И все эти люди, которым чудом удалось спастись от гнева Монтань-Пеле и которые было почувствовали себя в полной безопасности, оказались теперь во власти панического страха, когда узнали, что остальные жители Сен-Пьера имели возможность укрыться на кораблях береговой охраны. А им куда теперь податься?
— А вы ступайте-ка поскорей в крепость, там вы найдете приют! — будто угадывая их сомнения, советовал им Байардель.
И, окончательно сдавшись, они послушно покидали свои хижины. В спешке собирая и увязывая в узлы все, что было у них самого ценного, чем дорожили больше всего остального, что им удалось нажить. Небогатые пожитки, все, что они могли унести с собой… Во всяком случае, именно на это и рассчитывал Байардель, всячески запугивая их и одновременно следя, как сгружают с кареты бочонки с ромом и с порохом.
Затем вернулся к солдатам и приказал Даниэлю, чтобы тот постарался, прежде чем до города доберутся негры, сделать как можно больше поездок в форт. Потом выделил людей, которым поручил откупоривать все бочки с ромом и пригоршнями бросать туда побольше пороху. После чего бочки, снова заткнутые, разбрасывали по всем перекресткам, на обочинах дорог, повсюду, будто они были случайно брошены где попало при поспешном бегстве. Капитан надеялся, что негры не преминут остановиться, чтобы опорожнить все эти бочки, и напьются в стельку.
Он знал, что во время своих оргий в честь божества Воду они до одури напиваются этой смесью тафии и пороха, которая приводит их в состояние транса и лишает человеческого облика, превращая в каких-то одержимых, бесноватых животных. Почему бы и на сей раз им не поддаться своим порочным слабостям?
А назавтра солдатам из крепости останется только пройтись по улицам и надеть железные наручники на каждого раба, что будет без чувств валяться у них на пути. Таким образом, бунт усмирят без всяких ненужных жертв.
Раскидывая бочонки на одной из главных улиц, где, по его подсчетам, должен был пройти основной поток беглых рабов, Байардель вдруг заметил худого, изнуренного с виду мужчину, который размахивал руками перед дверью одной из хижин. Он подошел ближе и поинтересовался, чем вызвана его тревога. Не отвечая, мужчина молча указал на окно, где виднелись лица трех перепуганных женщин, которые, крепко сцепив руки, воздавали молитвы Всевышнему.
Байардель схватил мужчину за плечо и изо всех сил встряхнул его, точно фруктовое дерево, с которого хотят снять сразу весь урожай.
— Шлюхи! — воскликнул незнакомец. — Они хотят удрать!
— Но ведь они совершенно правы! — возразил Байардель. — Именно таков был и мой приказ! Неужели вы предпочитаете, чтобы вам перерезали глотки взбунтовавшиеся негры?
— Лучше уж погибнуть от рук негров, чем покинуть все, что нажито ценою таких трудов! Нет, они оттуда не выйдут! Лучше уж я сам предам огню свой собственный дом…
— Да полно вам, — спокойным голосом пытался увещевать его капитан. — Будьте же благоразумны, дружище! Откройте дверь этим бедняжкам, а я дам вам пару солдат, чтобы помочь связать в узлы ваши пожитки. А потом вы отправитесь на пристань, может, там еще найдется место, и вас перевезут на один из кораблей. А если нет, укроетесь в крепости…
Явно приободренная присутствием богатыря, одна из запертых в доме женщин изловчилась и с помощью стула выломала дверь. Она была совершенно нагая. И выскочила на улицу с такой стремительной скоростью, что напомнила Байарделю вишневую косточку, когда ею стреляют, зажав между большим и указательным пальцем.
Незнакомец же принялся истошно вопить:
— Лонора! Назад, Лонора! Ах ты сука! Ну, ладно, ты мне за все заплатишь…
Тем временем на пороге, тоже в чем мать родила, появились и остальные женщины. В лунном свете тела их казались мраморно-белыми, они стояли, не решаясь двинуться с места, будто боясь, что одержимый хозяин дома вот-вот набросится на них с кулаками.
— Эй, вы, назад! — снова заорал тот. — Назад, или я прирежу вас собственными руками…
Легким движением Байардель развернулся. Одновременно рука его поднялась, и крепко сжатым кулаком он с такой силой поддал незнакомцу в челюсть, что тот сперва взлетел, будто собравшись вознестись к небесам, а потом безжизненной массой рухнул к ногам богатыря.
— Так, а теперь, милые дамы, не теряйте попусту времени! — обратился он к ним. — Пойдите-ка быстренько и найдите себе какую-нибудь одежду. Я не советовал бы вам разгуливать по улицам Сен-Пьера в таких легких нарядах, особенно нынешней ночью!
Потом подозвал солдат, приказав им связать по рукам и ногам строптивца, а несчастных женщин отвести в форт.
