— Да ничего не болит, — ответила она, пожав плечиками, — пить только хочется.
— Уже, уже, — тут же протараторила Хохотушка, помешивая что-то в глиняной чашке, стоящей тут же на банном камне, — в миг остудим и тогда напьёшься.
С этими словами, девка обхватила чашку двумя кожаными прихватками и быстро засеменила наружу. Данава вновь принялся за осмотр. Осмотрел глаза, заставил открыть рот, заглядывая туда и что-то там ища и наконец встал, осматривая окружающих.
— Так, девоньки…
И осёкся, увидев Малху.
— Малхушка. И ты здесь.
— Да, Данава, только я теперь не Малхушка, а Малха, — рисуясь, с вызовом проговорила она, выступая к огню и давая колдуну разглядеть её морозный узор, который именно в бане на раскрасневшемся теле, проступал особенно ярко.
Данава было радостно улыбаясь протянул к её лицу руку, намереваясь размазать белую краску, да так и замер. Рука задрожала, а улыбка сморщилась разом во что-то непонятное. Улыбка вроде как осталась, но только протухла, что ли. Малха ехидно так, кривенько улыбнулась, состроив наглую рожицу, но тут же со стороны раздался твёрдый и злой голос Елейки:
— Не смей.
Малха продолжая ехидно улыбаться, тем не менее обмякла, показывая всем своим видом, мол жаль, что нельзя, а то б я показала. Данава засуетился, не зная, что ему делать, напрочь забыв, что хотел.
— Что делать то, Данава? — вновь вмешалась Елейка.
— А? — переспросил он и тут же вспомнил, — да. Не надо Краснушке никакого зелья. Она здорова. Обессилила просто. Надо бы к Данухе сбегать да сказать, чтоб вместо отвара лечебного, мясной варила, да по жирней.
— Я сбегаю, — тут же отозвалась Неважна и кинулась из бани.
Наступила натянутое молчание и ввиду отсутствия Неважны, прерывать его было не кому. Данава пребывал в недоумении и явно был напуган. Он очень хорошо знал то, что увидел на лице Малхи. Этот Валов знак Морозной нежити оказывается был ему знаком. Малха нагло и с высока разглядывала колдуна всем своим видом показывая «во я кака страшная». Елейка, влезшая меж ними, тоже со страху чуть не обделалась. Малха хоть и была вроде как прежняя подруга, но она сильно изменилась за последнее время, чувствуя беспредельную силу и безнаказанность за её применение, притом изменилась не в лучшую сторону. Остальные девки, тоже испробовавшие на себе, в качестве показательных выступлений Малхи ночью, в тайне от Данухи, боялись её не меньше. Но тут вернулась Хохотушка с миской в руках и прервала неловкое молчание.
— Несу, несу, несу, — тихонько тараторила она на ходу.
Все вновь окружили Краснушку.
Через какое-то время в баню подошли Дануха с Неважной. Все были в сборе. Хохотушка стоя у камня варила очередную порцию отвара, на этот раз для всех, остальные расселись кружочком и начались длинные рассказы, закончившиеся далеко затемно.
Первой рассказ начала естественно Краснушка. Всем опять пришлось выслушать уже известное: как вязали, как тащили, как делили. Отличия от предыдущих рассказов было в мелочах личного восприятия и не более. А вот дальше уже было интересно всем. Краснушку забрали вместе с бабой Кнохой, мамой Малхушки и двумя мелкими девченятами. Малха, как услышала о маме, сразу стала прежней Малхушкой. Засуетилась, задёргалась невпопад и начала заваливать глупыми вопросами, но Дануха тут же пресекла:
— Цыц. Пусть сказыват всё по порядку. Остальным молчок.
