— Я увидел, как вы уходили ночью с площади, и последовал за вами. Очень рад, что вы еще здесь.
Лэнгдон ощутил некоторую тревогу. Неужели кардиналы послали лейтенанта для того, чтобы он эскортировал их в Ватикан? Ведь Виттория и он были единственными людьми вне коллегии, которые знали всю правду. Они таили в себе потенциальную угрозу церкви.
— Его святейшество попросил меня передать вам это, — сказал Шартран и вручил ему пакет с папской печатью.
Лэнгдон открыл пакет и прочитал написанное от руки послание:
«Мистер Лэнгдон и мисс Ветра!
Несмотря на то что мне очень хочется попросить вас хранить в тайне то, что произошло за последние 24 часа, я чувствую, что не имею права требовать от вас чего-либо после того, что вы уже сделали для нас. Поэтому я скромно отступаю в тень, в надежде, что ваши сердца подскажут вам правильный путь. Мне кажется, что мир сегодня стал немного лучше… не исключено, что вопросы обладают большей силой, нежели ответы на них.
Мои двери всегда для вас открыты.
Его святейшество Саверио Мортати».
* * *
Лэнгдон перечитал письмо дважды. Коллегия кардиналов определенно избрала благородного и достойного лидера.
Прежде чем Лэнгдон успел что-либо сказать, Шартран достал небольшой сверток и, передавая его ученому, сказал:
— В знак благодарности от его святейшества.
Лэнгдон взял сверток, который оказался на удивление тяжелым.
— По указу его святейшества данный артефакт, хранившийся в личном реликварии папы, передается вам в бессрочное пользование. Его святейшество просит вас только о том, чтобы вы, выражая свою последнюю волю в завещании, обеспечили возвращение этого предмета в место его первоначального нахождения.
Лэнгдон снял со свертка оберточную бумагу и… потерял дар речи. Это было шестое клеймо. «Ромб иллюминати».
— Желаю вам мира и благополучия, — с улыбкой произнес Шартран и повернулся, чтобы уйти.
— Благодарю… вас, — едва сумел выдавить Лэнгдон.
Он так разволновался, что никак не мог унять дрожь в судорожно сжимавших бесценный дар руках.
Швейцарский гвардеец, задержавшись в коридоре, спросил:
— Мистер Лэнгдон, вы позволите задать вам один вопрос?
— Конечно.
— Моих товарищей гвардейцев и меня мучает любопытство. Что произошло в последние минуты… там, в вертолете?
Лэнгдон знал, что момент истины обязательно наступит. Они с Витторией говорили об этом, когда тайком уходили с площади Святого Петра. Уже тогда они приняли решение. Задолго до того, как принесли папское послание.
Отец девушки верил, что открытие антивещества приведет к духовному возрождению. События прошлой ночи оказались совсем не тем, на что он рассчитывал, но случилось невероятное… в тот момент люди во всем мире стали смотреть на Бога так, как никогда не смотрели раньше. Лэнгдон и Виттория не представляли, сколько времени продлится эта магия, но они твердо решили не губить восхищенное изумление скандалом или сомнениями. «Неисповедимы пути Господни, — говорил себе Лэнгдон и неуверенно спрашивал сам себя: — А что, если… а что, если все, что вчера случилось, было все же проявлением Божьей воли?»
— Мистер Лэнгдон, — напомнил Шартран, — я спросил вас о вертолете.
— Да, знаю, — улыбнулся Лэнгдон… ему казалось, что его слова не слетают с губ, а исходят из сердца. — Возможно, это вызвано шоком от падения… но что-то случилось с моей памятью… все события как будто в тумане…
— Неужели вы так ничего и не помните? — упавшим голосом спросил Шартран.
— Боюсь, что это навсегда будет скрыто завесой тайны, — со вздохом ответил ученый.
* * *
Когда Роберт Лэнгдон вновь переступил порог спальни, открывшаяся ему картина заставила его замереть на месте. Виттория стояла на балконе спиной к ограде, и взгляд девушки был обращен на него. Она показалась ему небесным видением… четкий силуэт на фоне лунного диска. В белоснежном махровом халате она вполне могла сойти за древнеримскую богиню. Туго затянутый пояс подчеркивал ее прекрасные формы. А за ней, создавая светящийся нимб, клубился туман, сотканный из мельчайших брызг фонтана «Тритон».
Лэнгдон вдруг ощутил такое неодолимое влечение, которого никогда до этого не испытывал ни к одной женщине. Он тихонько положил «Ромб иллюминати» и письмо папы на прикроватную тумбочку. У него еще будет время для объяснений. После этого он вышел к ней на балкон. Виттория обрадовалась его появлению.
