Запыхавшийся и раскрасневшийся Дробаха вошел в кабинет Каштанова, когда Хаблак уже доложил полковнику о вчерашнем вечере. Сел, вытер потное лицо и пожаловался:
— У каждого есть начальство...
Это прозвучало как извинение за опоздание, правда, не такое уж и большое, всего минут на десять, но Иван Яковлевич был пунктуальным человеком, ценил свое и чужое время. Майор повторил рассказ, подчеркнув прозрачную сорочку Бурнусова и лейкопластырь на правом плече.
— Должна быть и оранжевая рубашка, — заметил Каштанов, — разорванная как раз в этом месте.
— Если не выбросил, — возразил Хаблак.
— Бурнусов работал позавчера? — спросил Дробаха.
— А кто его знает? Спросить у него не мог, да и обиняком не получалось, чтобы не насторожить.
— Верно, и сегодня не работает, раз напился вчера, еще сутки от него будет нести, а таксисты рисковать не любят.
Полковник снял трубку и поручил Зозуле съездить в таксопарк.
— Если Бурнусов позавчера работал, — приказал он, — то из таксопарка поезжайте в Русановские сады и расспросите там, не видели ли позавчера возле ситниковской дачи такси. Вероятно, стояло где-то неподалеку — на главной аллее или в каком-нибудь переулке.
Следователь, слушая приказ Каштанова, одобрительно кивал головой и перебирал сплетенными на животе пальцами.
— Ваши предложения? — спросил он Хаблака.
— Обыск у Бурнусова. Может, найдем у него рубашку, а это бесспорное доказательство. Тогда арест.
Дробаха зашевелился, и стул заскрипел под его тучным телом.
— Я возьму у прокурора санкцию. Поедете сами?
Майор кивнул.
— Не терпится? — улыбнулся Дробаха. — Не терпится увидеть выражение лица вчерашнего собутыльника?
— Ну, знаете...
— Шучу. Найдете или не найдете рубашку, везите его сюда, раба божьего Евгения. Гвоздь кровью омыт, — подмигнул он, — сделаем экспертизу и, если все сойдется, расспросим людей, соседей, шоферов из таксопарка — должны были видеть его в оранжевой рубашке.
Жека сам открыл Хаблаку. Стоял на пороге в одних трусах, заспанный и непричесанный, — звонок поднял его с постели, вчерашний алкоголь еще не выветрился, смотрел покрасневшими глазами и переминался с ноги на ногу.
— А-а, это ты, — недовольно пробормотал он, но, увидев за спиной у майора незнакомые лица, спросил: — Что случилось и почему так рано?!
— Милиция, — твердо сказал Хаблак. — Должны сделать у вас обыск, гражданин Бурнусов, вот, пожалуйста, постановление прокурора и понятые тут...
— Какой обыск? — Жека еще раз переступил с ноги на ногу, наконец что-то понял, отступил в прихожую, хотел хлопнуть дверью, однако майор подставил ногу, а кто-то из оперативников невежливо отодвинул Бурнусова и прошел в квартиру.
Теперь Жека окончательно опомнился. Уставился на Хаблака прищуренными глазами, изумленно спросил:
— Мент, выходит, а я со всей душой...
У майора не было времени на разговоры морально-этического характера. Приказал:
— Приведите себя в порядок, Бурнусов. Пройдите в комнату и оденьтесь.
Жека подтянул трусы и прошлепал босыми ногами по прихожей. Он занимал небольшую однокомнатную квартиру, почти не меблированную — в комнате постель, стол, два стула и тумбочка под телевизором старой марки, в углу батарея бутылок, преимущественно из-под водки и пива, васильковый пиджак, небрежно брошенный на телевизор.
Бурнусов запрыгал на одной ноге, пытаясь попасть другой в штанину ярко-свекольных брюк, наконец натянул их, сел на неприбранную постель, хмуро оглядывая присутствующих.
— Что вам надо? — спросил у Хаблака. — Чего шарите?
— Есть ли у вас, гражданин Бурнусов, оранжевая хлопчатобумажная рубашка? — поинтересовался майор.
— Есть, а что?
— Где она?
— В ванной. Там корзина для грязного белья.
Оперативнику не надо было приказывать. Юркнул в ванную и чуть ли не тотчас же вернулся со скомканной рубашкой. Подал Хаблаку. Майор расправил ее, сразу увидев дырку на нравом плече. Совсем свежая дырка, и нитки торчали из разорванной ткани.
