Через минуту зал опустел.
Ратмир смотрел на неподвижную сгорбленную фигуру Кануга и думал о том, какая неимоверная тяжесть лежит на плечах этого человека, давно перешагнувшего расцвет своих сил. Прошло две-три минуты, а Вершитель оставался неподвижным. Тогда Ратмир поднялся со своего места и, вопреки всем существовавшим правилам и обычаям, подошел к главе Совета посвященных.
– Вершитель, – проговорил он одними губами, словно не желая потревожить царившей в зале тишины. – Не позволяй себе слабости, ты нужен этому Миру, ты можешь спасти его!
Кануг поднял опущенную голову и посмотрел в лицо волку. Глаза его были мутными, белки их покрыты крошечными ярко-красными прожилками. Разлепив запекшиеся губы, Вершитель едва слышно проговорил:
– Уходи, волк!.. Уходи!..
Ратмир кивнул и, повернувшись, медленно направился к выходу. У самого порога его настиг трудный хрипловатый шепот:
– Может быть, тебе это будет по силам!..
Ратмир не повернулся, не задержался в дверях, вообще никак не показал, что слышал последние слова Вершителя. Он шагнул за порог малого зала Совета и чуть прижмурился от света четырех светильников, расположенных по углам небольшой прихожей. У выхода неподвижно застыли две фигуры стражей Совета, и Ратмир прошел мимо них, а затем оглянулся на застывшие в неподвижности караула лица. Они выражали только некую внутреннюю сосредоточенность, оставляя все остальные эмоции тем, кто мог себе их позволить.
«Как они неестественны!.. – С неожиданным раздражением подумал трижды посвященный. – Ведь им, наверняка, наскучила их служба. Они уже все видели, все в ней знают, и этот их караул просто не может заставить их отрешиться от всего окружающего, захватить все их внимание. Значит, они притворяются?! Зачем?! Чтобы не получить выговор своего командира за…»
И тут ему в голову пришла совсем другая мысль:
«А я сам?! Почему я сам постоянно подавляю свои эмоции?! Почему я боюсь их показать, почему стараюсь выглядеть серьезным и многозначительным, хотя зачастую, внутренне не ощущаю себя таковым?!»
Он повернулся и медленно пошел в темноту ночного парка – до Звездной башни было недалеко, и он рад был немного развеяться. А в голове у него продолжали крутиться ненужные, неупорядоченные мысли.
«Почему мы, многоликие, так неискренни?.. Почему мы хотим казаться серьезными, когда нам весело, почему мы сочувственно огорчаемся чужой неудаче, чужому горю, хотя на самом деле никакого сочувствия в нас нет! Мы даже можем радоваться этому чужому горю! Радоваться чужому горю!! Может быть, мы настолько привыкли быть перевертышами, настолько легко менять обличье, что, даже не поворачиваясь к Миру другой гранью, стараемся если не быть, то хотя бы казаться другими?! Стремление к выгоде прятать под здравым смыслом, зависть под дружеским участием, незнание под глубокомысленым молчанием или многословными рассуждениями на общие темы. Почему мы хотим выглядеть достойными, а не быть таковыми?!»
Он остановился и, подняв голову, взглянул в черное, испещренное звездами небо. Оно было прекрасно, только оранжевого глаза Волчьей звезды не было видно – она стояла низко над горизонтом, и кроны деревьев скрывали ее.
Ратмир снова двинулся вперед, и прежние мысли опять вернулись.
«Мир так прекрасен в своей естественности, а мы настолько уродливы, настолько… искусственны! И поворачиваясь к Миру звериной гранью, мы остаемся искусственными – выглядим, как звери, ведем себя, как люди. Мы-звери ведем себя, как люди, мы-люди ведем себя… Нет, не как звери, звери естественны, они самым естественным образом вписываются в этот Мир, а вот мы!.. Может быть, мы стали настолько искусственными, что Мир сам отторгает нас?.. Может быть Остин прав, нам пора самим освободить этот Мир от своего присутствия?! Но тогда почему в Мире должны остаться изверги?.. Они ведь еще искусственнее нас!.. Или нет?.. Нет! Они просто калеки! Они – от Мира сего, они принадлежат этому Миру, хотя и искалечены!»
Он снова остановился и посмотрел в небо, но на этот раз он не увидел звезд – его взгляд и не пытался увидеть их, он был направлен на другое, на то, что пытался рассмотреть его разум.
