Не обращая на нее никакого внимания, Марк продолжал говорить с Азарью:
— Когда уложишь свою госпожу спать, зайди в библиотеку. У меня есть к тебе несколько вопросов, на которые я хотел бы получить ответы.
— Что еще за вопросы? — требовательным голосом спросила Юлия.
Хадасса тоже хотела бы знать об этом, и ее и без того беспокойное сердце забилось еще сильнее. Марк продолжал неподвижно стоять в дверях, глядя на нее мрачным и тяжелым взглядом.
Юлия почувствовала, как напряжена Азарь.
— Ты не обязана ему ничего говорить, Азарь. Тебе вообще не о чем говорить с моим братом.
— Она ответит на мои вопросы, или ей придется покинуть этот дом.
Глядя на его суровое выражение лица, Юлия потеряла всякое терпение.
— Зачем ты привел меня сюда, Марк? — закричала она. — Чтобы сделать мою жизнь еще невыносимее?
Возмутившись таким ее обвинением, Марк повернулся и пошел вниз по коридору.
— Марк, вернись! Прости меня. Марк!
Он не остановился. Сколько раз до этого Юлия кидалась в слезы, чтобы настоять на своем? Но хватит. Больше этого не повторится. Не обращая на нее никакого внимания, он спускался по лестнице.
Был приготовлен вкусный ужин, но Марку совершенно не хотелось есть. Расстроенный, он отправился в библиотеку и попытался отвлечься просмотром документов, которые ему оставили его деловые партнеры. Но, в конце концов, он нетерпеливо отбросил их и растерянно уставился в пространство, испытывая при этом самые противоречивые чувства.
Лучше бы он не приводил сюда Юлию. Можно было бы просто расплатиться с ее долгами, обеспечить ее рабами и оставить там, на ее вилле.
— Мой господин?
Марк увидел, что женщина с закрытым лицом стоит в дверях. Он тут же перешел от мрачных воспоминаний к текущим проблемам.
— Садись, — сказал он ей и указал на место перед собой.
Она послушно прошла и села. Он с удивлением заметил, что для калеки она передвигается достаточно грациозно. Осанка у нее была ровной, она сидела, слегка наклонившись вперед, чтобы удобнее было вытянуть больную ногу.
— Юлий сказал мне, что твое имя Рафа, а не Азарь, — многозначительно произнес Марк.
Хадасса закусила губу, желая унять трепет, который она испытывала каждый раз, когда находилась рядом с Марком. Она пыталась подготовиться к этой беседе, но сейчас, сидя в этом небольшом помещении рядом с ним, она никак не могла справиться с сильным волнением.
— Рафой меня прозвали, мой господин. На иудейском это означает «целительница».
Она говорила тихим скрипучим голосом, который напомнил Марку Дебору. И акцент у нее был тот же.
— Значит, ты иудейка. А от Юлии я слышал, что ты христианка.
— И это правда, мой господин. По национальности я иудейка, а по вере — христианка.
От обороны Марк решил перейти в наступление. Он скривил губы в холодной улыбке.
— Значит ли это, что ты выше по положению, чем моя мать — христианка языческого происхождения?
Уязвленная его вопросом, в котором звучали нотки упрека, Хадасса пришла в смятение.
— Нет, мой господин, — сказала она и тут же пояснила: — Во Христе нет ни иудея, ни римлянина, ни раба, ни свободного, ни мужчины, ни женщины. Мы все равны во Христе Иисусе. — Она сильнее подалась вперед и понизила голос, будто пытаясь подбодрить его. — Вера твоей матери делает ее таким же чадом Авраама, как и я, моя господин. Всякий, кто делает такой выбор, становится наследником Божьего обетования. Бог беспристрастен.
Ее слова подействовали на Марка успокаивающе.
— Под всяким ты имеешь в виду и меня.
— Да, мой господин.
Марку очень хотелось сказать ей, что он уже принял Господа в Галилее, но ему помешала гордость.
— Мне сказали, что ты спасла моей матери жизнь.
— Я, мой господин? Нет.
— Юлий сказал, что врач, с которым ты пришла, предложил моей матери покончить с собой, приняв яд. Ты встала на ее защиту. Разве не так?
— Твоя мать жива, потому что на то Божья воля.
— Может быть, и так, но Юлий сказал, что, после того как ты осталась с моей матерью наедине, она изменилась.
— Я поговорила с ней.
— И только?
Хадасса была рада тому, что покрывало закрывает ее лицо и Марк не может видеть, как она покраснела. Она понимала, что Марку, в отличие от Фебы, она своего лица показать никогда не сможет. Она готова была снова отправиться на арену, лишь бы он не видел ее ужасные шрамы и не испытывал ужас и отвращение, какие испытывали другие люди, видевшие ее лицо.
— Я не произносила никаких заклинаний и не прибегала ни к какому колдовству, — сказала она, думая, что эти слова послужат ответом на вопрос, который скрывался за его словами.
Он чувствовал, как в ней растет напряжение, но не понимал, в чем причина.
— Я ни в чем тебя не упрекаю, Азарь. Просто мне интересно. Я хотел бы лучше знать людей, которые находятся в моем доме.
Она какое-то время молчала.
— Глядя в глаза твоей матери, я поняла, что она в сознании. Она слышала то, что я ей говорила, и понимала мои слова. При том состоянии, в котором она находилась, ей было страшно, она была в депрессии. И я думаю, что она была готова принять цикуту только по одной-единственной причине — чтобы не вынуждать других людей заботиться о ней. Я же просто сказала ей то, что она уже знала.
— А что она знала? Что это?
— То, что Бог любит ее, мой господин, любит такой, какая она есть. И что она осталась жить не случайно.
Марк провел рукой по краю письменного стола, чувствуя явную растерянность. Ему хотелось больше узнать об этой женщине.
— Юлий сказал, что ты стала известна во всем Ефесе.
Хадасса промолчала.
— Почему ты оставила свой прежний труд?
Тот резкий тон, которым он задал этот вопрос, удивил ее.
— Я решила быть с твоей сестрой.
— Ну допустим. А почему ты изменила имя? — Вопрос прозвучал жестче, чем Марк того хотел.
— Потому что я не Рафа. Людей исцеляет Иисус, а не я, — сказала она, повторив ему то, что уже говорила Александру, и надеясь, что Марк поймет ее лучше.
— А Азарь — это твое настоящее имя?
— Азарь означает «помощница». Я и есть помощница, и надеюсь ей остаться.
Он обратил внимание на то, как тщательно она произнесла эту фразу.
— А почему ты решила помогать именно Юлии?
— Я не могу ответить на этот вопрос, мой господин.
— Не можешь, или не хочешь?
— Я знаю только, что все время иду туда, куда меня направляет Господь. Я не знаю, почему Он хочет, чтобы я была здесь.
Марк мрачно нахмурился, потому что ее слова заставили его вспомнить о том, что он испытал в Галилее. Ведь Бог хочет, чтобы и он был здесь. С Юлией. О других причинах, по которым Бог призвал его сюда, Марк просто не хотел думать.