Малха насупилась, но перечить не стала. Краснушка продолжила. Привели их в коровник и сразу расселили по землянкам. Краснушке выделили отдельную, а девченят определили с Кнохой. Землянки были обычные, только помимо шкур входных, со стороны двора проход закрывался толстой деревянной решёткой. Первые несколько дней мазали какой-то дрянью каждый синяк, каждую царапину. Мазь эта была липкая, как мёд, но пахла говном почему-то. Каждый вечер выводили во двор, обнесённый высоким забором из кольев и мыли цветочным отваром. Каждый раз как выводили, во дворе кроме неё и аровых смотрительниц никого не было. Дня через три-четыре после такой обмывки её нарядили в красивые аровы наряды и навешали дорогие украшения. То, что украшения были дорогими Краснушка сразу поняла, так как толк в них знала. Тогда сверкнула радостная мысль, что её готовят замуж за ара и она тогда размечталась до такого состояния от будущего счастья, что аж дух захватило. Вечером пришёл он. Молодой, красивый, статный. Краснушка в самом начале чуть сознание не потеряла, а потом сразу влюбилась не раздумывая. Разговоры вёл красивые, обходительные, умные. В общем в первую же ночь сама ему отдалась по желанию, чуть ли не собственноручно затащив его на себя, находясь на небе от счастья. Он приходил ещё и ещё. А затем раз, и перестал ходить. Краснушка извелась вся, места себе не находила. Хотела уж к реке бежать топиться. А потом узнала, что беременна и успокоилась, а тут и он вновь появился, но уже совсем другой. Холодный, чужой, напыщенный. Смотрел и говорил с Краснушкой, как со свиноматкой дородной, не более. Тогда-то она всё и поняла, хотя в душе оставалась надежда, связанная с их будущим ребёнком, но она понимала, что надежда призрачна. Её опять закрыли решёткой. Он больше не приходил. Так и сидела она, пузо отращивала. Сроков не знала, не следила. А луну с половиной назад у неё вдруг роды преждевременные начались. Как всё было не помнит. Почти всё время без чувств была. Помнит только, что очень больно было. Помнит, что Кноха помогала, ещё какие-то бабы. Родила мальца, но он почти тут же умер. И вот тогда-то и началось страшное. Она ещё в себя не пришла и помнила всё лишь урывками, то и дело проваливаясь в сон. А какое-то время вообще не понимала где сон, а где явь. Он толи во сне приходил, толи наяву, но следы от плетей, которыми он её хлестал, на теле остались по-настоящему. Он постоянно орал, обзывал по-всякому, а в конце крикнул кому-то, чтоб закрыли и ни воды, ни еды не давали, он видите ли хочет, чтоб она подохла. И подохла бы, если бы не баба Кноха. Только она тайком к решётке пробиралась. Воду носила. С голоду помереть не дала. То и дело пропихивая под шкурой какой-нибудь кусок. Дрова кончились и очаг потух. Так она и жила всё последнее время. Тут Краснушка начала Малхе за маму её благодарить, коль если б не она, не жить бы ей. Малха разрыдалась. Они начали обниматься и рыдать вместе. Но выждав положенное время на нежности, народ возмутился, требуя продолжения. Молодухи расцепились, заняли исходные места и Краснушка продолжила. Дня три назад её открыли. Видать труп хотели выбросить. Глянули, а она жива. Потом пришли странные мужики какие-то, чужие, таких она раньше не видела. Одежду верхнюю отобрали, сапожки стянули. Так в одной рубахе, босиком, за волосы вытащили и поволокли. По пути от слабости то и дело падала. Руки все ободрала, подошвы о лёд порезала, колени с локтями сшибла. И она тут же всё это продемонстрировала, продолжая рассказ не останавливаясь. Долго тащили и приволокли к кому-то холму, будто как специально насыпанному, а на вершине дерево сухое. Только когда на верх затащили, Краснушка поняла, что это не дерево, а ствол засохший в землю вкопан. К нему и привязали. Тут пришли ещё более странные мужики в белых длинных одеждах и давай по кругу с песнями ходить, ну и доходились. Нагнали тучу чёрную, подняли ветер лютый и тут давай гроза сверкать. Её прошибло сразу. Очухалась она уже на земле под столбом и без верёвок. Поднялась на ноги, глядь, а перед ней Облачная Дева стоит красоты невиданной и улыбается. А вокруг мрак, что творится. Колдуны, что по кругу с песнями ходили угольками так по кругу и валяются.
— Ощупала я себя, — продолжала Краснушка, — вроде всё цело, даже ничего не болит. Подолы задрала, глянуть на колени, а как узоры то на ногах углядела аж в зобе перехватило. Ноги разрисованы, руки размалёваны. За пазуху на титьки глянула и поняла, что у меня теперь всё тело писано этой красотой. Ну я на Деву то глянула, а та довольна стоит, как мёду объелась. Здравствуй Дева Облачна, говорю, Громница Небесная. Я как на том уже свете аль ещё на этом? А та крылья свои за спиной расправила, да как захохочет, да звонко так, аж по ушам резануло. Я к ней внимательно то присмотрелась, а она точно такой же узор имеет, как и мой. Красивая она, да ладная такая. Стан гибкий, грудь высокая. А когда смеялась из глазок искорки такие голубенькие сыпались. Вот век бы на эту красоту любовалась, не налюбовалась бы. А она посмеялась и говорит, у тебя, мол, и на этом свете ещё дел делать не переделать. С этим мол справься для начала, а уж потом о том свете думать будешь. Ну и рассказала, что я должна к тебе прийти, — обратилась она к Данухе, — помочь в делах твоих и твоих сестёр. Я возразила, мол у Данухи брат есть, а о сёстрах я не слышала, так она опять в смехе залилась, да крыльями замахала на меня, мол не смеши, а то надорвусь. Потом подошла ко мне, обняла за плечи и сказала пойдём, по дороге расскажу. Ну мы и пошли. Только не по земле, а прямо с этого холма по воздуху, да не пошли, а полетели, хотя я ногами то чувствовала, что иду, только не поняла по чему ступала. Так и пришли мы сюда. По пути о вас рассказала, — Краснушка обсела всех сидящих девок, — о том какой дар я получила, да как им пользоваться. Потом мы с ней распрощались, она поцеловала меня и сказала, чтоб я поспала. Ну я тут же уснула, а когда проснулась Девы уже не было, а вместо её Дануха меня зачем-то в шкуры крутит.
