоих, не меньше… такой спрос, будто он в чём-то виноват… «Что скажешь про Мэта, Волчатник?» Узнаю твою прямоту, Смельчак. А не хочешь ли ты подождать со своим укором и послушать, о чём тебе Семимес поведает сам?.. «Ты нашёл Мэта?» Грустному пришлому и невдомёк, что, чтобы найти Мэта, надо, чтобы он где-то был… «Признавайся, дружище». Или признавайся, или дружище. А то квадратно у тебя выходит, Гройорг-Квадрат… А от тебя, лесовик, слов я и не жду: ты у нас по глазам свет от тьмы отличаешь…Эх, Семимес-Семимес. Что ответишь ты своим друзьям на все эти вопросы… на один-единственный вопрос: сделал ли ты, Семимес, сын Малама, больше, чем всё?.. Ну что, пригорюнился?.. Скажешь им, что ты так долго спускался в расселину, заботясь о своих косточках, что Мэта успели съесть волки?.. Эх, Семимес-Семимес…