«Разум!! Изверги тоже обладают разумом! Пусть не таким, как наш, пусть усеченным, обрезанным, но разумом! А если это наше притворство, наше… многоличье – это просто игра Разума, которому скучно в этой оболочке, в этом Мире. Вот он и придумывает правила игры, правила порядочности, чести, любви, доброты, сострадания и заставляет нас следовать этому правилу. И сам же понимает, что все это просто игра, притворство… лицедейство… многоличье! Но тогда, что помешает извергам пойти по дороге, уже пройденной нами, стать такими, какими стали мы, поворачиваться к Миру звериной гранью, не изменяя своего физического облика?!! И тогда что станет с Миром в будущем?!! И тогда, достойны ли они занять наше место в этом Мире?!! Не станут ли они для него страшнее нас, честно принимающих облик зверя, чтобы быть зверем?!»
Темная громада выроста перед ним, и он остановился, уставившись вдруг прозревшими глазами на сгусток черноты. Только через несколько десятков секунд он понял, что стоит перед входом в Звездную башню. В этот момент дверь распахнулась, и наружу выглянул Тороп, державший в руке зажженную лампу.
Увидев своего наставника, дважды посвященный поднял лампу повыше и с видимым облегчением проговорил:
– Наконец-то ты вернулся!.. Совет давно разошелся, а тебя все нет и нет!..
Ратмир внимательно посмотрел на своего секретаря – он не знал об этой его способности отслеживать перемещения людей на расстоянии. А, кроме того, явное беспокойство Торопа по поводу отсутствия наставника совершенно не соответствовало тому, о чем он только что размышлял. Или Тороп сейчас тоже только притворялся озабоченным?..
Впрочем, он не собирался это выяснять. Не удостоив секретаря каким-либо объяснением, трижды посвященный волхв прошел внутрь и, уже ступив на лестницу, ведущую во второй этаж, к его личным апартаментам, негромко проговорил:
– Совет установил, что в Мир пришел Разрушитель, но никаких решений не принял. Нам предстоит большая работа, завтра мы выезжаем на Восток, в Край, к восточным волкам.
– Какие будут распоряжения, господин?! – Откликнулся снизу Тороп, но Ратмир устало покачал головой:
– Завтра… завтра.
Но назавтра им выехать не удалось. На рассвете Ратмир был разбужен мысленным вызовом невероятной силы. Едва он открыл глаза и осознал себя бодрствующим, в его сознании возникла очень четкая и абсолютно ясная мысль-сообщение:
«Ратмир, мы считаем, что приход в наш Мир Разрушителя – неоспоримый факт. Вступать в бесполезную борьбу за сохранение Мира мы не станем, это противоречит нашим убеждениям, но и вам, решившимся на эту борьбу, мы мешать не станем. Мы уходим, и пусть Мать всего сущего поможет вам… хотя это наше пожелание – чистое противоречие. Прощай волк!»
Он не сразу понял, что мысль была послана несколькими людьми, и только ее окончание – прощание, принадлежит Остину.
Окончательно проснувшись от страшной догадки и вскочив с постели, он попытался по очереди связаться с Остином и с Канугом, но не смог сделать этого. Тогда он мысленно вызвал секретаря своего бывшего наставника, которого хорошо знал. Тот сразу же отозвался, и на вопрос о своем господине ответил, что тот остался ночевать у Вершителя. Ратмир, не тревожа слуг, быстро оделся и бросился к резиденции Кануга. У входа в резиденцию был выставлен караул из четырех стражей Совета, но те, узнав Ратмира, тут же пропустили его внутрь. В холле его поджидал второй секретарь Вершителя. Увидев входящего члена Совета, молодой человек шагнул вперед и с дрожью в голосе сообщил:
– Вершитель и пятеро членов Совета собрались в малой столовой. Мне приказано, как только ты прибудешь, проводить тебя к ним.
Ратмир жестом показал, что готов следовать за своим провожатым, и тот поспешил по широкой лестнице из белого камня наверх, на второй этаж. Он поминутно оглядывался, словно опасаясь, что трижды посвященный вдруг передумает и повернет к выходу, но Ратмир шел следом, стараясь казаться спокойным. Он уже понимал, что именно произошло, и его голова была занята одним вопросом – как случившееся представить вожакам стай, как в сложившихся обстоятельствах не дать рухнуть авторитету Совета, университета?!