К тому времени в третий раз прибыла груженная доверху карета.
Бочки грудой лежали вдоль мостовой. Байардель выкатил парочку на проезжую часть улицы, прямо посредине, ухмыльнувшись при мысли, что, возможно, негры в спешке не увидят преграды, споткнутся и рухнут друг на друга даже прежде, чем отведают приготовленного угощения!
Потом снова вернулся к Лагаренну и заметил:
— Послушайте, дружище, похоже, нам здесь больше делать нечего… Пошли отсюда, да побыстрей. Теперь остается только ждать, пока моя идейка принесет зрелые плоды.
Лицо его озарила коварная, насмешливая улыбка. Потом, с минуту помолчав, он добавил:
— И знаете, чем мы сейчас займемся? Вернемся в крепость и прикажем солдатам плести кнуты! Да-да, много-много кнутов! Завтра они нам очень пригодятся, чтобы привести в чувство это стадо подонков! Кнуты и веревки, чтобы покрепче связать самых опасных и непокорных!
Первые лучи занимавшегося дня осветили картину душераздирающей скорби. Из всех уголков крепости неслись крики, стоны, печальные вздохи и жалобные причитания. По двору без конца сновали солдаты, вдвоем таща огромные котлы с дымящейся жидкостью, источающей какой-то горький аромат. Это был кофе, его раздавали всем беженцам, нашедшим приют в казармах и в парадной зале. Все имевшиеся койки были уже заняты, а поскольку их оказалось недостаточно, чтобы уложить беженцев, во многих комнатах прямо на полу разбросали сухую траву и жом сахарного тростника — этим ложем приходилось довольствоваться тем, кому не хватило походных коек.
Было много пострадавших. Возле них неотлучно дежурили лекари Кене с Патеном. Некоторые, кто мог, ухаживали друг за другом. Все мази, которые имелись в крепости, были уже использованы для врачевания ожогов, ибо именно ожоги больше всего донимали пострадавших.
Остаток ночи отряды Байарделя и Лагаренна, выполняя приказ командира береговой охраны, провели за плетением кнутов и веревок. Теперь настало время раздавать их солдатам. Только что вернувшиеся из Якорного квартала лазутчики доложили, что затея Байарделя сработала на славу. Солдаты оставляли в крепости мушкеты, каждый вооружался лишь парой пистолетов, взяв в руки по кнуту и в несколько раз обмотав вокруг пояса по куску прочной веревки. Пистолеты, скорее всего, могли послужить им вместо дубины, ибо казалось весьма маловероятным, чтобы возникла нужда стрелять в рабов, сраженных наповал гремучей смесью рома с порохом.
Прежде чем покинуть форт, Байардель зашел узнать, как чувствует себя семейство генерала. В их распоряжение была выделена одна из огромных комнат крепости. Дети под неусыпным присмотром мадемуазель де Франсийон еще спали, а две негритянки всю ночь напролет причитали и молились богам — единственное, на что они были способны.
Он узнал, что мадам Дюпарке, несмотря на боли в вывихнутой лодыжке, все-таки нашла в себе силы покинуть Замок На Горе и добраться до форта — благодаря юному Жильберу д’Отремону, который доставил ее, усадив сзади на свою лошадь. Она уже многократно интересовалась новостями о своем супруге, но никто не смог сообщить ей никаких сведений ни о том, где находится генерал, ни о том, что с ним приключилось.
Байардель тоже, в свою очередь, попытался хоть что-нибудь разузнать о Жаке Дюпарке. Но тщетно: никто его не видел и никто не знал, где он.
С этой минуты судьба генерала стала не на шутку его беспокоить. Он принял решение послать на поиски солдат, однако обыскивать город прежде, чем тот будет очищен от взбунтовавшихся негров, казалось делом весьма нелегким — ведь не исключено, что некоторые из них еще могли держаться на ногах и представляли немалую опасность.
Так что в первую очередь надо было очистить улицы Сен-Пьера от всех опасных и подозрительных типов. А потому Байардель, ни минуты не медля, отдал соответствующие приказы и самолично встал во главе отряда вооруженных кнутами солдат.
Уже наступил день. Над развалинами курились облака дыма. Отдельные кварталы были полностью разрушены, и капитан подумал, что ущерб, нанесенный городу, еще страшнее, чем можно было представить себе ночью.
Хижины, лачуги, дома, пакгаузы, амбары, интендантские склады, бараки и иные постройки — все исчезло, все было стерто с лица земли. От них остались лишь обугленные развалины. На их месте теперь возвышались остатки шатких, почерневших стен и дымящиеся балки, в которых все еще то и дело потрескивал не унимавшийся огонь. Лишь редкие дома избежали пламени. На опустевших улицах они торчали, словно чудом уцелевшие зубы из десен старого, шамкающего рта.
