к выходу.
Когда они с Рипке вышли через калитку, Рубайло и Пандус курили перед капотом своей машины. При виде представителей принимавшей стороны побросали только что подкуренные сигареты и неспешно двинулись навстречу. Стрелки высокоточных кварцевых Seiko на запястье Смоленцева слиплись на «двенадцати».
— Здорово, братское сердце, — Рубайло приобнял Димку.
Затем ритуальный жест повторил Пандус. Рипке приехавшие не замечали в упор, словно он был в шапке-невидимке.
— Ну чего, Димон, вроде я чужого не прошу, — начал Серега, активно включив в разговор правую руку. — Света — жена законная, не парчушка[148] какая-нибудь, Ромкина доля ей по-любасу отходит. Хрюкни там бухгалтеру своему, чтобы бумаги на Свету переписал поскорей.
Смоленцев заставил себя поднять глаза на красноречиво жестикулировавшего Рубайло. Тот словно не чувствовал двадцатиградусного мороза, стоял в распахнутой куртке, под которой имелся только тонкий серый джемперок под горло. Густые, цвета воронова крыла волосы у Сереги были тщательно уложены и смазаны закрепляющим гелем. В выпуклых, как у рака, чёрных глазах плескалась радостное бешенство.
«Обкуренный он, что ли?» — заподозрил Димка, понимая, что отмалчиваться нельзя, что молчанием он признает Серегину правоту.
— К чему гонки, брат? — хрипловато спросил Смоленцев. — Еще сорока дней не прошло, как Ромки нету…
— Так и хули блевотину жевать[149]? — радостно парировал поступивший довод Рубайло.
Мороз все-таки пронял его, он запахнул короткие полы куртки, с задорным рычаньем сильно потер раскрасневшееся ухо. Пандус стоял в полуметре сзади и левее кента, вертел в руке чётки зоновской работы и зыркал медвежьими глазками в сторону притаившейся на стоянке между снежными валами блестящей «девяносто девятой». Слепящее солнце мешало Славке разглядеть — пустой салон у тревожной тачки или сидит в нём кто.
Рипке солидно прокашлялся, обращая на себя внимание, и сказал:
— Я думаю, господа, что вопрос ставится некорректно.
Серега ладонью бережно коснулся волос, проверяя, не нарушилась ли укладка, и, продолжая сверлить взглядом Смоленцева, нехорошо усмехнулся:
— Это чё за олень, брат? С какого перепугу он буровит?
Димка не успел рта открыть, как маленький Раймонд выступил вперед, смешно выпячивая цыплячью грудку:
— Предлагаю пообщаться со мной как с собственником автосервиса.
— Ты мне в х*й не дул, собственник! — Рубайло отмахнулся от Рипке, словно от назойливой мухи, с брезгливым раздражением.
Смоленцев, окончательно утративший контроль над ситуацией, отрешенно размышлял о том, что по понятиям возразить ему Сереге нечего. Не соглашаться отдавать Свете Зябликовой положняковую Ромкину долю — означало крысятничать у своих.
— Давайте решим проблему цивилизованно, — настырный Раймонд не унимался.
Пандусу надоело слушать кваканье лошка, имени которого никто не называл. Скользящим шагом он обогнул стоявшего подбоченясь Рубайло и несколько раз ударил Рипке кулаком в лицо. Бил в четверть силы, без замаха, учил невежу подобающему поведению в обществе. Когда Пандус отпустил воротник дублёнки Раймонда, тот повалился боком на снег, марая его хлынувшей из разбитого носа алой кровью. А Рубайло оттеснил в сторону кинувшегося было к компаньону Смоленцева.
— Димон, очкарь сам напросился, в натуре!
Правую руку Серёга резко сунул под куртку назад, к поясу, предупреждая следующее движение Смоленцева, вставшего в бойцовскую стойку.
— Эй! Стоять! — вопль, раздавшийся со стороны стоянки, заставил всех обернуться на крик.
