– Вам пора идти, если вы хотите успеть в театр.
– Неужели уже шесть? – спросила Катринка, с удивлением взглянув на часы. У нее осталось только время заехать домой и переодеться.
Она подумывала о том, чтобы не ходить в тот вечер в оперу без Адама, боясь встретить кого-нибудь из своих знакомых, но гордость не позволила ей отказать себе в удовольствии послушать Плачидо Доминго в «Тоске». Кроме того, Сабрина просто не имела никакого права лишать ее этого наслаждения. Она позвонила Рику Колинзу, который с удовольствием согласился сопровождать ее. Она знала по собственному опыту, что он сумеет лучше всех оградить ее от всяких нежелательных встреч.
– Вы сказали Лютеру о программе на сегодняшний вечер? – спросила она Робин.
– Да-да, он ждет вас внизу. – Она подала Катринке большой коричневый конверт. – Это пришло несколько минут назад экспресс-почтой, – сказала она, затем подошла к кофейному столику и взяла «Кроникл». Ее вздернутый носик сморщился от отвращения. – Это выбросить?
– Да, пожалуйста, – сказала Катринка, открывая конверт. В эту минуту «Кроникл» уже не представлял для нее ни малейшего интереса. Все ее внимание было сосредоточено на конверте. Хотя на нем и не было никаких пометок, она знала, что это ежемесячный отчет «Цейс». Как всегда, у нее перехватило дыхание и бешено заколотилось сердце. Она была почти уверена, что в этом отчете, как и во многих других за этот год, вряд ли содержится что-то новое. И все же она не могла сдержать этой безумной вспышки надежды, которая охватывала ее каждый раз, когда она получала отчет.
– Мне сказать Лютеру, что вы сейчас спуститесь? – спросила Робин, вежливо намекая, что Катринке пора отправляться.
– Да, – ответила Катринка, не обращая на ее слова никакого внимания и пробегая глазами содержание отчета на десяти страницах. Спустя некоторое время ее дыхание стало ровным и сердце забилось в нормальном ритме. Как она и ожидала, ее сына еще не нашли.
Агентство «Цейс» делало свое дело методично и старательно. Повторив те шаги, которые сама Катринка предприняла в поисках своего сына, и, как она, не добившись никаких результатов, оно перешло к более неординарным действиям. Поскольку клиника Циммермана отказала агентству в доступе к историям болезни ввиду отсутствия «надлежащего разрешения», его люди подкупили одного из сотрудников клиники и тщательно поработали в архиве. В документах Катринки, которые все еще хранились там, ничего, кроме медицинских карт и копий документов о согласии на усыновление, они не обнаружили. Чего-либо противозаконного или какой-либо информации о том, что случилось с ее сыном, в них не было. Агенты проверили дополнительно папки с документами на имя ребенка и его отца, но и тут ничего не обнаружили. И только когда они решили проверить папку с общими документами клиники, подобранными в хронологическом порядке, и тщательно просмотрели все бумаги, начиная с даты приезда Катринки в Мюнхен до даты исчезновения ребенка год спустя, они нашли первую ниточку – письмо от юриста с просьбой выслать копию свидетельства о рождении «младенца Коваша», которая была необходима для комплекта документов об усыновлении.
Когда Катринка получила эту информацию от «Цейса», у нее впервые за долгое время появился проблеск надежды, как будто возвращение ее сына стало делом реальным, а не просто фантазией, от которой она упорно не хотела отказываться. Однако юрист, который послал это письмо, несколько раз менял адрес, а когда детективу «Цейса», наконец, удалось напасть на его след, оказалось, что он умер два года назад. Его преемник вернул папки с документами клиентам, оставив только копии сопроводительных писем. В итоге детективы «Цейса» получили список фамилий с адресами в разных частях земного шара, по каждой из которых были самым тщательным образом наведены справки. На это ушло три года, но след того письма так никуда и не привел. Как всегда, Пауль Цейс вежливо осведомлялся, хотела ли она, чтобы агентство продолжало расследование, или его нужно прекратить.
Робин заглянула в кабинет.
– Катринка, вы обязательно опоздаете, если не уйдете сейчас же.
– Позвоните Паулю Цейсу, – сказала Катринка, положив конверт в ящик стола и заперев его. – Скажите ему, чтобы они продолжали работать. Ухожу-ухожу, – добавила она, поднимаясь и выходя из привычного уюта своего кабинета в комнату секретарей, заполненную техникой. – До завтра, – попрощалась она.
Робин не знала, что в этих конвертах, которые всегда оказывали такой странный эффект на ее босса. Ей, конечно, очень хотелось бы узнать, что в них, и не раз она испытывала искушение взглянуть на их содержание, когда Катринки не было. Но она слишком дорожила своей честью, чтобы поддаться такому порыву. Кроме того, Робин знала, что Катринка доверяла ей, и не хотела подрывать это доверие.
Она прошла в свой кабинет, который был меньше по размеру, но обставлен в том же стиле, что и кабинет Катринки, и проверила «Цейс» по своей адресно-телефонной книжке. Это было частное детективное агентство, что Робин и так было известно. Ей было приказано переговорить только с самим Паулем Цейсом, и больше ни с кем. Она набрала номер, подождала немного и попросила к телефону господина Цейса.
Линкольн-центр был задуман как средоточие культурной жизни Нью-Йорка. В него вошли театры, концертные залы, библиотека, открытая эстрада и Джульярдская музыкальная школа. В архитектуре зданий чувствовались классические традиции, их интерьер украшали произведения высокого искусства. Какие бы оценки ни давались архитектуре и качеству произведений искусства, собранных в центре, Катринка воспринимала этот район города, как островок здоровой психики в безумном мире Нью-Йорка.
Поднявшись по ступеням от авеню Колумба до широкой площади Линкольн-центра, украшенной флагами, увидев залитые светом три главных здания, яркие краски фресок Шагала за стеклянным фасадом, «Метрополитен-опера», струи фонтана, облицованного черным мрамором, продавцов билетов, уличных артистов, публику, прогуливающуюся перед началом представлений, Катринка испытала настоящее наслаждение.
Когда они с Риком пересекали площадку, люди оборачивались, чтобы внимательнее ее разглядеть – на Катринке был неброский черный вечерний костюм от Донны Каран с короткой юбкой и шелковыми атласными лацканами, тонкая блузка из креп-жоржета, волосы ее были забраны назад – французским узлом, а единственным украшением был комплект – брошь с желтыми и белыми бриллиантами и такие же клипсы. Конечно, кое-кто узнал ее: о ней регулярно писали в «Архитектурном дайджесте», «Вог», «Даблью» и других модных изданиях, ее портрет был помещен на обложке журнала «Шик», а кроме того, она часто, и даже слишком (по крайней мере, по мнению Нины Грэхем), появлялась на страницах «Кроникл» и «Дейли ньюс». Но большинство понятия не имели, кто она такая, люди оборачивались только для того, чтобы посмотреть на высокую красивую женщину с царственной осанкой и тем неотразимым блеском, который создается благодаря сочетанию энергии и уверенности в себе. «Кто это?» – шептали в толпе, зная, что она должна быть «кем-то».