— Ты проснулся, — застенчиво прошептала она. — Наконец-то!..
— Выдался трудный денек, — улыбнулся он.
Она провела ладонью по своим пышным волосам, и ее халат от движения руки слегка распахнулся.
— А теперь… как я полагаю, ты ждешь своей награды?
Это замечание застигло Лэнгдона врасплох.
— Прости… я не совсем тебя понял.
— Мы взрослые люди, Роберт. Ты должен это признать. И я вижу в твоих глазах страсть. Первобытное желание. Физический голод. — Она улыбнулась и продолжила: — Я испытываю те же чувства. И наше обоюдное желание сейчас получит удовлетворение.
— Неужели? — спросил он, делая шаг по направлению к ней.
— Полное удовлетворение, — сказала она, протягивая ему меню. — Я позвонила в ресторан и попросила принести в номер все, что у них есть.
* * *
Это было поистине королевское пиршество. Они ужинали на балконе под луной, жадно поглощая савойскую капусту, трюфели и ризотто, запивая все это первоклассным «Дольчетто». Ужин затянулся глубоко за полночь.
Лэнгдону не нужно было быть специалистом по символам, чтобы понять, какие сигналы посылала ему Виттория. Во время десерта, состоявшего из бойзеновых ягод[97] со взбитыми сливками, нескольких сортов сыра и дымящегося кофе с ромом, Виттория то и дело прижимала под столом свои обнаженные ноги к нижним конечностям Лэнгдона и бросала на него пылкие взгляды. Казалось, она ждала, когда он отложит вилку и возьмет ее на руки.
Но Лэнгдон ничего не предпринимал, оставаясь безукоризненным джентльменом. В эту игру могут играть и двое, думал он, пряча хитрую улыбку.
Когда все было съедено, Лэнгдон ушел с балкона, присел в одиночестве на край кровати и принялся вертеть в руках «Ромб иллюминати». Он внимательно рассматривал его со всех сторон, не переставая восхищаться чудом симметрии. Виттория не сводила с него глаз, и ее замешательство начинало перерастать в сердитое разочарование.
— Ты находишь эту амбиграмму ужасно увлекательной, не так ли? — спросила она, когда ее терпение окончательно лопнуло.
Лэнгдон поскреб в затылке, сделав вид, что задумался, и сказал:
— Вообще-то есть одна вещь, которая интересует меня даже больше, чем это клеймо.
— И что же именно? — спросила Виттория, делая шаг по направлению к нему.
— Меня давно занимает вопрос… каким образом тебе удалось опровергнуть теорию Эйнштейна с помощью тунца?
— Dio mio! — всплеснула руками Виттория. — Я тебя серьезно предупреждаю — кончай эти игры!
— В следующем эксперименте для доказательства того, что Земля плоская, ты могла бы использовать камбалу. Отличная идея, правда?
Хотя Виттория кипела от негодования, на ее губах впервые промелькнуло нечто похожее на улыбку.
— К вашему сведению, дорогой профессор, мой следующий эксперимент будет иметь историческое значение. Я намерена доказать, что у нейтрино есть масса.
— У нейтрино бывают мессы? — продолжал валять дурака Лэнгдон. — А я и понятия не имел, что они католики!
Одним неуловимо быстрым движением она опрокинула его на спину и прижала к кровати.
— Надеюсь, ты веришь в жизнь после смерти, Роберт Лэнгдон? — со смехом сказала Виттория, садясь на него верхом.
Она старалась удержать его в горизонтальном положении, а ее глаза озорно блестели.
— Вообще-то, — ответил он, давясь от смеха, — мне всегда было трудно представить нечто такое, что может существовать за пределами нашего грешного мира.
— Неужели? Выходит, ты никогда не испытывал религиозного экстаза? Не изведал момента восхитительного откровения?
— Нет, — покачал головой Лэнгдон. — Боюсь, что я вовсе не тот человек, который может вообще испытать какой-либо экстаз.
— Это означает, — выскальзывая из халата, сказала Виттория, — что тебе еще не приходилось бывать в постели со специалистом по йоге. Не так ли?
Слова признательности
Выражаю искреннюю признательность Мили Бест Лер, Джейсону Кауфману, Бенуа Калану и всем сотрудникам издательства «Покет букс», поверившим в этот проект.
Благодарю своего друга и агента Джека Элвелла за проявленный им энтузиазм и постоянную поддержку.
Я безмерно признателен легендарному Джорджу Визеру, убедившему меня начать писать романы.
Хочу сказать спасибо моему дорогому другу Ирву Ситтлеру, обеспечившему мне аудиенцию у папы римского, показавшему мне Ватикан таким, каким его видят очень немногие, и сделавшему мое пребывание в Риме незабываемым.