Сбоку серебристо-золотистой «девяносто девятой» напрягся Денис с помповым ружьем наизготовку. Последующие события произошли неправдоподобно быстро. У Смоленцева лишь успела промелькнуть мысль: «Почему помповое? Должно быть — охотничье!» Выстрел грохнул неожиданно, из черного ствола ружья вырвался прозрачный язык огня, в свежесть зимнего воздуха вплелась едкая вонь сгоревшего пороха. Рубайло схватился обеими руками за живот и рухнул на колени, как подрубленный. Цвет лица сделался у него избыточно белым, будто высохшая шпатлёвка. Рипке отползал по снегу в сторону, отчего-то не решаясь встать на ноги. Смоленцев и Пандус застыли каждый на своем месте, словно им скомандовали «замри». Призовой стрелок Денис оторопело остолбенел возле своей машины, опустив ружье.
В следующий миг действие возобновилось: на нескольких планах, суетное, но достаточно осмысленное. Раймонд вскочил и проворно побежал в сторону «ВАЗ-21099» с ивановскими номерами. Денис, рывком открыв дверь, не выпуская ружья, задом залезал в салон машины. Пандус подхватил обмякшего Рубайло под мышки и поволок его в сторону своей «девятки», из-за руля которой на подмогу ему выскочил белобрысый Толик. А Смоленцев пятился в сторону ворот сервиса, бормоча: «Попал, попал, мудила…» Взревев двигателем, сорвалась серебристо-золотистая «девяносто девятая», унося в сторону города Рипке и его горе-профессионалов. Пандус с Толиком с трудом затащили потерявшего сознание и ставшего страшно тяжелым Серегу на заднее сиденье своей автомашины. Прежде чем захлопнуть дверку, Пандус налег телом на кента, просунул руку ему под куртку и с усилием выдернул из-за пояса самодельный револьвер. Уже задвинув засов калитки, в прорезь ее Смоленцев наблюдал, как, дернувшись, сдал назад и забуксовал в снегу автомобиль с раненым, как вырулил он на окружную дорогу и тоже полетел по направлению к городу, будто пустившись в погоню за тачкой коварного Рипке.
Смоленцев отвернул обшлаг куртки, кварцевые Seiko показывали четыре минуты первого. Всего-то четыре минуты прошло… Что можно успеть за такой огрызок времени? Сигарету выкурить, зубы почистить, отлить… Все непоправимо перевернулось за несчастные четыре минуты. «Долбанный Раймонд, чего наделал, мудозвон!» — бедная голова Димкина грозила расколоться, давление в ней зашкаливало запредельно.
Смоленцев оглянулся на скрип отворившейся двери — из цеха покраски выходил его школьный дружок Вовка Кашицын, на пару с которым четыре года назад в гараже они начинали этот бизнес. Главный механик Вовка блаженно щурился на солнце, вытирал ветошью промасленные руки.
— Чего за шум, Димыч? Покрышка, что ли, у кого взорвалась? Или петарду пацаны снова подорвали?
— Ага, пацаны… Ага, петарду, — Смоленцев поддакивал, чтобы не молчать.
Взгляд его, блуждавший по огороженной территории сервиса, наткнулся на припаркованную возле мойки белую Audi 100, на которой приехал Раймонд Рипке.
«И тачилу свою бросил, четырехглазый, — зло подумал Димка. — Менты скоро нагрянут, как им, сука, объяснять, чего она здесь делает?»
Толик тем временем гнал свою кормилицу в сторону медсанчасти, рискованно обгонял попутный транспорт, подрезая, заполошно бибикая, то и дело выскакивая на встречную полосу движения. В медсанчасти существовал строгий пропускной режим, но Толик около ворот начал сигналить, как сумасшедший, и охранник на КПП счел необходимым нажать на кнопку электропривода. Тяжёлая металлическая воротина, скрежеща, нестерпимо медленно поползла по направляющему стальному рельсу в сторону. Подлетев к приемному отделению, Толик ударил по тормозам, зад «девятки» закинуло на накатанной поверхности, ткнуло в сугроб. С великим трудом вытащив истекавшего кровью неподъемного Рубайло из салона, Пандус на пару с водителем доперли его через зал ожидания, минуя регистратуру,
