– Господа, – сказал он, – мы пришли сюда, чтобы взять Кагор; следовательно, раз мы для этого пришли, Кагор нужно взять; но мы должны взять Кагор силой – вы слышите? Силой! Иначе говоря, пробивая железо и дерево нашими телами.
«Недурно, – подумал суровый критик Шико, – и если бы жесты не противоречили словам, нельзя было бы требовать лучшего даже от самого Крильона».
– Маршал де Бирон, – продолжал Генрих, – маршал де Бирон, поклявшийся перевешать гугенотов всех до единого, стоит со своим войском в сорока пяти лье отсюда. По всей вероятности, господин де Везен уже послал к нему гонца. Через каких-нибудь четыре или пять дней он окажется у нас в тылу; у него десять тысяч человек; мы будем зажаты между ним и городом. Стало быть, нам необходимо взять Кагор прежде, чем он появится, и принять его так, как намерен принять нас господин де Везен, но, надеюсь, с большим успехом. В противном случае у него, по крайней мере, будут прочные католические перекладины, чтобы повесить на них гугенотов, и мы должны будем доставить ему это удовольствие. Итак – вперед, вперед, господа! Я возглавлю вас, и рубите, гром и молния! Пусть удары сыплются градом!
Вот и вся королевская речь; но, по-видимому, этих немногих слов было достаточно, ибо солдаты ответили на них восторженным гулом, а командиры неистовыми кликами «Браво!».
«Краснобай! Всегда и во всем – гасконец! – сказал себе Шико. – Разрази меня гром, какое счастье для него, что говорят не руками – иначе Беарнец немилосердно заикался бы! Впрочем, сейчас увидим, каков он в деле!»
Под начальством Морнэ все небольшое войско выступило, чтобы разместиться на позициях.
В ту минуту, когда оно тронулось, король подошел к Шико и сказал ему:
– Прости меня: я тебя обманывал, говоря об охоте, волках и прочей ерунде; но я не мог поступить иначе, и ты сам был такого же мнения, ведь ты совершенно ясно сказал мне это. Король Генрих положительно не склонен передать мне владения, составляющие приданое его сестры Марго, а Марго с криком и плачем требует любимый свой город Кагор. Если хочешь спокойствия в доме, надо делать то, чего требует жена; вот почему, любезный мой Шико, я хочу попытаться взять Кагор!
– Что же она не попросила у вас луну, сир, раз вы такой покладистый муж? – спросил Шико, заживо задетый королевскими шутками.
– Я постарался бы достать и луну, Шико, – ответил Беарнец. – Я так ее люблю, милую мою Марго!
– Эх! Ладно уж! С вас вполне хватит Кагора; посмотрим, как вы с ним справитесь.
– Ага! Вот об этом-то я и хотел поговорить; послушай, дружище: сейчас – минута решающая, а главное – пренеприятная! Увы! Я весьма неохотно обнажаю шпагу, я отнюдь не храбрец, и все мое естество возмущается при каждом выстреле из аркебуза. Шико, дружище, не насмехайся чрезмерно над несчастным Беарнцем, твоим соотечественником и другом; если я струхну и ты это заметишь – не проболтайся!
– Если вы струхнете – так вы сказали?
– Да.
– Значит, вы боитесь, что струхнете?
– Разумеется.
– Но тогда, гром и молния! Если у вас такой характер – какого черта вы впутываетесь во все эти передряги?
– Что поделаешь! Раз это нужно!
– Господин де Везен – страшный человек!
– Мне это хорошо известно, черт возьми!
– Он никого не пощадит.
– Ты думаешь, Шико?
– О! Уж в этом-то я уверен: белые ли перед ним перья, красные ли – он все равно крикнет пушкарям: «Огонь!»
– Ты имеешь в виду мой белый султан, Шико?
– Да, сир, и так как ни у кого, кроме вас, нет такого султана…
– Ну и что же?
– Я бы посоветовал вам снять его, сир.
– Но, друг мой, я ведь надел его, чтобы меня узнавали, а если я его сниму…
– Что тогда?
– Что тогда, Шико? Моя цель не будет достигнута.
– Значит, вы, сир, презрев мой совет, не снимете его?
– Да, несмотря ни на что, я его не сниму.
Произнося эти слова, выражавшие непоколебимую решимость, Генрих дрожал еще сильнее, чем когда говорил речь командирам.
– Послушайте, ваше величество, – сказал Шико, совершенно сбитый с толку несоответствием между словами короля и всей его повадкой, – послушайте, время еще не ушло! Не действуйте безрассудно, вы не можете сесть на коня в таком состоянии!
– Стало быть, я очень бледен, Шико? – спросил Генрих.
– Бледны как смерть, сир.
– Отлично! – воскликнул король.
– Как так – отлично?
– Да уж я-то знаю!
В эту минуту прогремел пушечный выстрел, сопровождаемый неистовой пальбой из мушкетов; так г-н де Везен ответил на требование сдать крепость, которое ему предъявил Дюплесси-Морнэ.
– Ну как? – спросил Шико. – Что вы скажете об этой музыке?
– Скажу, что она чертовски леденит мне кровь в жилах, – ответил Генрих. – Эй! Коня мне! Коня! – крикнул он срывающимся, надтреснутым голосом.
Шико смотрел на Генриха и слушал его, ничего не понимая в странном явлении, происходившем у него на глазах.
Генрих хотел сесть в седло, но это ему удалось не сразу.
– Эй, Шико, – сказал Беарнец, – садись и ты на коня; ты ведь тоже не военный человек – верно?
– Верно, ваше величество.
– Ну вот! Едем, Шико, давай бояться вместе! Едем туда, где бой, дружище! Эй, хорошего коня господину Шико!
Шико пожал плечами и, глазом не сморгнув, сел на прекрасную испанскую лошадь, которую ему подвели, как только король отдал свое приказание. Генрих пустил своего коня в галоп; Шико поскакал за ним следом. Доехав до передовой линии своего небольшого войска, Генрих поднял забрало.
– Развернуть знамя! Новое знамя! – крикнул он с дрожью в голосе.
Сбросили чехол – и новое знамя с двумя гербами – Наварры и Бурбонов – величественно взвилось в воздух; оно было белое: с одной стороны на нем в лазоревом поле красовались золотые цепи, с другой – золотые лилии с геральдической перевязью в форме сердца.
«Боюсь, – подумал про себя Шико, – что боевое крещение этого знамени будет весьма печальным».
В ту же минуту, словно отвечая на его мысль, крепостные пушки дали залп, который вывел из строя целый ряд пехоты в десяти шагах от короля.
– Гром и молния! – воскликнул Генрих. – Ты видишь, Шико? Похоже, что это не шуточное дело! – Зубы у него отбивали дробь.
«Ему сейчас станет дурно», – подумал Шико.
– А! – пробормотал Генрих. – А! Ты боишься, проклятое тело, ты трясешься, ты дрожишь; погоди же, погоди! Уж раз ты так дрожишь, пусть это будет не зря!
И, яростно пришпорив своего белого скакуна, он обогнал конницу, пехоту, артиллерию и очутился в ста шагах от крепости, весь багровый от вспышек пламени, которые сопровождали оглушительную пальбу крепостных батарей и, словно лучи закатного солнца, отражались в его латах.
