На вокзале есть гостиница. Дидон купила нам билеты на имя мадам и мадемуазель Расин. У нас с ней будет каюта на двоих. Тебе надо завтра же взять билет на пароход. Дидон узнала, что мест еще много.
– Хорошо-хорошо.
– Пожалуйста, не опоздай на вечерний поезд. Если нас увидят вместе в одном поезде, могут что-нибудь заподозрить. Мы выезжаем в семь утра. Я не буду ложиться, чтобы точно не проспать. Роберт, слуга, поедет в кэбе чуть раньше с моим дорожным сундуком. Что там, как ты думаешь?
– Одежда, – предположил Феликс.
– Да, но какая? Мои свадебные платья. Только подумай! Каково было их сшить, чтобы никто ничего не знал, кроме Дидон и мадам Крэк из лавки на Маунт-стрит! Их еще не привезли, но я поеду, даже если не привезут. И я возьму все мои драгоценности, здесь не оставлю. Они поедут со мной. Вещи вынесем через черную дверь, и мы с Дидон тронемся следом в другом кэбе. До девяти никто не встает, и вряд ли нас остановят.
– Слуги могут услышать.
– Не думаю, что они доложат. Но даже если меня вернут, я скажу папеньке, что это бесполезно. Он не может помешать мне выйти замуж.
– А твоя маменька не догадается?
– Она ни на что не обращает внимания. И даже если узнает, вряд ли скажет папеньке. Папенька так ее обижает! Феликс! Надеюсь, ты будешь не таким.
Тут она заглянула ему в лицо и подумала, что он, конечно, таким не будет.
– Хорошо-хорошо, – ответил Феликс.
Ему было очень не по себе. Великое событие приближалось. Разговор о побеге с богатейшей невестой своего времени приятно щекотал нервы, но теперь пришло время и впрямь это осуществить, да таким неслыханным образом, что Феликс почти жалел обо всей затее. Насколько было лучше, когда богатую невесту требовалось довезти только до Гретна-Грин! Даже Гольдшейнер, увозя леди Джулию, совершил сущий пустяк в сравнении с тем, чего ждали от него. И что, если они ошибаются насчет состояния Мари? Он почти раскаивался. Вернее, он раскаивался, но ему не хватало духа отказаться.
– Так что насчет денег? – хрипло спросил он.
– У тебя сколько-то есть?
– Только двести фунтов, которые выплатил твой отец, и ни шиллингом больше. Не понимаю, отчего он не отдает мне мои деньги.
– Послушай, – сказала Мари и сунула руку в карман. – Я говорила тебе, что, возможно, сумею добыть деньги. Вот чек на двести пятьдесят фунтов. На билеты мне хватит своих.
– А это чьи? – спросил Феликс, опасливо принимая бумажку.
– Чек папенькин. У маменьки их много на домашние расходы и на покупки. Но она всегда путается и не помнит, за что заплатила, а за что нет.
Феликс глянул на чек и увидел, что он на предъявителя и подписан Огастесом Мельмоттом.
– Если отнести его в банк, тебе дадут деньги, – сказала Мари. – Или я могу послать в банк Дидон, а деньги тебе отдать уже на пароходе.
Феликс всерьез задумался. Если все-таки отправляться в путешествие, куда спокойнее иметь деньги в кармане. Ему нравилось ощущать деньги в кармане. Возможно, если доверить чек Дидон, ей тоже понравится это чувство. Но если он предъявит чек, не арестуют ли его за попытку обокрасть Мельмотта?
– Думаю, будет лучше, если Дидон получит деньги и принесет мне их завтра, в четыре вечера, в клуб.
Если деньги не принесут, он не поедет в Ливерпуль и не станет тратиться на билет до Нью-Йорка.
– Понимаешь, – продолжал он, – я часто бываю в Сити, и в банке меня могут узнать.
Мари согласилась и забрала чек обратно.
– И тогда в четверг утром я поднимусь на борт и не буду тебя искать.
– О да, конечно. Не ищи нас. Мы незнакомы, пока не выйдем в море. Как будет забавно гулять по палубе и не разговаривать друг с другом. И, Феликс… Представляешь, Дидон узнала, что на корабле будет американский священник. Интересно, сможет ли он нас поженить?
– Конечно поженит.
– Ведь правда замечательно? Вот бы получилось! И тогда мы из Нью-Йорка сразу телеграфируем папеньке, что поженились и просим у него прощения. Ему останется только это принять.
– Но он так страшно гневлив.
– Когда хочет чего-нибудь этим добиться. Или когда его что-нибудь разозлит. Но это ненадолго. Он всегда старается любую неприятность повернуть к своей выгоде. Неприятности бывают очень часто, и если б он думал про них всегда, то просто не выдержал бы. Я уверена, через месяц он нас простит. Хотела бы я видеть лорда Ниддердейла, когда он узнает про наш побег. Он не сможет сказать, что я с ним дурно поступила. Мы были помолвлены, но он сам разорвал помолвку. Вообрази, Феликс, хотя мы были помолвлены и все про это знали, он ни разу меня не поцеловал!
Феликс в это мгновение думал, что лучше б он тоже никогда не целовал Мари. До того, целовал ли ее лорд Ниддердейл, ему дела не было.
Затем они расстались, с тем чтобы увидеться уже на борту парохода. Все было готово, но Феликс решил, что и пальцем не шевельнет, пока Дидон не отдаст ему двести пятьдесят фунтов. Он почти надеялся, что она их не отдаст – либо ее заподозрят в банке и арестуют, либо она сбежит с деньгами, либо пропажу чека обнаружат и выплату заблокируют. Что-нибудь может произойти, и тогда он откажется от побега. По крайней мере, до вечера понедельника он ничего делать не будет.
Говорить ли матери о побеге? Мать, безусловно, советовала ему убежать с Мари, а значит, одобрит их замысел. Она поймет, каких расходов требует такое путешествие, и, быть может, добавит ему денег. Феликс решил, что скажет матери – то есть если Дидон принесет ему всю сумму по чеку.
В понедельник он ровно в четыре вошел в «Медвежий садок». Дидон уже ждала в вестибюле. У Феликса при виде ее упало сердце. Значит, ему все же придется ехать в Нью-Йорк. Дидон сделала легкий реверанс и молча протянула пухлый конверт. Сэр Феликс велел ей немного подождать и ушел в соседнюю комнату пересчитать банкноты. В конверте были все двести пятьдесят фунтов. Ему точно придется ехать в Нью-Йорк.
– C’est tout en règle?[13] – шепотом спросила Дидон, когда он вернулся.
Сэр Феликс кивнул, и она ушла.
Да, теперь он должен ехать. Деньги Мельмотта у него в кармане, а значит, он обязан бежать с Мельмоттовой дочерью. И что обиднее всего, у Мельмотта его денег больше, чем у него – Мельмоттовых. И на что употребить оставшееся время? Играть
