— Неужели?
— Да. Это жизнерадостный и упрямый монах; он очень хочет передать мирскую и духовную власть преемнику в том же виде, в каком получил ее от своего предшественника. Он найдет, в какие слова облечь отказ, но откажет непременно.
— Ах, господин Жакаль! — вскричал г-н Жерар и снова затрясся. — Если вы ошибетесь…
— Повторяю вам, дражайший господин Жерар, что ваше спасение мне просто необходимо. Ничего не бойтесь и продолжайте свои филантропические дела как обычно, но запомните, что я вам скажу: завтра, послезавтра, сегодня, через час может явиться имярек, который захочет вас разговорить. Он будет утверждать, что имеет на это право, он вам скажет, как я: «Мне все известно!»… Ничего ему не отвечайте, господин Жерар, не признавайтесь даже в юношеских грехах: можете смеяться ему в лицо, потому что он ничего не знает. На свете существуют только четверо, которым известно о вашем преступлении: вы, я, ваша племянница и аббат Доминик…
Господин Жерар сделал нетерпеливое движение; полицейский его остановил.
— И никто, кроме нас, не должен о нем знать, — прибавил он. — Будьте осторожны, не дайте застигнуть себя врасплох. Отрицайте, упорно отрицайте все, хотя бы вопросы вам задавал королевский прокурор; отрицайте в любом случае; если понадобится — я приду вам на помощь, это мой долг!
Невозможно передать, с каким выражением г-н Жакаль произнес последние три слова.
Можно было подумать, что себя он презирает не меньше, чем г-на Жерара.
— А что если я уеду, сударь? — поспешил вставить г-н Жерар.
— Вы с этим хотели меня недавно перебить, верно?
— Так что вы об этом думаете?
— Вы совершите глупость.
— Не отправиться ли мне за границу?
— Что?! Покинуть Францию, неблагодарный сын! Оставить целое стадо бедняков, которых вы кормите в этой деревне, дурной пастырь? И вы не шутите? Дорогой господин Жерар! Несчастные этого городка нуждаются в вас, а я сам намереваюсь в ближайшие дни или, скорее, в одну из ночей прогуляться в знаменитый замок Вири. Мне понадобятся попутчики, любезные, веселые, добродетельные люди — вроде вас! И я рассчитываю вскоре пригласить вас на эту маленькую прогулку; для меня она будет настоящим праздником, потому что такое путешествие сулит — мне во всяком случае — немало удовольствий. Вы согласны, дражайший?
— Я к вашим услугам, — тихо проговорил г-н Жерар.
— Тысячу раз благодарю! — отозвался г-н Жакаль.
Вынув из кармана табакерку, он запустил в нее пальцы, зачерпнул обильную понюшку и с наслаждением поднес к носу табак.
Господин Жерар решил, что разговор окончен, и встал. Он был бледен, но на его губах играла улыбка.
Он приготовился проводить г-на Жакаля, но тот угадал его намерения и покачал головой:
— О нет, нет, господин Жерар. Я еще не все сказал. Садитесь, дорогой господин Жерар, и слушайте.
XVIII
ЧТО ГОСПОДИН ЖАКАЛЬ ПРЕДЛАГАЕТ ГОСПОДИНУ ЖЕРАРУ ВМЕСТО ОРДЕНА ПОЧЕТНОГО ЛЕГИОНА
Господин Жерар вздохнул и снова сел, вернее — упал на стул. Он не сводил с г-на Жакаля остекленевшего взгляда.
— А теперь, — сказал тот, отвечая на молчаливый вопрос г-на Жерара, — в обмен на ваше спасение, за которое я ручаюсь, я вас попрошу не в качестве платы, а в виде дружеского return[18], как говорят англичане, о небольшой услуге. У меня сейчас много дел, и я не смогу навещать вас так часто, как мне бы этого хотелось…
— Так я буду иметь честь снова вас увидеть? — робко прервал г-н Жерар.
— А как же, дорогой мой господин Жерар? Я питаю к вам, сам не знаю отчего, настоящую нежность: чувства бывают необъяснимы. И вот, не имея возможности, как я уже сказал, бывать у вас столько, сколько я хотел бы, я вынужден вас просить оказать мне честь своим посещением хотя бы дважды в неделю. Надеюсь, это будет вам не очень неприятно, дражайший?
— Где же я буду иметь честь навещать вас, сударь? — неуверенно спросил г-н Жерар.
— В моем кабинете, если угодно.
— А ваш кабинет находится?..
— В префектуре полиции.
При словах «в префектуре полиции» г-н Жерар откинул голову назад, словно не расслышал, и переспросил:
— В префектуре полиции?..
— Ну, разумеется, на Иерусалимской улице… Что вас в этом удивляет?
— В префектуре полиции! — с обеспокоенным видом тихо повторил г-н Жерар.
— Как туго до вас доходит, господин Жерар.
— Нет, нет, я понимаю. Вы хотите быть уверены, что я не уеду из Франции.
— Не то! Можете быть уверены, что за вами есть кому присмотреть, и если вам вздумается покинуть Францию, я найду способ вам помешать.
— Но если я дам вам честное слово…
— Это было бы, безусловно, гарантией, однако я очень хочу вас видеть, таково уж мое желание. Какого черта! Я, дорогой господин Жерар, теперь тружусь для вас предостаточно, сделайте же и вы хоть что-нибудь для меня!
— Я приду, сударь, — опустив голову, отвечал честнейший филантроп.
— Нам остается условиться о днях и времени встречи.
— Да, — как во сне повторил г-н Жерар, — нам остается договориться лишь об этом.
— Что вы, к примеру, скажете о среде — дне Меркурия и пятнице — дне Венеры? Нравятся вам эти дни?
Господин Жерар утвердительно кивнул.
— Теперь обсудим время… Что вы скажете, если мы будем встречаться в семь часов утра?
— Семь часов утра?.. По-моему, это очень рано.
— Дорогой господин Жерар! Неужели вы не видели очень модную драму, прекрасно исполненную Фредериком, под названием «Постоялый двор Адре», в которой исполняют романс с таким припевом:
Кто всегда был чист душою,Любит наблюдать рассвет.[19]
Наступает лето, рассвет приходит в три часа, и я не считаю со своей стороны неприличным назначить вам свидание на семь утра…
— Хорошо, в семь часов утра! — согласился г-н Жерар.
— Очень хорошо, очень хорошо! — промолвил г-н Жакаль. — Перейдем теперь к распорядку остального вашего времени, дражайший господин Жерар?
— Какому еще распорядку? — не понял г-н Жерар.
— Сейчас поясню.
Господин Жерар подавил вздох. Он почувствовал себя мышью, угодившей в лапы к коту, или человеком в когтях у тигра.
— Вы еще очень крепки, господин Жерар.
— Хм! — обронил честнейший человек с таким видом, словно хотел сказать: «Да так себе!»
— Люди присущего вам спокойного темперамента обыкновенно любят прогулки.
— Это верно, сударь, я люблю гулять.
— Вот видите! Я даже уверен, что вы способны пройти в день четыре-пять часов и ничуть не устанете.