с магистром, звали его к своему городу, где, по их словам, у русских было мало войска». В наказание Грозный выселил многих горожан из Дерпта, тем самым нарушив ранее принятый договор, позднее с гонцом Желнинским отправил в Ливонию грамоту, в которой, в частности, наказывал: «А если спросят о дерптских немцах, для чего их царь из Дерпта велел перевести в московские города, – отвечать: перевести немцев государь велел для того, что они ссылались с магистром Ливонским, велели ему придти под город со многими людьми и хотели государю изменить».
Я слушал краеведа и никак не мог понять, какое отношение имеют события в Дерпте – ныне Тарту – к истории библиотеки московских государей? Однако Окладин не перебивал Пташникова, видимо, не в пример мне, уже догадываясь, к чему клонит краевед.
– В 1565 году из Дерпта в числе других выслали пастора Веттермана. Тридцать лет спустя рассказ вернувшегося на родину пастора записал рижский бургомистр Франц Ниенштедт. Вот отрывок из составленной им «Ливонской хроники»: «Веттермана как ученого человека очень уважал великий князь, который даже велел в Москве показать свою либерею, которая состояла из книг на еврейском, греческом и латинском языках и которую великий князь в древние времена получил от константинопольского патриарха, когда предки его приняли христианскую веру по греческому исповеданию. Эти книги как драгоценное сокровище хранились замурованными в двух сводчатых подвалах подле его покоя. Так как великий князь слышал об этом отличном и ученом человеке, Иоганне Веттермане, много хорошего про его добродетели и знания, потому велел отворить свою великолепную либерею, которую не открывали больше ста лет, и пригласил через своего верховного канцлера и дьяка Андрея Солкана, Никиту Висровату и Фунику, вышеозначенного Иоганна Веттермана и с ним еще несколько лиц, которые знали русский язык, как то: Томаса Шреффера, Иоахима Шредера и Даниэля Браккеля, и в их присутствии велел вынести несколько из этих книг. Эти книги были переданы в руки магистра Иоганна Веттермана для осмотра. Он нашел там много хороших сочинений, на которые ссылаются наши писатели, но которых у нас нет, так как они сожжены или разрознены при войнах, как то было с Птолемеевой и другими либереями…»
Прежде чем продолжись пространную цитату, Пташников взглянул на Окладина. Тот, откинувшись на спинку стула, слушал его с интересом, но было ясно, что свидетельство из «Ливонской хроники» известно ему.
– «…Веттерман заявил, что, хотя он беден, он отдал бы все свое имущество, чтобы только эти книги были в протестантских университетах, так как, по его мнению, эти книги принесли бы много пользы христианству».
Закурив папиросу, Пташников опять выжидательно посмотрел на историка и нетерпеливо спросил:
– Что вы скажете по поводу этого свидетельства?
Окладин ответил вопросом на вопрос:
– Вам не кажется странным, что все восторженные отзывы о библиотеке московских государей принадлежат иностранцам?
– Ничего странного в этом не нахожу – из Европы в основном в Москву приезжали люди образованные, которые не могли не интересоваться книжными сокровищами.
– С какой стати, спрашивается, Иван Грозный вдруг решил показать свою библиотеку ссыльному ливонскому пастору?
– Вероятно, для того, чтобы Веттерман принял участие в переводе книг этой библиотеки, – высказал я свое предположение.
– Так оно и было. – Пташников продолжил цитату: – «Канцлер и дьяк великого князя предложили Веттерману перевести какую-нибудь из этих книг на русский язык, а если согласится, то они представят в его распоряжение трех вышеупомянутых лиц и еще других людей великого князя и несколько хороших писцов, кроме того, постараются, чтобы Веттерман с товарищами получали от великого князя кормы и хорошие напитки в большом изобилии, а также хорошее помещение и жалованье, и почет, а если они только останутся у великого князя, то будут в состоянии хлопотать и за своих».
– Очень выгодные условия, – заметил я и спросил краеведа: – Неужели Веттерман отказался?
– Ливонцы посовещались и пришли к выводу, что только они кончат одну книгу, как их заставят переводить другую, и так до самой смерти. А чтобы их не принудили к этой работе силой, поставили дело так, что и сопровождающие их русские дьяки испугались, как бы великий князь их самих не заставил корпеть над книгами вместе с ливонцами. Вот что они заявили дьякам…
Пташников зачитал еще один отрывок:
– «Когда первосвященник Онаний прислал Птолемею из Иерусалима в Египет 72 толковника, то к ним присоединили наиученейших людей, которые знали писание и были весьма мудры; для успешного окончания дела по переводу книг следует, чтобы при совершении перевода присутствовали не простые меряне, а наиумнейшие, знающие писание и начитанные люди».
– Сомневаюсь, чтобы русских дьяков можно было запугать таким образом, – недоверчиво проговорил Окладин. – Вспомните, как работал над переводом Толковой Псалтыри Максим Грек: кроме Дмитрия Герасимова из Посольского приказа, его помощника Власия и писарей, больше никого рядом не было.
– Наверное, вы правы, – согласился Пташников. – Но, возможно, какая-то доля истины в словах Франца Ниенштедта все-таки есть. Слушайте, что он пишет дальше: «При таком ответе Солкан, Фуника и Висровата покачали головами и подумали, что если передать такой ответ великому князю, то он может им прямо навязать эту работу (так как велит всем им присутствовать при переводе), и тогда для них ничего хорошего из этого не выйдет; им придется тогда, что и наверное случится, умереть при такой работе, точно в цепях. Поэтому они донесли великому князю, будто немцы сами сказали, что поп их слишком несведущ, не настолько знает языки, чтобы выполнить такое предприятие. Так они все избавились от подобной службы».
– За обман великого князя русские дьяки моментально лишились бы голов, – веско сказал Окладин.
Пташников не стал спорить с ним:
– Иоганн Веттерман был так изумлен богатством царской либереи, что попросил «Солкана» хотя бы на шесть недель выдать ему одну из книг для знакомства. Но русские дьяки его тут же припугнули: «…если узнает про это великий князь, то им плохо придется, потому что великий князь подумает, будто они уклоняются от работы».
На мой взгляд, сообщение Веттермана резко склоняло чашу весов в споре историка и краеведа в пользу Пташникова – это было прямое доказательство существования библиотеки московских государей.
Однако Окладин отнесся к нему скептически:
– Интересно, кто настоящий автор этой мистификации – Франц Ниенштедт или Иоганн Веттерман?
– Рижский бургомистр ссылается в своей «Ливонской хронике» на очевидцев: «Обо всем этом впоследствии мне рассказали сами Томас Шрефер и Иоганн Веттерман. Книги были страшно запылены, и их снова запрятали под тройные замки в подвалы». Вспомните письмо Актова – там тоже упоминаются две подземные палаты под замками. Я
