— И для этого ударили монтировкой по голове?
— Так уж получилось... Он у меня девушку отбил, понимаете, я ее люблю, и он, падло, тоже...
— Имеется в виду, Розалию Ютковскую?
— Ее, а кого же еще... И ваш... — кивнул он на Хаблака, — все уже вынюхал. Но ведь, ей-богу, клянусь, случайно... Ревновал ее и хотел проучить, пускай к чужим девчатам не лезет, ударил, значит, а он упал.
— Кто дал вам адрес дачи и откуда узнали, что Ситник в тот вечер приедет туда?
— Роза сказала.
— Сама или случайно узнали?
Бурнусов задумался.
— Случайно, — ответил он наконец.
— Как это случилось?
— А мы с ней разговаривали: говорит, сегодня Олег мне свидание назначил в Русановских садах.
— Прямо так вот и сказала?
— А как же еще?
— И даже дала адрес дачи? — в голосе Дробахи слышалась нескрываемая ирония.
— А что? Дала. Разве это секрет?
— И вы поехали туда, чтобы проучить Ситника?
— Виноват, гражданин начальник, но голову потерял от ревности... Что-то на меня нашло, ну, думаю, я тебе не прощу, зачем к Розке лезешь, падло вонючее! Если стишками балуешься, то, значит, и чужих девушек красть можно?
— Как отперли дачу?
— Там замок — одно горе. Гвоздем колупнул, и готово.
— Вошли в кладовку и ждали там Ситника?
— Ждал, зачем отказываться?
— И долго?
— Минут двадцать.
— И за это время не остыли? Стоя в темноте?
— Нет, начальник, в груди так и пекло, я весь кипел и не знал, что делаю. Виноват, но так уж случилось.
— В это время на улице уже темно, в кладовке и подавно. Как увидели Ситника? И надо же было еще попасть по голове?
— А я с фонариком... Посветил, когда он через порог...
— Чем ударили?
— Вы правильно сказали: монтировкой.
— Из машины?
— Да.
— И одним ударом размозжили ему череп?
— Так уж случилось.
— А потом?
— Испугался я. Испугался и уехал.
— Но ведь Ситник еще, возможно, был жив. Если собирались только проучить, надо было вызвать «скорую помощь» или отвезти его в больницу.
— Перепугался я...
— Бить не перепугались, а когда упал — испугались?
— Получается, что так.
Следователь достал из стола деньги, найденные в квартире Бурнусова.
— Вы утверждаете, что эти деньги ваши?
— Мои.
— Долго собирали?
— А я, начальник, неплохо зарабатываю. Поинтересуйтесь в гараже. Не меньше трех сотен в месяц. А если с прогрессивкой, то и до четырех.
— Для чего собирали деньги?
— Так я с Розкой, значит... А девушки деньги любят.
— Да, Розалия Ютковская любит, — согласился Дробаха. — Часто бывали с ней в ресторанах?
Бурнусов понял, куда клонит следователь, и ответил неуверенно:
— Не так уж...
— Только вчера вы истратили в ресторане «Метро» свыше пятидесяти рублей. Было такое?
Бурнусов зло покосился на Хаблака.
— Было.
— Взяли сотню отсюда? — следователь похлопал ладонью по пачке.
— Что, других нет?
— Здесь три тысячи девятьсот. Очевидно, получили от кого-то четыре тысячи...
— Кровные... — Бурнусов приложил руку к сердцу. — Честно заработанные и сэкономленные. Во всем себе отказывал.
Дробаха укоризненно покачал головой:
— Следовательно, вы утверждаете, что сотню из пачки не брали?
— Не брал.
— И давно не прикасались к пачке?
— Дней десять. В зарплату полсотни положил. И все.
Дробаха аккуратно снял деньги с газеты, разгладил ее на столе. Ткнул пальцем в дату на первой странице.
— Нехорошо лгать, Бурнусов. Позавчерашняя газета.
— Выходит, забыл... — заерзал на стуле Жека. — Ага! — ударил он себя ладонью по лбу. — Точно, купил газету в киоске, прочитал, а потом вспомнил, что старая уже обтрепалась. Да и на деньги посмотреть захотелось. Завернул в свежую газету.
— Где покупали?
— Что?
— Газету, Бурнусов.
— В киоске. Напротив моего дома. А что?
— Так и запишем: вы утверждаете, что купили газету позавчера в киоске напротив дома.
