– А в Англию тебе зачем? – заинтересовался Мадор, наливая Фульку вина и не забывая плеснуть и себе. – Что тебе там понадобилось?
У Фулька потяжелел взгляд.
– Там, в Англии, моя жизнь, – едва слышно ответил он. Помолчал и добавил: – Или смерть.
Глава 32
Фульк открыл глаза. Ему еще грезилось, что он на палубе судна, ревет океан и зеленые волны вздымаются под бушпритом, разделяясь надвое носом корабля. Но рев волн обернулся шумом ветра в Андреадсвальдском лесу, а вздымающаяся зеленая пучина – дрожанием молодой летней листвы. Было чуть за полдень, над полянкой плыл запах ячменных пирогов, ароматно шкворчащих в сале: у костра орудовал Ричард. Остальные члены отряда обихаживали лошадей, умывались, ели, разминали застывшие после сна конечности.
Фульк встал и пошел в чащу облегчиться. Вот уже два дня, как они высадились на берег в маленькой бухте близ Дувра. Идти прямо в порт с такими пассажирами было бы для бретонского капитана откровенным самоубийством. Первую ночь они провели в пастушьей хижине в меловых холмах, на следующий день купили лошадей и стали готовиться к путешествию в Кентербери. Кратчайшим путем в аббатство была дорога пилигримов, но она была также и самой оживленной, а значит, опасной. Вместо этого поехали узенькими тропками и заночевали в чаще леса. Вчера Фульк отправил гонца к Хьюберту Уолтеру, и теперь они ждали ответа.
Вернувшись к костру, Фульк подцепил у Ричарда ножом один пирог и подул на хрустящую коричневую корочку. В лагере было странно тихо, и через мгновение он понял почему.
– Где Уилл? – спросил Фульк. – И где Ален с Иво?
Ричард не отрывал взгляда от промасленной поверхности сковороды, как будто увидел там нечто необычайно увлекательное.
– Охотиться пошли.
– Охотиться? – быстро переспросил Фульк. – Куда?
Ричард пожал плечами и, замявшись, ответил:
– Они не говорили – сказали только, что принесут мяса на жаркое.
Фульк вполголоса чертыхнулся. «Мясо на жаркое» могло оказаться зайцем, оленем или диким кроликом. А могло – и припасами из ограбленного амбара. Такой риск они сейчас позволить себе не могли.
– Почему ты меня не растолкал?
– Они велели дать тебе поспать, сказали, мол, скоро вернутся.
– А ты и послушался. Господи, у тебя что, своего ума нет?!
Он строго смотрел на Ричарда: досадуя, но в глубине души прекрасно понимая, что другого от него и ожидать не приходится. Ричард всегда был ведомым, а Уильям порой отличался безапелляционной настойчивостью.
– Фульк, да чего ты раскипятился? Ну подумаешь, большое дело: ушли люди охотиться. Вернутся раньше, чем мы начнем сворачивать лагерь. – Лоб Ричарда прочертили морщины. – Ты слишком много взваливаешь на свои плечи, братец.
– Потому что другие напрочь лишены чувства ответственности.
Он доел пирог, не чувствуя вкуса, и приказал сниматься с лагеря, но краем уха продолжал прислушиваться, не раздастся ли стук копыт. Может, он и впрямь кидается на собственную тень и никакой опасности нет. До чего же все-таки тяжело просто ждать, не имея никакой возможности повлиять на ситуацию. Можно только посочувствовать матери, беспокоящейся за ребенка, или жене, которая не находит себе места до возвращения мужа. Любопытно, что ему сегодня такое впервые пришло в голову: будучи помоложе, он об этом как-то не задумывался.
Ричард уже собирался забрасывать землей костер, а Фульк подтягивал подпругу, когда послышались приглушенный стук копыт и позвякивание упряжи. Фульк обернулся на звук, и хотя знал, что выставленные им часовые не пропустят врага, давняя привычка заставила руку лечь на рукоять меча.
Сквозь пеструю листву замелькали лошадиные крупы разных мастей: буланой, пегой, вороной, чубарой. В луче солнца блеснули упряжь, кольчуга и наконечники копий. Фульк вытащил меч. Сердце гулко билось. На часовых могли тихо напасть, так что они не успели предупредить. Он подхватил свой щит, стоявший у дерева, и продел руку в ремни, дав людям сигнал обнажить оружие.
Первыми на поляну выехали два рыцаря, одетые в простые сюрко из синего льна поверх кольчуги. Фульк, как настоящий воин, прежде всего обратил внимание на них. Тот, кто поближе, был в шлеме с поднятым забралом, так что открывалась часть лица с мелкими правильными чертами.
– Жан! – с облегчением воскликнул Фульк и убрал меч в ножны. – До чего же я рад тебя видеть!
– Приятно слышать. А кое с кем другим ты поздороваться не хочешь? – поинтересовался де Рампень, поворачиваясь в седле и указывая на остальных всадников. – С женой, например?
Фульк посмотрел в направлении его пальца на небольшого бурого жеребца, пытаясь разглядеть сидящую на нем верхом фигурку. С первого взгляда и не понять было, что это женщина, поскольку коричневый плащ с капюшоном скрывал все признаки пола. Однако, приглядевшись, Фульк ахнул: ну как он мог быть настолько слеп!
– Мод! – выдохнул он и стремительно зашагал к ней.
Она отпихнула стремена и соскользнула к нему в руки, крепко обняв. На мгновение весь мир вокруг исчез. В нос Фульку пахнул сладкий травяной аромат, которым жена пропитывала свои одежды. Шалфей, лаванда и бергамот. Изгибы ее тела, светлая морская зелень глаз, наполнившихся слезами, так и манили утонуть в них. Как раз то, чего ему все это время недоставало. Ну до чего же он хотел ее в этот момент!
Сзади громко кашлянули, и чей-то голос иронично произнес:
– Я, безусловно, счастлив видеть такую супружескую гармонию, но зачатие твоего четвертого ребенка, Фицуорин, должно быть делом интимным.
Мод покраснела. Фульк отвел губы от ее уст, повернулся и опустился на колено перед Хьюбертом Уолтером, архиепископом Кентерберийским. Тот с добродушной улыбкой наблюдал за ними, сидя на своем пегом муле.
– Ваше высокопреосвященство, – проговорил Фульк.
– Встань. Лучше помоги мне слезть с этой клячи.
Фульк поспешил помочь Хьюберту спешиться. Чепрак на животном был из королевского пурпура, вышитый мелкими золотыми крестами, и, должно быть, стоил целое состояние. Сам же Хьюберт, учитывая его привычку к роскоши, оказался одет просто: лишь скромная отделка из металлической тесьмы и вышивки, правда лен его одеяния был тяжел и тонок. Архиепископ любил хорошо поесть и всегда был человеком крупным, но при всей полноте довольно мускулистым. Однако сейчас возраст давал о себе знать, и жир быстро захватывал позиции. Хьюберт выбил пыль из одежды и оперся на посох, хрипло и болезненно дыша.
– Твои дети в безопасности в моем поместье в Маллинге, – просипел он. – Я решил, что лучше оставить их там. Никто не осмелится их тронуть, пока они находятся под моей защитой. Все довольны жизнью и здравствуют, как может засвидетельствовать Мод.
