Из операционной донесся сдавленный крик. Игер так сжал кулаки, что ногти вонзились в ладони, прикусил губу и ощутил во рту солоноватый вкус крови. Это кричала Барбара, изо всех сил стараясь вытолкнуть ребенка в мир. Ему ужасно хотелось быть рядом с ней, взять за руку, сказать, что все будет хорошо. (Пожалуйста, Господи, пусть все будет хорошо!) С другой стороны, он знал, что либо расстанется с завтраком, либо упадет в обморок, если увидит, как мучается его жена.
Он начал ходить еще быстрее, сожалея, что у него нет сигареты, чтобы хоть немного успокоиться и занять руки. В южной части Миссури ему удалось выкурить несколько трубок, там выращивали табак. Но как только он узнал, что Барбара должна со дня на день родить, он тут же вернулся в Хот-Спрингс. Роберт Годдард отпустил его – теперь Сэм перед ним в долгу.
Барбара вновь закричала, теперь уже громче. Мужчина не должен слышать, как мучается его жена. Но что ему оставалось делать – в операционную его не пускали, а достать где-нибудь бутылку виски и напиться… Нет, он не мог так поступить. Нужно оставаться здесь и набраться терпения. В некотором смысле сражаться даже легче. Во время боя опасность грозит ему лично, и у него есть возможность хотя бы частично контролировать ход событий. А сейчас он ничем не мог повлиять на происходящее.
Может быть, хуже всего было то, что он не слышал слов врачей и медицинских сестер, до него доносились лишь крики Барбары. Он не знал, должна ли она так кричать, все ли идет нормально или возникли осложнения? Никогда еще Сэм Игер не чувствовал себя таким беспомощным.
Он сел на жесткий стул и попытался расслабиться, словно ему предстояло выйти с битой против знаменитого подающего, способного швырять мяч с огромной силой. Он постарался отрешиться от всего, закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов. Сердце перестало колотиться с бешеной быстротой.
«Так-то лучше», – подумал он.
В следующее мгновение Барбара издала новый звук, нечто среднее между криком и стоном. Казалось, она пытается сделать огромное усилие – приподнять автомобиль, например. Сэм вскочил на ноги, забыв о бесплодных попытках расслабиться. Еще немного, и он превратится в мяч, посланный твердой рукой Хэнка Гринберга.
Барбара вновь и вновь издавала странный пугающий звук. Потом, примерно на минуту, наступила тишина.
– Пожалуйста, Господи, пусть с ней все будет в порядке, – пробормотал Сэм.
Он не умел молиться; обращаясь к Богу, он просто просил его о том, что ему больше всего хотелось получить.
И в следующее мгновение раздался пронзительный сердитый вопль, значение которого не вызывало сомнений: «что это за место и какого дьявола я здесь делаю?»
У Сэма подогнулись колени, но, к счастью, он стоял рядом со стулом, и неожиданно оказалось, что он сидит.
Вращающиеся двери распахнулись. Из операционной вышел врач, успевший снять марлевую повязку с лица; на белом халате виднелись следы крови. В одной руке он держал небрежно свернутую сигару, а в другой – самое маленькое существо из всех, что Сэму доводилось видеть. Врач протянул сигару Сэму.
– Мои поздравления, сержант, – сказал он. – У вас родился замечательный мальчик. Я его еще не взвешивал, но думаю, он потянет на семь с половиной фунтов. У него все пальчики на руках и на ногах и хорошие легкие.
И чтобы доказать его правоту, ребенок громко завопил.
– Б-б-б-б… – Сэм сделал глубокий вдох и заставил себя говорить внятно: – Как Барбара? С ней все в порядке?
– Она отлично справилась со своей задачей, – улыбаясь, ответил врач. – Вы хотите на нее взглянуть? – Когда Игер кивнул, доктор протянул ему ребенка. – Вот. Почему бы вам не взять своего сына?
«Своего сына».
От этих слов у Сэма вновь едва не подогнулись колени. Он засунул сигару в карман брюк и несмело протянул руки к ребенку. Врач показал ему, как следует держать младенца, чтобы головка не болталась, как рыба, вытащенная из воды.
Теперь он мог пройти через двери, которые совсем недавно были для него закрыты. В операционной пахло потом и уборной; сестра уносила ведро с какой-то гадостью. Да, процесс появления человека на свет выглядит не слишком привлекательно.
Сын пошевелился на руках Сэма, и тот едва его не уронил.
– Давай его сюда, – велела Барбара, лежавшая на операционном столе. – Мне показали его всего на пару секунд.
Голос ее звучал едва слышно. Да и выглядела она не лучшим образом. Лицо побледнело и осунулось, под глазами появились темные круги. Кожа блестела от пота, хотя в операционной было прохладно. Сэм решил, что если он сыграет два матча в один день при тридцатиградусной жаре и девяностопроцентной влажности, то будет выглядеть примерно так же.
