— Где она? — спросила Пони, имея в виду отнюдь не одежду.
Настоятель Браумин удивленно поглядел на нее, затем его лицо помрачнело. Он кивнул собратьям, прося их покинуть помещение.
Оба вышли, не задавая никаких вопросов. Только брат Виссенти немного задержался, чтобы ободряюще похлопать ее по плечу.
Едва за монахами закрылась дверь, как Пони буквально подпрыгнула на месте. Хватая ртом воздух, она вновь спросила, уже более мрачно и требовательно:
— Где она?
— Она очень больна, — ответил Браумин, выходя из-за стола.
Он подошел к Пони, но та сжалась, и потому Браумин сел на краешек стола.
— Очень больна, — повторила Пони. — Значит, она жива?
Настоятель Браумин кивнул.
— Боюсь, что долго она не протянет.
До Пони не сразу дошел смысл ответа настоятеля, и теперь она буквально задохнулась от страшных слов.
— Твоя подруга больна розовой чумой, — тихо произнес Браумин. — Розовые пятна, лихорадка… сомнений здесь быть не может.
Пони кивала в такт каждому его слову.
— Мне уже это говорили, — сказала она.
— Наверное, ты не совсем понимаешь, что означают эти слова, — ответил Браумин. — Иначе ты не решилась бы на такое отчаянное путешествие и не повезла бы ее сюда.
— А куда же еще? — недоуменно спросила Пони. — Куда еще я могла ее привезти, если не в обитель Сент-Прешес? К кому еще я могла обратиться за помощью, если не к своему другу, настоятелю Браумину?
Браумин поднял руку, будто загораживаясь от ее слов — слов несомненно тяжких для его ушей.
— Розовая чума, — повторил он. — Ты знаешь древнюю песню о ней?
Пони покачала головой, и Браумин спел ей эту незамысловатую песню:
Розовое пятнышко, беленький кружочек.Смерть присядет рядышкомИ сплетет веночек.Велит все сжечь, в гробы нам лечь.Ты их зарой, чтоб с глаз долой.
Один спасен, а двадцать мрут —И так везде:И там, и тут.Святой отец, что к Богу вхож,Чего ж себя ты не спасешь?
Пусть молятся уныло —Их тоже ждет могила.Песенки их спеты —Хватай их самоцветы,А трупы зарой, чтоб с глаз долой!
Пони слушала, и слова этой древней песни болью отзывались в ее сердце. Колин обречена!
— И что же теперь? — упавшим голосом спросила Пони.
Браумин подошел и крепко обнял ее.
— Постарайся, чем только можешь, облегчить ее последние дни или часы. А потом простись с ней, — прошептал он.
Пони не сразу высвободилась из его объятий. Она сейчас очень нуждалась в поддержке. Потом она отстранила Браумина и посмотрела ему в глаза, полные искреннего сочувствия.
— Где она? — тихо спросила Пони.
— В одном доме… неподалеку… там есть еще больные, — стал объяснять Браумин.
— Так она не в монастыре? — вскрикнула Пони.
— Ей нельзя здесь находиться, — ответил Браумин. — По правде говоря, я не должен был бы пускать и тебя, зная, что ты много времени провела рядом с ней.
У Пони округлились глаза.
— Однако я не мог тебе отказать, — продолжал Браумин. — Ни в коем случае! Не сердись, но, пока ты спала, я был вынужден послать нескольких братьев с камнями души, чтобы они проверили, нет ли и у тебя признаков розовой чумы. Пойми, что по приказу ордена Абеля я не имел права допускать тебя в монастырь.
Пони продолжала смотреть на него широко раскрытыми глазами.
— Неужели ты не поняла, о чем поется в песне? — спросил он, отворачиваясь от ее обжигающего взгляда. — Мы в состоянии помочь лишь одному из двадцати заболевших, но при этом каждый седьмой монах, оказывающий помощь, заболевает сам. Песня не лжет. Даже при том, что наш орден имеет дар Бога — магические самоцветы, — мы бессильны перед розовой чумой.
— Говоришь, один из двадцати, — срывающимся голосом произнесла Пони. — Так почему бы не попытаться? Ради Колин? Ради меня?
— Не могу. И никто из братьев — тоже. И тебе не советую.
— Ты же друг Колин!
— Не могу.
— Вспомни, ты же бился вместе с нами против Маркворта!
— Не могу.
— Неужели ты забыл, как Колин удалось вырваться от Де’Уннеро и передать известие обо мне и о походе на север?
— Не могу.
— Ты забыл, что Колин стойко вынесла все муки заключения и не отреклась ни от нас, ни от Эвелина, ни от священных для нас принципов?
С каждой фразой Пони все ближе подходила к столу и наконец со всей силой облокотилась на столешницу, почти вплотную приблизив свое лицо к лицу Браумина.
— Не могу, — вновь ответил Браумин, возвысив голос. — Таков наш закон, и он касается всех без исключения.
— Отвратительный закон, — огрызнулась Пони.
— Возможно, — сказал Браумин. — Но он не допускает исключений. Если король Хонсе-Бира заболеет чумой, церковь Абеля будет только молиться за него, и не более. Если бы чума поразила отца-настоятеля Агронгерра, он был бы обязан покинуть пределы Санта-Мир-Абель, — тихо и печально произнес настоятель, отодвигаясь от нее. — Я готов сделать лишь одно исключение. Если ты, Джилсепони, заболеешь чумой, я откажусь от своего поста и монашеского обета, возьму камень души и буду всеми силами стараться тебе помочь.
Пони оцепенело глядела на него. Она не верила своим ушам.
— Но даже если мне повезет и ты окажешься одной из двадцати, меня все равно осудят и не позволят вернуться в монастырь даже после того, как угроза чумы минует, — объяснил Браумин. — Возможно, запрет продлится целых десять лет. За это время я, скорее всего, и сам умру от чумы. А если нет, меня заклеймят как еретика. И здесь дело не в тебе и не во мне. Вопрос куда шире и серьезнее, ибо он касается выживания самой церкви.
— Я пойду к Колин, — объявила Пони.
— Не ходи туда, — попросил Браумин.
— Какие камни я могу применить в сочетании с гематитом, чтобы защититься, когда буду сражаться с чумой?
— Таких камней нет, — резко ответил Браумин, повысив голос. — Гематит способен привести тебя к очагу болезни. Тебе может повезти, если очаг окажется небольшим. Если болезнь успела укорениться, твои попытки кончатся ничем. Но если болезнь целиком захватила тело человека, ты не только никого не вылечишь, но и заболеешь сама.
Пони внимательно слушала. Именно так и случилось, когда, войдя в изможденное тело Колин Килрони, она попыталась сражаться с чумой.
— Я понимаю, что не имею права поместить Колин в монастыре, — тихо сказала Пони.
Лицо настоятеля Браумина перечеркнула болезненная гримаса, но он покачал головой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
