дрожала. Через несколько мгновений, словно смирившись с поражением, Анна медленно опустила голову. Затем повернулась ко мне. Когда я увидела ее потухшие глаза, пропасть внутри меня сделалась еще шире. шире.
— Это была его просьба, — сказала Анна глухим голосом, — он так захотел. Ригель был непреклонен. На прошлой неделе он попросил нас с Норманом остановить процесс его усыновления.
Анна сглотнула слезы, медленно покачала головой.
— Мы занимались этим последние дни. Он… он не хотел больше у нас оставаться.
Из мира как будто выкачали весь воздух. Пустота в сердце поглотила все чувства.
Что Анна говорила? Это не могло быть правдой. «На прошлой неделе мы…»
От страшной догадки стало тесно в раненой груди. Ригель попросил их об этом после того, как мы были вместе?
«Так ты никогда не будешь счастлива».
Нет! Нет, он тогда меня понял, я же ему все объяснила. Нет, тогда мы разрушили разделяющие нас стены и впервые заглянули друг в друга, и он понял, он меня понял…
Ригель не мог этого сделать — бросить семью, снова стать сиротой… Ригель знал, что мальчики, отправленные обратно, не остаются в Склепе. Их считают проблемными и отправляют в другие учреждения. И в ближайшие годы я не узнала бы, куда его перевели, это конфиденциальная информация. Может, я бы вообще никогда его не нашла.
Почему? Почему ты мне ничего не сказал?
— Мистер и миссис Миллиган, благодарю вас за доверие к нашему учреждению, — сказал доктор Робертсон, — однако… должен быть с вами честен. Состояние Ригеля критическое. У него серьезная черепно-мозговая травма, и мальчик близок к тому, что называется комой третьей степени, то есть глубокой комой. А сейчас… — Он замялся, подбирая слова. — Ожидать, что наступит регресс, пока не приходится. Возможно, если бы он был здоровым молодым человеком, клиническая картина внушала бы оптимизм, но на фоне его основного заболевания… — Заболевания? — прохрипела я еле слышно. — Какого заболевания?
Глаза Анны расширились, она повернулась ко мне и… ничего не ответила. Она молчала, потупив глаза, а доктор смотрел на меня так строго, как будто я спросила про диагноз совершенно постороннего мне человека.
— Ригель страдает от редкого заболевания, — наконец сказал доктор Робертсон. — Это нейропатическое расстройство, которое проявляется в приступах мучительной боли чаще всего в висках и глазах из-за компрессии тройничного нерва. Он родился с этим, но со временем как-то научился жить с болью… К сожалению, вылечить такое заболевание трудно, но болеутоляющие препараты облегчают состояние и с годами могут даже способствовать снижению количества приступов.
Секундная стрелка бежала на запястье у доктора, отмеряя ход времени, а меня не было. Меня там больше не было, в этой палате. Я была за пределами реальности.
Душа замкнулась, онемела, мои глаза медленно скользили по Анне. Она как будто распалась на части, взорвалась под моим взглядом.
— Прости, Ника! — Анна снова заплакала. — Мне очень жаль. Он… он не хотел, чтобы кто-нибудь узнал о его боли и заставил нас с Норманом пообещать ему, что об этом никто не узнает. В первый же день, как вы к нам переехали, заставил поклясться. Мы узнали от миссис Фридж, а Ригель не хотел, чтобы еще кто-нибудь, кроме нас, был в курсе. — Всхлипывая, Анна закрыла
лицо руками. — Я не могла сказать ему «нет»… Я не могла… Прости…
Нет! Меня сотрясал оглушительный рев. Все это неправда, мне снится кошмар.
— Когда ты нашла Ригеля на полу в ту ночь, я до смерти испугалась. Подумала, что у него случился приступ и он потерял сознание. Нет!
— Я рассказала психологу о его проблеме из лучших побуждений, чтобы он это учитывал. Наверное, в разговоре он упомянул болезнь, и Ригель плохо отреагировал.
— Нет, — прохрипела я.
Казалось, у меня в голове шторм, я вообще перестала что-либо понимать.
Это неправда. Если он болен, я об этом знала бы. Мы с Ригелем выросли вместе, на глазах друг у друга. Это неправда…
И тут ко мне подкралось непрошеное воспоминание: Ригель сидит на кровати, смотрит на меня непроницаемым взглядом и говорит: «Во мне что-то сломалось, и это уже никогда не починить».
Мир распался и снова сложился за одно мгновение, все детали встали на свои места, сложились в правду.
Периодические головные боли. Смятение Анны, когда у него была температура. Их сообщническое молчание, неразрешимая загадка для меня.
Ригель в свой день рождения, вечером, в своей комнате, схватившийся за волосы, с расширенными зрачками.
Ригель сжимает кулаки, щурит глаза и пятится от меня.
Ригель в коридоре, его рык раненого зверя за спиной: «Хочешь меня исправить?»
Я пыталась сопротивляться этому нашествию воспоминаний, но они цеплялись одно за другое и затуманивали зрение. Наконец в памяти возникла последняя деталь новой картины мира. Маленький Ригель за пианино в Склепе. Кураторша, как и всегда, протягивает ему белый леденец.
Она давала ему не леденцы. Это были таблетки.
У меня перехватило горло. Я едва могла слышать доктора, который продолжал говорить. — Когда такие травмы случаются у человека с хрупкой психикой, его мозг стремится защитить систему. Бессознательное состояние, в которое он впадает, в большинстве случаев переходит в… необратимую кому.
— Нет, — выдохнула я.
Меня трясло, и все повернулись в мою сторону.
Он спрыгнул с моста ради меня. Хотел спасти меня. Ради меня.
— Ника… — Нет!
В приступе тошноты я наклонилась вперед, горло обжег желудочный сок, разъедая то, что осталось от моего тела. Кто-то подошел, чтобы придержать меня, но я оттолкнула его.
Боль накрыла меня черным колпаком, и я потеряла последнюю ниточку, связывающую меня с реальностью.
— Нет! — истошно крикнула я и свесилась с кровати, пытаясь дотянуться до Ригеля. Я не верила, что это конец.
«Мы должны были быть вместе. Вместе!» — кричала моя душа, корчась от боли.
Я слышала голоса — видимо, меня пытались успокоить, но потрясение было настолько сильным, что я ослепла и оглохла.
— Ника!
— Нет!
Я оттолкнула руки Нормана и резко сдернула с себя одеяло. В уши прорвались крики и протестующие возгласы, сломанные ребра заныли. Меня пытались удержать, но я извивалась что было сил, и теперь уже мои крики бились о стены палаты.
Кровать дернулась с металлическим лязгом. Я извивалась, брыкалась, толкалась, царапала воздух. Когда я вскинула руку, из нее вырвалась игла-катетер. Чьи-то руки схватили меня за запястья, пытаясь удержать — и превратились в кожаные