Показал дырку Бурнусову:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Где порвали?
Наверное, Жека уже понял все. Смотрел затравленно, но еще не мог признать своего поражения.
— Где-то зацепился... — ответил он, поерзав на постели.
— И поцарапали плечо?
— Ну поцарапал.
— Где?
— В гараже.
— Хорошо, Бурнусов, сейчас мы составим протокол и поедем в милицию.
— На каком основании?
— Для выяснения некоторых обстоятельств. Должны побеседовать с вами детальнее.
Оперативник молча положил на стол завернутую в газету пачку денег.
— Ваши? — спросил майор.
— Чьи же еще?
Понятые подсчитали: четыре тысячи без сотни. Почти все купюры новенькие, пачки по тысяче рублей аккуратно заклеены, словно только что получены в банке.
— Почему не держите в сберкассе? — спросил Хаблак.
Бурнусов вдруг разозлился:
— Где хочу, там и держу. В сберкассе или под кроватью... Какое вам дело?
— Конечно, это ваша воля, — согласился майор, но все же приказал забрать деньги.
...Дробаха начал допрос Бурнусова, когда у него уже были выводы экспертов, что нитка, найденная на гвозде в кладовке дачи тетки Ситника, от Жениной рубашки. Совпала также группа крови. Кроме этого, Зозуле удалось установить, что неподалеку от дачи приблизительно в то же время, когда произошло убийство, люди видели такси салатного цвета — оно стояло на обочине с выключенными подфарниками. Номера, правда, никто не запомнил, впрочем, Дробахе и без того хватало улик. Он сидел в своей излюбленной позе, переплетя пальцы на животе, и изучающе смотрел на Бурнусова. Наконец подышал на кончики пальцев и, заполнив протокол допроса, начал неторопливый разговор:
— Как вы очутились позавчера в Русановских садах? И как попали на дачу гражданки Ситник?
У Бурнусова было время обдумать ситуацию: наверное, решил ничего не признавать, ответил нагло:
— Ни в каких садах я не был, и все это выдумки. Какая такая Ситник?
— Ну, Бурнусов, — усмехнулся следователь, — от кого-кого, а от вас не ожидал. Человек вы опытный, отсидели в колонии три года, знаете, что к чему, и вдруг такие детские игрушки! Кстати, за что вы сидели?
— Будто вам не известно?..
— Известно, все известно, однако хотелось бы услышать от вас.
— Душевный разговор?
— Хотя бы.
— Не выйдет, — злобно бросил Жека. — Не выйдет у нас с вами душевного разговора, начальник.
— Не выйдет так не выйдет, — сразу же согласился Дробаха. — Давайте тогда без душевности. За что сидели?
— По молодости лет... Ларек с пацанами взяли.
— Сколько получили?
Бурнусов поднял руку, растопырив пальцы:
— Пятак.
— А отсидели три?
— Да.
— Вот видите, Бурнусов, два года вам простили, а вы как за это отблагодарили?
— Так я же честно работаю и нормы перевыполняю. Спросите в гараже, там каждый скажет.
— О ваших производственных успехах, Бурнусов, вы будете потом рассказывать соседям. Но мне почему-то кажется, что это не сможет повлиять на вашу судьбу. А вот чистосердечное признание своей вины всегда учитывается.
— Такое скажете, начальник! Ну в чем я виноват?
— Итак, вы хотите сказать, что позавчера вечером не были на даче гражданки Ситник?
— Конечно, не был.
— Утверждаете?
— Утверждаю.
— А вот эксперты придерживаются совсем иного мнения. Убивая Олега Ситника, вы, Бурнусов, размахнулись и оцарапались о гвоздь. Разодрали рубашку, оставив на гвозде нитку из нее и следы крови. Вот, прошу ознакомиться с выводами экспертов, — придвинул он бумаги.
Хаблак, сидевший в стороне и не вмешивавшийся в допрос, увидел, как изменился Жека: все-таки он был стреляным воробьем и не мог не знать, что означают выводы экспертов. Он как-то слинял, плечи у него опустились и губы задрожали, будто он собирался заплакать. Сунул руки между колен, съежился и неуверенно ответил:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Я же хотел только напугать его...