Сэм показал Барбаре ребенка. Улыбка, появившаяся у нее на лице, на время прогнала усталость.
– Дай его мне, – попросила она, протягивая руки.
– Если хотите, можете его покормить, – сказал врач из-за спины Сэма. – Пожалуй, лучше не откладывать. Теперь мало искусственно вскормленных детей.
– Наверное, вы правы, – ответила Барбара. – До войны большинство моих приятельниц не кормили детей грудью. Бутылочки казались всем удобнее и гигиеничнее. Но теперь их негде взять… – Она сдвинула простыню, накрывавшую верхнюю часть ее тела.
На мгновение Сэма удивило, что она обнажила грудь перед доктором. Потом он посоветовал себе не быть идиотом. Не следовало забывать, что этот человек помогал их ребенку появиться на свет и для него не осталось никаких тайн.
Барбара приложила сына к груди. Малыш знал, что нужно делать. В противном случае люди давно бы вымерли, как динозавры. Мальчик тихонько причмокивал – совсем как теленок или поросенок на ферме, где вырос Сэм.
– Как вы решили его назвать? – спросил врач.
– Джонатан Филипп, – ответила Барбара.
Сэм кивнул. Не самое необычное имя – в честь его отца и отца Барбары, – но и не самое худшее. Если бы родилась девочка, они назвали бы ее Кэрол Паулетта, в честь своих матерей.
– Жаль, что мы не можем сообщить нашим родителям о рождении внука, – сказал Сэм и добавил: – Проклятье, неплохо бы сообщить им о нашей свадьбе или хотя бы о том, что мы живы. Я и сам не знаю, что стало с моими родителями; насколько мне известно, ящеры оккупировали Небраску в самом начале вторжения.
– А я бы хотела, – заявила Барбара, сев и обернувшись простыней, как тогой, – чего-нибудь поесть. У меня такое ощущение, будто две последние недели я копала траншеи.
– Никаких проблем, – заверил ее доктор.
И тут же в операционную вошла сестра и вкатила столик, на котором стояли тарелка с большим бифштексом и двумя печеными картофелинами, еще одна с тыквенным пирогом и две большие чашки. Показав на чашки, доктор извинился:
– Я знаю, в них должно быть шампанское, но мы налили вам наше лучшее домашнее пиво. Считайте, что это жертвоприношение войне. – И он подкатил столик поближе к Барбаре.
Поскольку жена продолжала кормить Джонатана, Сэм взялся за вилку и нож, иногда отрезая по кусочку мяса и для себя. Ему еще никогда не приходилось кого-нибудь так кормить. Барбара радостно улыбалась ему – для нее это тоже было в новинку. Она действительно сильно проголодалась, еда исчезла с тарелки с поразительной быстротой. Домашнее пиво, как доктор и обещал, оказалось вкусным и довольно крепким.
– Если алкоголь попадет в молоко, Джонатан, наверное, опьянеет?
– Вполне возможно, – ответил врач. – И будет крепче спать. Не думаю, что вас это огорчит.
«И как мы будем жить в одной комнате, – вдруг понял Сэм, – мужчина, женщина и ребенок». Впрочем, другие люди как-то справляются – значит, и у них все будет в порядке Потом он вспомнил, что ему необходимо вернуться в Миссури. Он решил, что это нечестно по отношению к ним с Барбарой, но не знал, что с этим можно сделать. Нет, не совсем так. Он знал. Знал, что ничего сделать нельзя.
Барбара закончила есть, и сестра унесла поднос. Сэм стал ждать, когда она вернется к Барбаре с креслом на колесиках, но потом сообразил, что из-за отсутствия электричества лифты не работают.
– Барбара не сможет подняться по лестнице, – запротестовал он.
– Она справится, – возразил врач. – Люди гораздо сильнее, чем кажутся на первый взгляд. Впрочем, мы не позволим ей подниматься по лестнице. Мы с вами, сержант, сумеем донести вашу жену.
И они решили эту задачу при помощи пожарной переноски, приспособленной для медицинских целей. Когда они поднялись на четвертый этаж, оба задыхались.
– Если бы не торжественность события, я бы предпочла подняться сама, – сказала Барбара.
Она решила сама добраться до их с Сэмом комнаты. Правда, она с трудом ковыляла и так широко расставляла ноги, словно последние двадцать лет провела в седле.
Страха вышел из своей комнаты посмотреть, что делается в коридоре. Раскраска его тела оставалась неизменной – он все еще считал себя капитаном корабля. Для него не существовало официальной раскраски американского пленного. Он быстро подошел к сестре, которая держала на руках ребенка. Она невольно отступила на шаг, словно хотела защитить мальчика.
