Фрэнсис горько усмехнулся.
— Брат, ты должен признать, что мы являемся хранителями душ тех, кто населяет берега залива Короны, — вмешался настоятель Агронгерр.
— Пока тела гниют и умирают люди, — язвительно бросил Фрэнсис.
Магистр Бурэй вздрогнул, явно готовый разразиться какой-нибудь гневной тирадой, но отец-настоятель поднял руку, удерживая его.
— Мы делаем то, что в наших силах, — произнес Агронгерр.
По лицу старика было видно, как его мучает и терзает мысль о том, что тьма снова сгустилась над миром.
— Кальвина из Брионнэра осудили за подстрекательство народа против церкви, за то, что он играл на чувствах простых людей, боящихся смерти. Ведь даже в эти тяжкие дни мы должны сохранять в народе веру.
Слушая его слова, Фрэнсис не мог удержаться от улыбки. Агронгерру и невдомек, подумал он, сколько в них иронии.
— В чумном лагере есть женщина, — сказал Фрэнсис. — Одноглазая, с искалеченным лицом и отметинами чумы на руках и шее. Говорят, она без устали ухаживает за больными. Я слышал, что, умирая, многие просили причислить ее к лику святых.
— Я тоже слышал об этой женщине, — ответил Агронгерр. — Мы обязательно подробно разузнаем о ней, когда придет черед заниматься подобными делами.
— Даже канонизация брата Эвелина приостановлена, — поспешил добавить Бурэй.
Фрэнсис не посчитал нужным напомнить однорукому магистру, что тот вряд ли может причислить себя к сторонникам Эвелина Десбриса!
— Но это еще не все, — продолжал Фрэнсис. — Ходят слухи, что эта женщина враждебно настроена по отношению к церкви Абеля. Она утверждает, что мы бросили жертв розовой чумы на произвол судьбы. А покалечил эту женщину у стен Сент-Гвендолин монах, рука которого странным образом напоминала тигриную лапу. Догадываетесь, кто это был?
Язвительность Фрэнсиса на этот раз пришлась к месту, ибо Маркало Де’Уннеро не вызывал восхищения ни у Бурэя, ни у Агронгерра. По доходившим до монастыря сведениям, Де’Уннеро и его братья Покаяния бесчинствовали на юге Хонсе-Бира, затевая стычки и даже убивая своих противников. Но самое печальное было другое. Отец-настоятель Агронгерр отправил своего посланника в Энтел, чтобы предупредить настоятеля Олина о братьях Покаяния и предложить ему полную поддержку церкви, если он открыто выступит против них. Олин ответил как-то странно; получалось, настоятель скорее сочувствовал Брату Истины, чем осуждал его. Второй монастырь, также расположенный в Энтеле — сравнительно небольшой Сент-Ротельмор, — полностью внял предостережению Агронгерра, тогда как позицию Олина можно было в лучшем случае назвать двойственной.
— Мы не можем избавить их от страданий, — суровым тоном произнес Бурэй, вставая напротив Фрэнсиса. — А если попытаемся, то лишь разрушим последние крепости, способные выстоять в разгар эпидемии розовой чумы. Сейчас один Бог решает, кому жить, а кому умирать. Наш долг, брат, — позаботиться, чтобы в умирающих не погасла надежда. Мы должны сделать так, чтобы эти несчастные верили в истинность жизни иной, которая ждет их, когда умрет разъеденное чумой тело. Только веря и надеясь, они смогут примириться со своей участью.
— Я не так уж глуп, чтобы верить, будто, мой покинув труп, душа уйдет навеки в мир иной, — ответил Фрэнсис строчкой из стихотворения Кальвина.
— Магистр Фрэнсис, — возвысил голос Агронгерр, уставший от споров.
Он тоже подошел почти вплотную к Фрэнсису, оттеснив Бурэя.
— При всем моем искреннем и великодушном отношении к тебе, я требую: поставь стража возле уст своих. Магистр Бурэй видит реальное положение вещей. Он правильно сказал о том, как и чем мы можем бороться против розовой чумы. Мы в большей степени охранители душ, нежели тел.
— И охранители надежд, так? — спросил Фрэнсис.
— Да.
— А когда мы перестанем задаваться вопросами о том, во что верит народ, и спросим себя, во что же верим мы сами?
Агронгерр и Бурэй с недовольством посмотрели на него.
— Я знаю когда, и вы тоже знаете, — продолжал Фрэнсис. — Возможно, такой момент настанет, когда каждый из нас заболеет чумой и мы почувствуем, что наш конец близок. Только тогда каждый из нас действительно окажется лицом к лицу с величайшей из тайн. И только тогда мы поймем слова Кальвина из Брионнэра.
— Ты, похоже, уже вплотную столкнулся с «величайшей из тайн», — заметил Бурэй.
— Да, потому что я все время смотрю на них, — ответил Фрэнсис, вновь поворачиваясь к окошку. — И думаю о том, каково мое место во всем, что происходит. Насколько нравственно мы поступаем, прячась за стенами и отгораживаясь цветочным кордоном? Мы, обладающие священными самоцветами и в первую очередь гематитом, способным исцелять? Здесь, брат, кроется какое-то несоответствие, и мне его никак не уразуметь.
Настоятель Агронгерр ободряюще потрепал Фрэнсиса по плечу, но Фио Бурэй недовольно поморщился и, презрительно хмыкнув, поспешно ушел.
Пони, Роджер и Дейнси приехали в Кертинеллу поздней весной, когда все уже было в цвету, а в воздухе стоял терпкий аромат горного лавра, перемешанный с ароматом других растений. Как странно, — подумала Пони. В Палмарисе и во всех местах южнее его чума с каждым днем завоевывала новые позиции. Там буйство весенних красок меркло под черной поступью смерти, а смрад гниения подавлял все остальные запахи.
Зиму все трое провели в Сент-Прешес. Пони более других смогла понять и оценить великодушие, проявленное настоятелем Браумином. Монастырь превратился в неприступную крепость, внутрь которой никого не пускали. Исключения не было сделано даже для нового палмарисского барона, этого надменного герцога Тетрафеля, когда он явился для беседы с настоятелем Браумином. Но своих друзей Браумин не забыл.
Пони верила, что ее друзья по достоинству оценят смысл шага, на который отважился настоятель. И правда, Дейнси искренне обрадовалась, когда увидела Браумина по другую сторону опускной решетки, которая теперь появилась позади главных монастырских ворот. Пони надеялась, что ее друзья поймут, что за стенами Сент-Прешес они будут защищены от мрачного и жестокого мира. Но в ней самой эта защищенность рождала двойственные чувства. Какая-то часть ее отказывалась прятаться в монастыре, когда за его стенами столько людей страдало и умирало.
Но она ничем не могла им помочь. Ее мучило сознание собственного бессилия, однако в течение нескольких месяцев, проведенных в Палмарисе, Пони терпела в битве с розовой чумой одно поражение за другим. Вначале Колин, а после еще несколько человек, скончавшихся у нее на руках. Ей самой каким-то чудом удавалось оставаться здоровой. Теперь у Пони осталось лишь единственное желание — вернуться домой, в Дундалис.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
