малейшем подозрении. Хорошо, что грузовик подоспел. Жаль, думала теперь она, что не все немцы такие наивные, как этот. Рот разинул на нее, вместо того чтобы проявить бдительность да заглянуть в корзину.
Зябко вздрогнула от мысли: она, комсомолка, возвращается с задания на фашистской машине. Шофер, проклятый враг, за десяток яиц везет ее, подпольщицу. Знал бы он!
...В нескольких километрах от Черной Криницы Маруся постучала в окошко.
— Мне сюда, — показала на колею, ведущую в Калиновку.
— Момент! — выскочил из кабины фельдфебель и потянулся рукой к корзине. — Их помогайт.
— Нет, нет! — испугалась Маруся. — Я сама! Она совсем легкая. Была вот у родственников, угостили рыбкой... Не беспокойтесь!
Фельдфебель сверкнул зубами, достал из кармана словарик.
— Фрейлейн, ви ест красавиц! Я-я, красавиц...
Маруся вышла на калиновскую дорогу, шла, боясь оглянуться, — чего доброго прицепится со своими любезностями. Лишь когда машина исчезла за поворотом, вздохнула облегченно и напрямик, степью, повернула к Черной Кринице...
В тот же день, едва стемнело, в Марусиной хате собрались члены комитета. Приходили тайком по одному. Иван, как всегда, с мандолиной — желтый, похудевший до неузнаваемости, целый месяц трясла малярия, уже и надежду было потерял на спасение, но, видимо, нашлись еще силы в молодом теле, выкарабкался, можно сказать, из пропасти.
— Ничего, — шутил, — костей меньше не стало! Была бы арматура цела!..
— На эту арматуру, — съязвил Матюша, — сала бы хоть с палец...
Пришла Таня, повисла у Маруси на шее.
— Где ты пропадала? Я и вчера и позавчера... Спрашиваю Грицка — отвечает: сам Лыску дою, жду тетю не дождусь.
— Расскажу, расскажу, — отбивалась Маруся. — Подождем Василя.
— При чем здесь Василь? Пусть уж мама, а то и ты... — обиделась Таня.
— Ох, глупенькая, — засмеялась Маруся, — да я же совсем не об этом. Потерпи малость.
Наконец показался Маковей, с порога стал оправдываться:
— На патруль напоролся. Пришлось в кустах отсиживаться... Заждались? Ну, давай, Маруся, выкладывай! Как там?
— Рассказывать не велено.
— Даже так? Не доверяют, или что?
— Почему не доверяют? Если бы не доверяли...
— А ты ее в Азовск посылал, нам ни слова, — вмешался Матюша. — Можно подумать, тоже не доверял?
— Ну, знаешь! — вспыхнул Василь.
— Да хватит вам, — остепенил дружков Иван Климчук. — Чего не поделили? В конце концов, осторожность в таком деле никому не вредила.
— Слишком вы все осторожные! — не утерпела Таня. — А Маруся больше других.
— Ну уж если и Маруся... — иронически бросил Матюша.
Маруся сердито топнула ногой.
— Вы что — на ссору собрались? Посмотрите лучше, какой я рыбки привезла! Таня, тащи сюда корзину, под печью она, самую большую в миску клади. На всех хватит.
Матвей наклонился над корзиной, взвесил на ладони плоскую камбалу.
— На сковородку просится. Однако не за этим уловом посылал тебя Маковей.
— Не за этим Матюшенька, не за этим, — засмеялась Маруся, перекладывая ловкими движениями рыбу в миску.
На дне корзины лежал сверток с типографским шрифтом и резиновый валик, от которого несло запахом незнакомой краски.
— Это и все? — разочарованно пробубнил Матюша.
— А ты хотел бомбу? — въедливо спросил Маковей. — Да это, если хочешь знать, пострашнее бомбы. Ясное дело, в умелых руках. Знать бы, как этой штукой пользоваться?
— Я знаю! — вскочил Климчук. — У меня товарищ работал в типографии, Котька. Показывал, не сложно это. Станок нужен, но его и самим посильно сделать. Поручите мне!
Маковей взмахнул рукой, призывая к спокойствию.
— Тихо! Чего раскричался? А говорил еще об осторожности... Давайте, товарищи, решим, где обосновать типографию. Предлагаю на старой водокачке. Там, где зерно прятали. Согласны?.. Ответственный Климчук. Разберись, Ваня, что к чему. И чтобы завтра этого подарка у тебя в доме уже не было. Это приказ. Вопросы есть? Расходимся по одному.
Таня осталась ночевать у подруги.
— Скажи, Маруся, тебе страшно было?
— Не стану обманывать, Таня, так страшно, что сейчас и не верится, что это я там была. Особенно в дороге...
Подруги легли в постель, обнялись, и Маруся начала вспоминать, как шла из Азовска, ожидая каждую минуту окрика, как спаслась, благодаря недальновидному фельдфебелю, от обыска. Передразнила: «Фрейлейн, ви ест красавиц».
— Ой, Маруся, я бы умерла там! — всплеснула в ладони Таня. — Это только ты можешь, честное слово!
Маруся покачала головой, сказала непривычно строго:
— И ты сможешь, если надо будет. Какие же мы тогда комсомольцы?
21
Два дня Грицко Калина был занят довольно-таки скучным делом. Шастал по дворам в поисках проволоки. Нашел у себя за сараем два прута — бывшее свое «охотничье» оружие — да у Михая Опришко стащил такие же самые. Упругие, стальные, с крепко привернутыми гайками на концах. С ними ребята зимой ходили на зайцев. Весной отправлялись в мокрую падь, где водилось множество бекасов. Надо было только умело метнуть прут, чуть повыше птицы. Глупый бекас, почувствовав опасность, тут же взлетает вверх — и попадает под звенящую сталь.
А летом, в косовицу, — перепелиный сезон. Перепелки в это время тяжелые, заплывшие жиром. Выпархивают из-под хедера комбайна, бегут по жнивью, потому что поднять себя на крыло не могут. Тут и начинается ребячья охота. Всего в ней предостаточно: и наивной радости, и неосознанной жестокости.
А после пылает в степи костер. Дичь жарится, нанизанная на прут, как есть. Перья сгорят, а внутренности — вот где хлопот! — можно и потом выбросить. Мясо перепелки вкусное и нежное. Плывут над костром соблазнительные запахи, падает капельками на хворост, шипит птичий жир...
Давно не хаживал по степи с железным прутиком Грицко. Не те у него теперь заботы.
Вот и сегодня — надо нарубить проволоки, целую вязанку, так велел Матюша.
— Зачем тебе столько?
— А борода у тебя растет?
— Еще чего выдумал!
Все-таки, будто нечаянно, пощупал рукой подбородок.
— Стало быть, пойдет в рост! — весело