— Точно. Уже и «Правду» купить нельзя?
— Можно, Бурнусов, даже нужно. Но чем вы можете объяснить, что эта газета напечатана в Одессе? — Следователь быстро перевернул «Правду», провел ногтем по последней строке. — Видите, так и написано: «Газета передана в Одессу по фототелеграфу».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— А я знаю, что они там пишут? — растерялся Жека.
— Газеты, продающиеся в Киеве, печатаются в киевских типографиях. А где вы взяли эту? Кто передал вам деньги, Бурнусов? И за что?
— Но я же говорю...
— Вы сказали неправду, Бурнусов. И если будете продолжать лгать, этим только ухудшите свое положение.
Жека уставился в пол. Наконец как-то обессиленно развел руками и сказал:
— Не хотел я, да он принес деньги... А Олег этот проклятый возле Розки вертелся — черт попутал, начальник, не знаю, как все это и случилось...
— Давайте вместе разберемся, — вежливо предложил следователь. — Итак, с чего все началось?
— Спал я после смены, — хриплым голосом начал Бурнусов. — Поздно вернулся, сплю, а тут звонят. Заходит, интересуется, живет ли здесь такой-то. То есть я... Да, подтверждаю. Он садится и говорит: «Хочешь иметь четыре куска?» Кто ж не хочет? И я хочу, однако за что? А он: «Олега Ситника знаешь?» Знаю, черт бы его побрал, почему не знать фрайера? «Надо его убрать, говорит. Чистое дело, и четыре куска твои». Не хотел я, начальник, точно не хотел, и даже четыре куска не привлекали. А он, фуфло, развернул газетку — и денежки будто языки показывают. Дразнятся, суки, кто тут выдержит? А «бабки» мне во как нужны — Розка брючный костюм хочет, да и ребятам в парке задолжал. К тому же этот фрайер Ситник вот где у меня сидит, я бы его и задаром... — Бурнусов запнулся. — Оставляй, говорю, деньги. А он завернул их, положил в портфель, погрозил пальцем и возражает: «Получишь вечером после дела». И сообщает, что в половине восьмого Ситник приедет на дачу, там никого — делай все, что хочешь. Говорит: «Я тебя с половины восьмого до восьми у станции метро «Левобережная» буду ждать, там и деньги получишь». В четыре я заступил, по городу поездил, не хотел я этого, но черт попутал, дай, думаю, попугаю фрайера, ну и поехал...
— А этот человек ждал вас?
— Как и договорились, у «Левобережной». Сел в машину, я ему и докладываю: порядок. А он только засмеялся: я, мол, знал, что будет порядок, деньги вынул, на сиденье оставил, а сам вышел.
— Где?
— Возле гостиницы «Славутич».
Дробаха переглянулся с Хаблаком, и майор, не говоря ни слова, встал. Вышел и вернулся через несколько минут, когда следователь записывал приметы человека, заплатившего Бурнусову четыре тысячи за убийство: пожилой, за пятьдесят, в сером костюме и черном берете, среднего роста, уши хрящеватые, нос приплюснутый, а лоб морщинистый. Портрет получился довольно выразительный. Жека подобострастно смотрел на следователя: знал, что его ждет, но все же надеялся хоть как-нибудь смягчить свою судьбу.
Дробаха вызвал конвоира и отправил Бурнусова.
— Ну и фрукт, — сказал он, пряча протокол в ящик стола.
— Зозуля поехал в «Славутич», — сообщил Хаблак.
Следователь пошевелил пальцами.
— Разумно, — одобрил он. — Человек из Одессы! В этом что-то есть, и, мне кажется, скифская чаша поедет к Черному морю, если уже не там.
— А я пока поеду к завхозу издательства, — решил майор. — Соскучился по нему и хотел бы расспросить кое о чем.
— Пусть вам повезет. — Дробаха подышал на кончики пальцев, и Хаблак понял, что у следователя хорошее настроение.
Крот отворил неслышно. Стоял и смотрел на Хаблака совершенно спокойно, нисколько не был удивлен, будто пришел к нему в гости старый знакомый, а не сотрудник угрозыска.
Посторонился, давая пройти, и майор вошел в прихожую. Думал, что квартира Крота, старого холостяка, захламлена и не прибрана, однако в прихожей все блестело, словно только сегодня здесь была генеральная уборка, всюду вытерли пыль и натерли до блеска паркет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
